– Очень по-библейски, – комментирует Люк.
Они с Джули умолкают, чтобы послушать репортаж.
– Ну так что вышло странно? – спрашивает Люк, когда репортаж заканчивается.
– С Дэвидом-то? Э-э… Ну, честно говоря, сперва я решила, что он пытается меня склеить, тем более он такие вопросы задавал – будто хотел узнать обо мне все за пять минут… Потом мне показалось, что ему просто хочется поговорить про то, какая я странная – очевидно, Лиэнна наболтала ему всякой чуши, – ну, и про тебя тоже и вообще. А потом он просто взял и сказал мне такое, что я чуть с ума не спятила…
– Что он сказал?
– Ну, понимаешь, он такой нормальный, милый парень… И мы только что ходили с ним в «Зум», и он всегда казался мне спокойным, собранным, и все такое… Ну, знаешь, таким здоровым, молодым, все дела. В общем, когда мы выяснили, насколько я странная, что, кстати, мне совсем не понравилось, он посмотрел на меня и сказал, что у него… э-э… что у него рак.
– Ужас какой. Рак чего?
– Рак яичек. Он узнал несколько месяцев назад, вроде того, и его пролечили, но врачи до сих пор не уверены – может, опухоль растет. Он никому не сказал, даже родителям. Он хотел с кем-нибудь поделиться, но все знакомые парни – грубые обезьяны, и Дэвид не знает ни одной женщины, кроме своей бывшей, которая его ненавидит, и своей сестры, которая сейчас разводится и все такое, – ах да, и Лиэнны, конечно, но ведь ей не доверишь никакой тайны – так что, когда он узнал, что я странная, решил сказать мне.
– Что, просто потому, что ты странная? Я не врубаюсь.
– Наверное, подумал, что кто-то другой стал бы над ним смеяться или дразнить.
– Но это же неправда?
– Конечно, правда. Люди тут – просто свиньи. Я думаю, он хотел найти кого-нибудь с похожей проблемой, но, обнаружив, что не может найти никого, кто умирал бы или был неизлечимо болен, выбрал меня, потому что я странная, а в наших краях это все равно что неизлечимо больная, и еще потому, что мне не с кем сплетничать, а может, он думает, что у меня особый дар сочувствия, потому что я одинокая и просто-напросто странная.
– Что бывает при раке яичек? – спрашивает Люк.
– Не знаю. Давай в Интернете посмотрим.
Когда Джули приходит домой, Доны нигде не видно. Пообщаться с ней выходит лишь изредка – если Дона засиживается до поздней ночи, потому что у нее вроде как бессонница. Дона говорит, это от стресса, но разве может быть стресс от того, что зарабатываешь на жизнь, делая сэндвичи?
Отец Джули женился на Доне лет пять назад, но Джули до сих пор слегка не по себе рядом с ней. Может быть, потому, что Джули выросла без нее, никогда не видела ее голой, никогда не слышала от нее сказок перед сном… И теперь, уже будучи взрослой, вынуждена притворяться, что они с ней родственники. Когда здесь жила мать Джули, дом отдавал цыганшиной – пурпурные стены и мебель из секонд-хэнда. Дона от всего этого избавилась. Теперь гостиная похожа на картинку из каталога «Аргос» середины 90-х: застекленные полки, дешевые украшения и кресла, которые можно делать выше, ниже, да еще и спинку откинуть при желании – точь-в-точь такие, как у Джои и Чендлера из сериала «Друзья». Вся комната рассчитана на оптимальный просмотр ТВ: удобные кресла повернуты к экрану, скамеечки для ног, журнальные столики и целых три универсальных пульта дистанционного управления.
Джули берет один пульт и нажимает кнопку «3». Идет ток-шоу. Ведущий говорит с мужчиной, который спутался с шестнадцатилетней дочкой сестры бывшей жены. Мужчине под сорок. Он бросил жену ради этой девчонки. Он сидит, держа ее за руку, а рядом сидит ее мать.
– Как ты могла так поступить с семьей? – спрашивает она у дочери.
– Сердцу не прикажешь, в кого влюбляться, – отвечает та.
Зрителям представляют дочку мужчины; ей лет семнадцать.
– Зачем ты отобрала у меня папу? – горестно спрашивает она.
– Сердцу не прикажешь, в кого влюбляться, – повторяет девчонка.
Все ее ненавидят. Джули поневоле ей сочувствует. Она не знакома с девчонкой – судя по всему, студенткой арт-колледжа, которая разрушила собственную семью. Впрочем, даже будь Джули с ней знакома, она не смогла бы ее ненавидеть; это просто нечестно. Однако Джули все равно любопытно: зачем она так? Судя по всему, она уехала в Ирландию.
– Он будет бить тебя, как бил меня, – говорит бывшая жена.
Пора в кровать, но Джули не устала, а кресло такое удобное. Она сидит здесь каждый вечер, придя домой от Люка, – это словно дежа-вю или повторяющийся сон. Каждый раз ей трудно оторваться от кресла. Каждый раз мир ночного телевидения засасывает Джули, и она думает, что с тем же успехом могла бы остаться у Люка еще на часок. Но даже если она там задержится, все равно дома будет час торчать у экрана. Так уж у нее заведено.
Когда Джули просыпается в субботу утром, происходит нечто странное. «Однажды, – думает она, – я не проснусь. Мир останется, а меня здесь не будет».
Ее тело весьма своеобразно реагирует на эту мысль. Оно будто съеживается изнутри, в желудке тихо шипит, потом хлопает, и Джули внезапно хочется зарыдать. Она снова чувствует себя маленькой девочкой.
Она не может даже сесть в кровати – лежит, потеряв ориентацию. Всю жизнь Джули считала, что те, кто умирает, всего лишь просчитались; они просто были недостаточно осторожны, съели что-нибудь не то, умудрились не заметить рыбью кость, незнакомца, что крался за ними, или машину, что неслась по улице, которую они хотели перейти. Ей всегда казалось, что жизнь – уравнение, которое можно решить, или тест, который длится вечно, если знаешь правильные ответы.
Жизнь – тест? Этому Джули учили в школе. Она вспоминает свою учительницу истории религии, миниатюрную седую даму, которая объясняла, как Бог проверяет людей: да, с тобой могут случиться разные несчастья, но все они – лишь тест, и если ты справишься с ним, попадешь в рай. Еще в детстве Джули перестала верить в Бога и Рай, но сохранила идею о том, что жизнь – в каком-то смысле тест, который продолжается, пока не ошибешься. В каком-то закоулке мозга у Джули засела мысль, что, если все время принимать верные решения, можно жить вечно. Неосознанная мысль. Но в любом случае Джули больше так не думает. Она бы рада найти в подсознании какое-нибудь утешение, но, увы, слишком поздно. Она только что поняла, что бессмертие невозможно.
Джули полагала, что контролирует смерть, но это не так. Если водить машину медленно, полагала она, вынимать из рыбы все кости и избегать автострад, темных аллей и рискованных затей, вечная жизнь обеспечена. Но теперь Джули понимает, что рано или поздно умрет, несмотря на все меры предосторожности. Она – организм, как червь или тля, а организмы умирают. Однажды она не сможет контролировать свое существование, потому что буквально перестанет существовать.
Когда Джули было лет двенадцать, у Розы, маминой подруги, обнаружили какую-то неизлечимую болезнь. Джули узнала об этом, случайно подслушав, как мать разговаривает по телефону с подружками из политехникума, но так и не поняла, какой диагноз поставили Розе. Через пару недель та ушла от мужа и поселилась вместе с семьей Джули.
Хелен и Роза решили, что болезнь можно вылечить медитацией, марихуаной и травами, которые в ходу у племенных культур. Борьба за жизнь Розы превратилась в круглосуточное занятие; когда бы Джули ни зашла на кухню, мать заваривала очередной высокоэнергетический напиток. Либо Роза курила косяк, лежа на столе, а мать стояла над ней, хихикая и пытаясь вспомнить, где у Розы какие чакры. Джули никак не могла понять их веселья. Разве не положено печалиться, когда кто-то умирает?
В конце концов папу Джули достала вся эта возня, и он сказал, что сочувствует Розе, но его дом – не хоспис и не центр медитации. Он забрал Джули на несколько дней к своим родителям, и когда они вернулись, Розы и след простыл. Джули так и не узнала, что с Розой случилось, подействовали все эти травы и зелья или нет.
Думая об этом теперь, Джули осознает, что никогда не сомневалась: подействовали. Уж больно научным казался ей в то время весь процесс (хотя сейчас, на умудренный взгляд, становится очевидно: научным он не был). Но главным образом казалось, что невозможно чего-то добиваться так упорно и потерпеть поражение. Это нечестно. Учительница истории религии вдалбливала ей, что Богу по душе упорная работа. Джули давным-давно перестала верить в Бога, но до сих пор думает, что упорная работа должна вознаграждаться – если не выдуманным человеком с бородой, то хотя бы результатами. Ведь невозможно трудиться в поте лица и не получать результатов? Это наука: тратишь топливо – получаешь энергию. Энергия не исчезает бесследно, она вызывает перемены. Если хочешь жить, и притом достаточно сильно, все у тебя получится. Люди, которые умирали, просто не очень хотели жить. Ребенком Джули не боялась рака, склероза или СПИДа: знала, что, если сильно поднажать, можно вылечиться от чего угодно.
