Мэзеру было известно нечто, о чем не знали европейские теологи, поскольку с того момента, когда жители Старого Света слышали дыхание окрестных лесов, минула тысяча лет. Все это отошло в царство суеверных воспоминаний. В Америке исход по-прежнему был неясен. Философ Джон Локк, написавший конституцию Каролины, однажды набросал образ прекрасно оборудованной фермы на многих тысячах акров земли, чудесным образом отвоеванной у девственного леса Америки. Он наглядно продемонстрировал, что без рынка все земли, кроме тех, что необходимы для пропитания самого фермера и его семьи, неминуемо придут в запустение. Получилась довольно мрачная картина: промотанное богатство и забвение Божьего Завета. Это значило, что лишь товарооборот и рынки могли расколдовать пребывавший во мраке континент: только деньги были в силах сдержать наступление лесов. Деньги сплачивали общины, приводили обитателя лесной глуши и юриста на рынок. Они были необходимы даже для «Священного эксперимента»
Уильяма Пенна (1644–1718). «Цель моя — общество. вспомоществование, оживленная торговля, просвещение молодежи, исправление людских нравов. протяженные и наезженные дороги». — писал он и ради достижения этого советовал колонистам переводить треть своего богатства в деньги. «Там, где не были учреждены деньги, — писал Мэзер, — люди дики и жестоки, и не возделывается ничего доброго»[23].
Деньги, подразумевал Коттон Мэзер, и есть цивилизация.
в 1729 ГОДУ один умный юноша решил рассеять страхи и предрассудки жителей колониальной Америки памфлетом «Скромное исследование природы и необходимости бумажных денег». Высказываясь не столько в пользу банкнот, сколько за увеличение их количества, вслед за первой денежной эмиссией Пенсильвании в 150 000 фунтов, этот памфлет стал первой вылазкой в общественную жизнь Бенджамина Франклина, и, как все прочее в изобретательном и остромуме Франклина, он служил нескольким целям.
Франклин любил бумажные деньги так же сильно, как Коттон Мэзер, но был чужд тревог, обуревавших старого проповедника. Колонии окрепли: лес отступал, индейцы бежали на запад, население быстро росло. Франклина трудно представить спорящим с ангелами: если хотелось поспорить, достаточно было встретиться с друзьями в кофейне, или он основывал дискуссионный клуб, или просто писал — многие из его сочинений звучали как набор доводов. Присущее Мэзеру сознание осажденного лагеря казалось безнадежно устаревшим. Даже Бостон в каком-то смысле выглядел ужасно старомодным. Франклин вырос здесь, и город рос вместе с ним, подобно европейским собратьям: стихийно, на кривых вытоптанных пространствах между домовыми участками. В один прекрасный момент Бенджамину надоело работать в типографии своего старшего брата. Коттон Мэзер был еще жив, когда юный Франклин демонстративно повернулся спиной к Бостону и направился со своими талантами в Филадельфию.
Филадельфия дала стремительные всходы после того, как землемеры Уильяма Пенна разметили в виде сетки 2128 акров земли под дома, магазины и сараи. Эта сетка отсылала к нереализованным планам города, которые набросал сэр Кристофер Рен для перестройки Лондона после Великого пожара 1666 года. Но Лондон был слишком стар, чтобы меняться, а Филадельфия была совсем юной. Ее планировка стала калькой для Америки: в конечном счете все города и земли стали планировать в виде сети. Поначалу Франклина ошеломил новый порядок. В своей «Автобиографии» он вспоминал, как, едва прибыв в город, слонялся взад-вперед по улицам и жевал булку за один пенни. Жители и жительницы города глазели на вновь прибывшего: одна из них вскоре стала его женой. Франклин был создан для Филадельфии.
Для Франклина размеченная земля и бумажные деньги шли рука об руку. Его «Скромное исследование» объясняло, как купюры, обеспеченные будущими налоговыми отчислениями, превратят предстоящее процветание в наличность прямо сейчас. «Обилие денежных средств, — писал он, снижает процентную ставку. — И это станет для многих побуждением вложить свои деньги в землю, нежели вывести их из обращения, и вследствие этого стоимость земли начнет расти: и в то же самое время это будет способствовать чрезвычайному оживлению торговли, поскольку люди извлекут большую выгоду, вкладывая свои деньги, нежели занимаясь ростовщичеством».
Далее он доказывал, что это как раз случай Америки — страны больших возможностей, где с дешевыми деньгами и кредитом даже бедняк мог преуспеть за счет предприимчивости: «Многие из тех, кто хорошо разбирается в этом деле [торговле. — Авт.], но не имеет достаточно собственных средств, будут стараться взять деньги взаймы, если это можно сделать под низкий процент».
Суть не как у Коттона Мэзера — держаться друг друга. Франклин говорил о более широкой общности, о народе, и писал о растущих ценах, оживленной торговле. Он хотел, чтобы люди брали деньги взаймы и пускали их в рост: чем больше людей, тем больше земли. Его «Скромное исследование» очень хорошо приняли и перепечатывали во всех американских колониях. Не прошло и десяти лет. а Франклин обеспечил себя контрактами на напечатание денег для Нью-Джерси, Пенсильвании и Делавэра. Пенсильвания даже дополнительно ему платила за уничтожение испорченных и изношенных банкнот. Бумажные деньги подразумевали значительные государственные заказы, поэтому уже к двадцати пяти годам Франклин стал человеком с прочным положением в обществе.
«Выпускаемые под земельные владения векселя, — писал он, — на деле вводят землю в оборот».
к СЕРЕДИНЕ восемнадцатого столетия матрица «земля — долг — бумажные деньги», которой предстояло управлять судьбами Америки на протяжении более сотни лет, хорошо укоренилась. Спекулянты объединяли капиталы, чтобы купить в рассрочку огромные участки целины. Далее им оставалось приглядывать за землей и содействовать ее продаже новым поселенцам. Учредители были состоятельными и влиятельными людьми, а влияние неизменно обеспечивало состояние. Местные законодательные собрания печатали бумажные деньги. Если они обесценивались. следующие выплаты в рассрочку осуществлялись по заявленному номиналу деньгами, стоившими меньше, чем прежде. Покупка и продажа земли стала главным бизнесом Америки.
Сам не чуждый подобных махинаций. Франклин был другом бумажных денег до самой смерти.
Именно деньги, как он учил, заставляют людей объединяться, вдыхают во все жизнь и ускоряют ее, заставляют обмениваться товарами и идеями, вдохновляют бедняка и обеспечивают процесс, в ходе которого богачи делятся своим богатством с остальными, покупая вещи и нанимая людей. Само их присутствие действует как магнит на новых поселенцев и ремесленников.
Ученый, спекулянт, политик, учредитель, Франклин разрушал барьеры и указывал на чудеса невидимого мира: по его мнению, все имело разумное объяснение. Первобытный лес вовсе не являлся угрозой или обязанностью — лишь открывал перспективы. Делом Франклина было заполнять пустоты: искоренять невежество, заселять пустоши, брать чистые листы бумаги и покрывать их печатными буквами.
Франклин был печатником. Вслед за церковью типография стала средоточием жизни колониального общества. Если проповедник рассказывал о загробной жизни, то типограф — о земной. Он постоянно вел переписку и обычно исполнял функции городского почтмейстера, знакомого со всеми известиями, распоряжениями, рекламой и ценами. В типографию, где также можно было приобрести бумагу, перья, чернила и конверты, за новостями и почтой заходил каждый. Некоторые типографские лавки предлагали и галантерею, китовый ус, гусиные перья, соленую осетрину, шоколад и нюхательный табак, флейты, патентованные лекарства и скрипичные струны. Большинство типографов собирали тряпье для производства бумаги. Литеры и чернила привозили из Англии, но обычную бумагу делали на местных мельницах. Печатники размещали объявления о приобретении тряпья в своих газетах:
Платье Делия надела, глаз не оторвешь,
Так красиво, так прекрасно, пальцем не помнешь.
Превратим его в газету, что нам за беда.
Можно мять, а можно гладить каждый день, всегда[24].
Франклин наполнял свои газеты доводами, эпиграммами и новостями, отобранными из других газет. Когда он увидел, что каждый лист на дереве имеет уникальный узор из прожилок, такой же сложный и неповторимый, как и все творения Господа, он воспользовался тем, что назвал гравюрами самой природы, — отпечатками собранных листьев, желая дополнительно защитить бумажные деньги от подделки. Для своего альманаха Франклин сочинял столь емкие и складные афоризмы, что они звучали мудростью ушедших поколений, а впоследствии становились таковой. Он повсюду учреждал клубы, дискуссионные общества и масонские ложи. Назначенный в возрасте сорока семи лет главным почтмейстером, чье состояние обеспечивала сеть типографий по всей Новой Англии, Франклин оказался в сердце страны, в которой проснулась невероятная тяга к общению.
