Около восьми часов вечера пошел дождь. Его капли сверкали в ярком свете фар, и Валерио включил дворники.
Сворачивая за угол «Палермо», он сбавил скорость. И успел заметить инспектора Фазаро, который играл в бильярд, даже не сняв своего элегантного бежевого плаща и серой фетровой шляпы. Но вот, наконец, и гараж. Поставив машину на место, выключив мотор и фары, он какое-то время сидел, не отнимая рук от руля и оглядываясь по сторонам, словно погружаясь в иной мир. «Benzina Mobilgas, superiore, socony Vacuum italiana…»[13] Валерио вздохнул. Он возвращался из долгого, долгого путешествия и чувствовал себя усталым, ощущая в то же время смутную радость оттого, что очутился, наконец, дома один и отрезан теперь от всего мира. Зевнув, он провел ладонью по глазам. В сознании его теснилась вереница лиц: раненые шахтеры, такие бледные на фоне узких, жестких подушек санчасти; самоубийца из приюта; малышка Лидия… «Он сделал мне больно! О, он сделал мне так больно…» Роберто и его жена-волчица, упрямо твердившая: «Она отравила его, доктор! Клянусь, она его отравила!» А тут еще Сандро.
— Ну и денек, — проворчал он, машинально положив руку на рычаг скорости.
И это еще не конец. Конца никогда не будет. Никогда. Ему надо навестить Магду. Выйдя из машины, он потер затылок и направился домой.
Как всегда по вечерам, требовалось приготовить маленькую мизансцену: разобрать постель, смять простыни, раскрошить на кухне хлеб, короче, все устроить так, чтобы Дельфина продолжала думать, будто он проводит ночи у себя дома. Он сказал ей, что перестал ужинать, довольствуясь каким-нибудь бутербродом, чтобы избежать бессонницы. Главная трудность заключалась в том, чтобы придать постели видимость естественного беспорядка. Верила ли ему Дельфина? В ее маленьких хитрых глазках вспыхивал иногда такой лукавый блеск, что ему становилось не по себе.
А Клара уже, наверное, ждет его. Ему казалось, будто он не видел ее целую вечность. Валерио спустился к себе в кабинет. Дождь барабанил по ставням. Письма Анджелы остались лежать на письменном столе; задумчиво глянув в ту сторону, он так и не притронулся к ним. За день мысли его несколько раз возвращались к Анджеле. Отпираться бесполезно: он все еще был привязан к ней. Ему нравились ее нежность, ее мягкость. Она занимала определенный уголок в его сердце, откуда не могла исчезнуть, не причинив боли. Без нее вся его жизнь пошатнется. И тут он почувствовал страх, отзывавшийся в его душе далеким взрывом всякий раз, как он мысленно представлял себе ее горе, если она узнает о его связи с Кларой. «Если Клара решится поехать в Неаполь, ответить Анджеле будет легко». Усталость незаметно продолжала давить ему на плечи и поясницу. На обложку медицинского журнала, покружив сначала вокруг лампы, уселось какое-то насекомое. У него были короткие мохнатые усики, а длинные тонкие лапки дрожали. Внезапно насекомое улетело. Валерио взял журнал. Это был старый номер шестимесячной давности, в котором он опубликовал с десяток страниц о погребальных обычаях сардинских крестьян. Заставить Анджелу страдать — это все равно что зарезать ее, во всяком случае не менее чудовищно. Ему почудилось, будто в спину его вонзились чьи-то когти. Погребальные обычаи сардинских крестьян… Он бросил журнал в корзину для мусора. Ощущение опасности, засевшее у него в сознании во время визита к Гордзоне, медленно пробуждалось, приводя его в отчаяние. Торопливо поднявшись к себе в спальню, он взглянул на смятые простыни. Каждое утро он приносил от Клары свою пижаму и небрежно бросал ее в ванной. Неужели Дельфина ни о чем не догадывается? А может, она презрительно улыбалась при виде этой жалкой комедии? Как это проверить?.. Он снова спустился в кабинет. Его счастье похоже на игру-головоломку, фигурами которой, ее неотъемлемыми частями были Анджела и Клара. Сравнение показалось ему вульгарным и лишь усилило его раздражение. «Когда-нибудь Анджела все узнает». Ему представилось, что замкнутый круг, в котором он очутился, сужается. «Он сделал мне больно! О, он сделал мне так больно!» Выключив лампу, Валерио резко захлопнул дверь и вышел в коридор. И в этот момент услыхал, что кто-то его зовет, к удивлению своему, он узнал голос Пьетро.
— Опять ты?
— Опять я. Уж извините.
— Входи скорее. Да ты, я вижу, весь промок!
— Дождь льет как из ведра, уму непостижимо!
Отряхнувшись, Пьетро снял свою фуражку защитного цвета и стал вертеть ее на вытянутой руке. Он запыхался, изо рта его шел пар.
— В чем дело? — нетерпеливо спросил Валерио. — Опять Сандро тебя прислал?
— Да. Точно так. Он у меня. С Магдой.
— Что ты такое несешь?
Крепко схватив Пьетро за плечо, Валерио потащил его в свой кабинет. Не переставая сопеть, Пьетро покорно последовал за ним. Несколько секунд он с изумлением смотрел на перекошенное лицо Валерио, его сузившиеся от гнева глаза.
— Ты будешь говорить или нет?
— Так вот, доктор. В пять часов я, как обычно, зашел к Сандро узнать, не надо ли ему чего. У двери стоял небольшой грузовик. «Дело дрянь», — подумал я. И точно: в доме, вижу, ругаются Сандро и новый сторож. Новый сторож приехал из Иглесиас вместе с женой и четырьмя ребятишками. Сандро хотел выкинуть этого типа вон. Он совсем потерял голову. А тот со своей ребятней не хотел уходить. Он же не виноват во всей этой истории. Такой же несчастный пес! Обрадовался, что нашел работу. Бросил все в Иглесиас и приехал. Он умирал от усталости — еще бы, рулил целый день! — и вовсе не собирался уходить. Он хотел остаться вместе со своими ребятишками и пожитками. И все твердил: «Куда мне, по-твоему, идти? Куда мне, по-твоему, идти?» Они вот-вот готовы были наброситься друг на друга. Вы ведь еще с Африки знаете Сандро. Удар у него крепкий. Я предложил свою квартиру, две комнаты. Сказал, что поживу пока у сестры. Тип из Иглесиас заявил, что хочет остаться там, что у него документы. Ребятишки плакали. Жена его тоже. Дело не ладилось, я видел, что у Сандро в лице не осталось ни кровинки, руки его как-то странно сжимались и разжимались. Потом его позвала Магда. Они поговорили о чем-то совсем недолго, и он согласился поехать ко мне.
Пьетро умолк, смешно двигая челюстями, словно пытаясь поймать слюну. Он был очень возбужден, от его шинели пахло мокрой шерстью.
— Потом мы перевезли Магду на грузовичке ко мне.
— Как же так!
— А что было делать? Пришлось решиться. Магда хотела уехать отсюда. Мы укутали ее в одеяла и уложили на матрас. Я сам потихоньку вел машину до самого моего дома. Потом позвал сестру, чтобы она помогла нам устроить Магду.
— Ну и дела! — проворчал Валерио.
— Э-э! — вздохнул Пьетро. — Другого ничего не оставалось, иначе эти придурки накинулись бы друг на друга, и, думается, Сандро недолго обходился бы голыми руками. Он все время бегал от того типа к шкафу и обратно. Завтра я перевезу оставшиеся вещи.
— А Магда?
— Она была на высоте. Девочка что надо!
— Пойду навещу ее.
Пока Валерио все с тем же раздраженным видом собирал свою сумку, Пьетро отважился спросить:
— Нельзя ли спасти ее?
— Оставь! — отрезал Валерио, резко махнув рукой.
— Уму непостижимо, это в наше-то время, когда изобретают немыслимые машины и вообще кучу всяких вещей на удивление самому Господу Богу, нельзя спасти красивую девочку двадцати пяти лет от роду!
— Пошли, — хмуро сказал Валерио.
— Да и Господь Бог, раз уж мы о нем заговорили, — продолжал Пьетро уже на улице, пока доктор возился с замком, а дождь хлестал их, — и Господь Бог, говорю, мог бы поубавить хоть немного несчастий, а? Хотя бы Магде и Сандро! Они ведь никогда никому не делали вреда!
Валерио украдкой взглянул на него. Он знал историю Пьетро. В сорок четвертом году в Неаполе как-то в субботу вечером он пошел на танцы со своей невестой. В зал ввалились австралийские рейнджеры, стали приставать к девушкам и дубасить мужчин, которые надумали сопротивляться. Пьетро отбивался, как дикий зверь. Но его все-таки уложили ударом в висок, от которого остался этот шрам. Позже невеста отказалась встречаться с ним. Ей было стыдно. А Пьетро вернулся на Сардинию, где вот уже пять лет ведет странное и жалкое существование. Грузовики с шахты возвращались из Кальяри, они блестели под дождем. Пьетро обитал возле казармы карабинеров. Они как раз пересекали виа Реджина-Элена, когда появился торговец газетами. Его сморщенное лицо под капюшоном напоминало старую обезьянью морду. Хриплым голосом он выкрикивал названия и заголовки ежедневных газет, доставленных почтовым самолетом.
Manifestazioni in Egitto contro l’Jnghilterra!.. Terribili combattimenti in Corea!..[14]
— Видно, так всю жизнь и промучаемся! — заметил Пьетро.
Когда час спустя Валерио садами пробирался к Кларе, по-прежнему лил дождь. Он тяжело шагнул в дом, скованный в движениях промокшим пальто. Клара бросилась помогать ему раздеваться. На ней был серый халат с красной каемкой, вырез на груди подчеркивал линии ее тонкой, белой шеи. Наклонившись, Валерио приник долгим поцелуем к ее груди, а она тем временем гладила его волосы. Но как только они очутились в гостиной, она сразу заметила сухой блеск его глаз и осунувшееся лицо.
