– Ты понимаешь русский язык? Я не хочу никуда уезжать. Я не могу все время выходить замуж.
– Его зовут Ефим Моисеевич, – игнорируя все протесты, напирает Нина.
– Хорошо. Пошли, – вдруг соглашается Анна.
Они направляются к столику с Ефимом Моисеевичем.
– Познакомьтесь – Анна, а это Ефим Моисеевич, – говорит Нина.
– Очень приятно. Я где-то вас видел, – прищуривается Ефим Моисеевич. – Скажите, вы не из Могилева?
– Вы извините, но я не хочу выходить за вас замуж, – говорит Анна. – У меня изменились планы. Я уже не еду в Германию.
– Очень интересно, а куда? – спрашивает Ефим Моисеевич.
– Никуда. Остаюсь здесь. На Родине. Еще раз извините.
– Ничего, бывает. И все-таки: вы не из Могилева?
– Абсолютно.
– Странно. У меня память на лица.
– Ефим, ради Бога, извините! Я вас провожу. – Нина и Ефим Моисеевич направляются к выходу.
– Дура. Неблагодарная дура! – шепчет Нина через плечо.
– У меня сейчас столько предложений, и все такие привлекательные. Я уже подумываю обзавестись антрепренером, – доверительно сообщает Нине Ефим Моисеевич.
* * *
Илья смотрит в открытое окно. Сзади к нему подходит Рахиль Иосифовна.
– Осень, – говорит Рахиль Иосифовна.
– Осень, – говорит Илья.
– И чем это пахнет? – спрашивает Рахиль Иосифовна.
– Что? Осень?
– Да.
– Остывающим асфальтом… канцелярским клеем…
– Молодыми драматургами, – утыкается носом в плечо сына Рахиль Иосифовна, – старыми письмами и немного зимой.
– А зима? – спрашивает Илья.
– Зима… зима нафталином…
– Нафталином? Почему нафталином?
– Почему нафталином? Я знаю?.. Апельсинами… еще… искусственным мехом…
– Нагретыми батареями, консервами-вареньями, водкой… – говорит Илья. – И немного весной. А весна?
– Кошками, облупившейся краской, черным кофе и немного летом, – говорит Рахиль Иосифовна. – А лето?
– Ну, это просто. Лето пахнет подсолнечным маслом, огурцами, загорелыми женщинами, йодистыми соединениями…
– И?
– И немного осенью! Если я выйду замуж за Владимира Ивановича, я перееду к нему, и ты останешься здесь – сам себе хозяин.
– А кто мне будет приносить гренки в постель?
– По-моему, тебе надо ей позвонить.
– И что я ей скажу?
– Ну, перестань, ты же драматург!
* * *
Вечер. Илья идет по парку, у аттракциона «Чертово колесо» его ждут Анна и Миша.
– Привет! – говорит Анна.
– Привет! Ты как-то изменилась.
– Я похудела. Я сидела на диете. От безысходности. Ты что, не видишь? Я похудела?
– Я так – на глаз – не могу определить.
– Ладно, пошли, мы уже билеты взяли.
– Куда? Нет, я здесь подожду.
– Пошли, пошли. Ты что, боишься высоты? – Анна тянет Илью за руку к аттракциону.
– Нет, высоты я не боюсь. Я боюсь упасть и разбиться, – упирается Илья.
Вот они уже высоко над парком, внизу играет музыка, доносятся шум и смех.
– Я, кажется, никогда не забирался так высоко. О, господи! – Илья старается не смотреть вниз.
– Мама, а Геманию осюда видно? – спрашивает Миша.
– Нет, не видно. Германия очень далеко.
– А есть такое четово коисо, откуда видно Геманию?
– Нет такого чертова колеса, откуда можно было бы увидеть эту чертову Германию. Зато – отсюда видно наш чертов город и даже наш чертов дом. Вон, видишь? Вон там, – тянет руку Анна куда-то в даль.
– Меня приглашают в Барнаул, – говорит Илья.
– Ты уезжаешь в Барнаул?
– А четов Банаул осюда видно? – не унимается Миша.
– Ты поедешь со мной в Барнаул?
– Я? В Барнаул? – переспрашивает Анна.
– Да, в Барнаул.
– Барнаул… Тоже не плохо, – мечтательно произносит Анна. – Так, говоришь, Барнаул?
