"ЗАВТРА". То есть советская модель общества была исторически тупиковой?
С.К.-М. Нет, такой тезис не просто нелогичен. Он, извиняюсь, глуп. В советском проекте не удалось без катастрофы преодолеть цивилизационный разрыв, когда в 60-е годы иссякла основа для традиционной солидарности крестьянского типа, но не успели преобразовать её в рациональную солидарность городского типа. Не смогли преобразовать мировоззренческую матрицу советского строя. Это очень непростая задача, мы только-только начинаем её понимать.
"ЗАВТРА". Но в принципе она решаема?
С.К.-М. Да, конечно. Её за сто лет решила Япония, её сегодня решает Китай. Япония вообще во многом похожа на Россию - и по времени, и по типу индустриализации. Она сумела при модернизации опереться на культурные условия сословно-кланового общества, не без проблем, но и без цивилизационного срыва.
У нас же старшее поколение, рожденное в начале ХХ века, которое и держало в своих руках управление страной, этой проблемы не видело. Их совокупный опыт ориентиров для понимания кризиса не давал. Это остро почувствовалось в середине 50-х годов. Я заканчивал школу и тесно общался с теми, кого называли стилягами (они все были из соседней, "генеральской" половины нашего дома). У них было свое понимание жизни, они не скрывали своих манифестов. Они уже были "иными" и давали сигнал, что им плохо в советском обществе. Старшее поколение этого сигнала не поняло, а власть его просто заглушила. А надо было сделать важные выводы.
"ЗАВТРА". Возможно, выводы как раз и были сделаны - на ХХII съезде КПСС, когда приняли новую программу партии, где целью было провозглашено "всё более полное удовлетворение всевозрастающих потребностей советских людей", прежде всего - потребностей материальных. То есть такой потребительский рай, который имел мало общего со "сталинским" обществом высшей справедливости, зато требовал "догонять и перегонять Америку".
С.К.-М. Не думаю, что эти слова надо так понимать. Возможно, сегодня они кажутся зловещими, а тогда я, например, в девятом классе заработал себе на мотоцикл.
"ЗАВТРА". Это каким же образом? Законным?
С.К.-М. Конечно, законным. Еще в шестом классе мать подарила мне пишущую машинку, трофейную, и я не стал тюкать двумя пальцами, а пошёл учиться на бесплатные курсы машинописи. Тогда ведь вообще огромные деньги вкладывались в разные дома культуры, где люди могли научиться не только петь или танцевать, но множеству разных полезных навыков. Так, например, в 14 лет я получил детские водительские права, а в 16 купил себе мотоцикл, и ездил на нем летом достаточно далеко от Москвы - в Прибалтику, например, спокойно добирался с приятелем за несколько дней. Ночевать, правда, приходилось под открытым небом или на вокзале в камере хранения: попросишь у старика-кладовщика, он тебя на полках на ночь где-нибудь между сумок разместит… Но ведь это было так интересно - своими глазами увидеть страну, в которой живёшь.
"ЗАВТРА". А что всё-таки насчет мотоцикла и печатной машинки, Сергей Георгиевич?
С.К.-М. Да всё просто. Я научился печатать на машинке и стал смотреть объявления в газетах, брать заказы. Как сейчас помню, был большой такой заказ - из старых, еще дореволюционных книг перепечатывать на отдельные карточки русские пословицы. Мало того, что я выучил практически весь свод русских пословиц, так еще за каждую карточку мне платили пять копеек. А пять копеек стоил пирожок. Перед тем, как идти в школу, напечатаешь десяток карточек - значит, можешь купить пирожков для себя и друзей. А в целом я такой работой машинистки заработал себе на мотоцикл. Это как пример. Конечно, страна залечивала военные раны, люди жили всё лучше - это был естественный процесс, который никакого отторжения не вызывал. К тому же, не забывайте, между 1945 и 1961 годом прошло всего шестнадцать лет…
Но факт, что угрозу мировоззренческого кризиса ощущали, а подвергнуть "инженерному" анализу, рационально осознать и выстроить против нее защиту не смогли. Старики с их опытом сходили со сцены, здравый смысл с этой задачей справиться не мог, а общественная наука оказалась несостоятельной. Она оторвалась от реальности и отстала от хода событий.
"ЗАВТРА". А когда и как вы определились с выбором профессии?
С.К.-М. Я с восьмого класса ходил в кружок химического факультета МГУ. Пришёл, решил все задачи и поступил. Тогда открылось новое здание МГУ на Ленинских горах, и это было грандиозно. Не только само здание, но и царивший в нем дух и оптимизм. МГУ радовал всю страну. Через 8 лет после войны он был подарком. Там было самое современное оборудование, с нами занимались молодые ученые-энтузиасты, мы вели эксперименты в великолепных лабораториях. Это было счастье, мы ощущали себя хозяевами жизни и страны.
Стали студентами, счастье продолжилось: осваивать знания высокого класса, вести с первого курса свои исследования, быть в поле интенсивного студенческого общения. Всё это - роскошь, которую не купишь ни за какие деньги.
Мы ездили на целину, ходили в походы: по Северному Уралу, по Кольскому полуострову - дорогу нам наполовину оплачивал профсоюз. Да, ездили мы не в люксах и не в купе - в общем вагоне, зато свободно могли доехать хоть до Владивостока.
В это же время в университете возникли ячейки диссидентов. Многие из них учились в МГУ, были на три-четыре года старше меня. Они зримо присутствовали в "пространстве" университета. А в 1960 году, когда я делал диплом (уже в Академии наук), доктрина перестройки вчерне, в сыром виде уже оформилась. Её идеи были на слуху, обсуждались у костра, в экспедициях, на вечеринках. Сразу же возник идейный раскол, но тогда никому не казалось, что это приведет к каким-то политическим последствиям. Еще было стремление усовершенствовать советскую систему, а не разрушить её. Она и критиковалась от "правильного социализма".
Мне в те годы была ближе химия, научная работа и обычное студенческое веселье. Я принимал советскую систему как данность, в которой вполне можно и нужно жить - конечно, не совать свою руку в какой-то маховик государства. Другие со страстью искали пути, чтобы эту систему исправить. Они глубоко копались в текстах Маркса и Энгельса - и постепенно сдвигались к отрицанию советской системы. Было странно, что при этом они никакого нового знания о советской системе не получали. Все мы знали о ней примерно одно и то же - а пути наши расходились.
Позже, в 70-е годы, когда прильнули к "Голосу Америки", эти настроения стали складываться в проект. Он был похож на еврокоммунизм. А в 80-е годы был сделан антикоммунистический выбор, началась политическая работа.
"ЗАВТРА". И именно поэтому вы ушли из химии в обществознание?
С.К.-М. Диссидентство, западничество повлияли на всю интеллигенцию. И у меня была иллюзия, что несложно найти способы улучшить нашу систему, переняв многие институты Запада, прежде всего - американские. Я думал об улучшении организации науки. И в 1968 году я ушел из химии, начал заниматься этими проблемами. Отказался от личного счастья быть учёным-химиком. Мой руководитель в мягкой форме назвал меня дураком, а в 90-е годы, когда началась реформа, сказал, что мне можно поклониться (но, думаю, мнения насчет дурака не изменил).
"ЗАВТРА". Мне почему-то казалось, что вы дольше химией занимались. Неужели всего за семь лет работы успели докторскую диссертацию защитить?
С.К.-М. Я научной работой в экспериментальной химии занимался 12 лет в Москве, включая университет, и 4 года на Кубе - всего 16 лет. Потом 20 лет - методологией науки на материале химии, потом проблемами организации химической науки, потом читал курсы лекций по истории химии в Испании. Докторская диссертация посвящена методологии, защищал ее в МГУ у химиков. Кандидатская была "нормальная", экспериментальная. Потом я поехал на Кубу, где занимался не только самой химией, но и организацией науки. Был в этом кипящем слое становления нового кубинского общества, и увидел, как все проблемы нашей науки преломляются там. Это был такой эксперимент, который очень многое дал для дальнейшего понимания проблемы.
"ЗАВТРА". Испанский язык тогда же выучили?
С.К.-М. Да, специально выучил, чтобы поехать на Кубу. Работал там в 1966-1968 годах, потом в 1970-1973 годах. В это же время и начал осваивать науковедение - "науку о науке". И лет пятнадцать учился - все оказалось сложнее, чем я думал. Только к началу 80-х годов я начал понимать, как устроены те советские системы, которые я собирался улучшить. Думаю, если бы какой-то генсек в 60-70-е годы вздумал радикально улучшить нашу систему, то он бы её сломал. Правда, в отличие от "рыночников", он бы её обломки не продавал, а постарался починить. В 60-70-е годы не хватало знания, советская система не была даже рационально описана. Предыдущие поколения создавали эту систему, исходя из очевидных задач выживания и на основе того, что было сделано в России за предыдущие сто лет.
