— Ой, привет! А что ты тут делаешь?
— За тобой. Сейчас ко мне поедем.
— Но у меня работа!
— Я уже договорился с твоим начальством. Сегодня у тебя никакой работы нет, ты свободна.
— Что ты сделал?
— Сказал Жене, чтобы он освободил тебя на сегодняшний вечер. Он освободил.
— Да как ты смеешь! Кто… кто вообще тебе позволил так делать!
— Надя, видишь машину? Там сидит Палыч за рулём. Я уеду отсюда с тобой. У Палыча жена, которая ждёт его дома. Но он поедет только тогда, когда я скажу. А я поеду только с тобой. Поэтому давай не будем портить вечер человеку. Собирайся!
Так я увез её к себе. Когда она вошла в квартиру, то дома стало уютнее. Она ворковала и что-то начала прибирать. А я пошёл за бутылкой виски. У нас был волшебный секс. Мы слушали «Влажный блеск наших глаз», и нам казалось, что этой ночью нет больше никого во всей вселенной. Есть только мы.
Надя вышла на лоджию и приголубилась у меня на плече.
— Что будет дальше?
— Не знаю…
Только я забил сумку котлетами денег и вышел из каморки Бекасова, как увидел на ресепшене толпу мусоров. Опера выясняли что-то у секретарши. Я быстро двинулся к запасному выходу. Ещё хватало делиться с ментами деньгами. На лестничной клетке закурил и отправил Антону смску: «У тебя в офисе обыск». В ответ лаконичное: «Знаю. В 2 во “Временах года”».
Я знаю, что обыски проходят в SBG каждый месяц. Однако радуюсь, что успел посетить Бекасова до ментов. Мне кажется, они уйдут от него не с пустыми руками. Мусора вообще работают нынче по принципу аукциона. Ты заказал обыск у своего оппонента, допустим, за сотню килобаксов. Оппонент на месте предлагает двести. Менты возвращаются к тебе и говорят: «Возникли непредвиденные обстоятельства. И мы можем решить задачу только за четыреста». И ты либо платишь — и ставки повышаются, либо получаешь деньги обратно. Кстати, в этом их упрекнуть нельзя. Коррупционный рынок достаточно честный, и слово тут обычно выполняют. Не всегда, но чаще всего. Уж точно чаще, чем на том же строительном рынке. Как ни странно, судьи в этом смысле вообще кристально честные люди. Они, в отличие от ментов, даже аукционы редко когда устраивают.
Я еду во «Времена года». Это самый беспощадный по своей бессмысленности торговый центр. Здесь продают баснословно дорого всё. Хочешь купить золотую скрепку? Наверняка и она найдётся в этом странном месте. Совсем недорого, тысяч за пятьдесят. Я езжу сюда только за вином — подсел на красное полусладкое, а оно продаётся только здесь. Впрочем, Чугунков не пьёт. Заказать виски? Похулиганить? В конце концов останавливаю выбор на пицце и кофе.
— Ты знаешь, что кофе вредно? — начинает лекцию Антон. В это время мне приносят пиццу. Я вижу, как он глотает слюну, когда смотрит на неё. Сам он проповедует здоровый образ жизни. По его словам, есть пиццу и запивать её кофе — это всё равно что жрать цианид.
— Хочешь? А то я всё не съем, — пододвигаю ему тарелку. Он не выдерживает и берёт кусок, озираясь, словно кто-то может увидеть, как он нарушает свою заповедь. «Господи, ты же миллиардер, — думаю я, — почему же ты так беспонтово живёшь?»
— Что у тебя для меня?
Я неспешно пододвигаю ему отчёт по Лилии. Он начинает читать и доходит до места про то, что она наняла к себе его юриста. Так сказать, по совместительству. Он подрабатывает и делает для неё некоторые договоры.
— В каком статусе это сейчас? Василий для неё ещё что-то делает?
— Чтобы это выяснить, нужно поставить его телефон на прослушку, читать смс-переписку. Это возможно только после твоей санкции.
— А это возможно?
— Конечно. Даёшь добро?
— Действуй. Что ещё?
— Это по подрядчикам, которые собрались против тебя воевать. Они кое-что накопали. На тебя.
Антон доходит до материалов про обналичку. В этот момент взрывается и начинает звонить Бекасову. Хана финансисту, думаю я, сейчас его будут ебать. Что оказывается правдой.
— Ты забыл закрыть контору? Твою мать! Это правда? Что значит, не понимаешь? То есть ты хочешь, чтобы не только тут весь ресторан слушал, но ещё и парни из ФСБ? Так вот я тебе объясню популярно, ты не закрыл контору и выстроил херовую схему. И сейчас мне это выйдет в 200 лямов…
Антон ругается и не совсем понятно, что он хочет сказать. Думаю, не только парням из ФСБ, но и самому Бекасову. Впрочем, разберутся.
— Что ещё?
— Мы проанализировали данные с техники. В среднем рабочий день на площадках начинается в 11 утра, половина техники простаивает, оставшаяся половина работает 4-5 часов максимум, — сегодня я добиваю Чугункова плохими новостями. Испытываю при этом от процесса искреннее удовлетворение. Он смотрит отчёты.
— И что ты предлагаешь?
— Мы можем настроить оповещение, чтобы к тебе каждое утро приходили отчёты: начала ли техника работать или нет. А вечером — сколько она отработала.
— Хорошо, сделай.
Чугунков задумывается и выдаёт:
— А нельзя узнать, почему эти парни так встрепенулись? Которые воевать хотят? Мне хочется понять их мотивацию.
— Думаю, ответ прост. Ты же послал генерального директора на хуй. Да ещё и ночью. Разбудил человека...
— И чё такого?
— Это статусный, уважаемый человек. Миллионер, между прочим. Думаю, его это задело.
— Почему? Ну послал я его на хуй, но только потому, что его парни решить ничего не могли. Менеджеры тупили. Меня заказчики тоже по столу таскают и ничего. Я же не воюю с ними.
— Ну, видимо, он забыл, что такое бывает.
— А скажи, что с ними ты можешь сделать?
— Надо собирать информацию. Это не очень быстро. Владельцы ездят только с охраной и машинами сопровождения. На адресах прописки никто не живёт. Это сложная операция. Займёт какое-то время. Возможно, уголовное дело удастся возбудить, возможно, ещё что-то.
Антон явно хочет крови. Но как пустить кровь из ребят, которые к обороне относятся гораздо серьёзнее, чем он сам?
Детство Антона Чугункова прошло в СССР, и вряд ли его можно было бы назвать счастливым. Антон был маленьким тщедушным мальчиком. За это его и били. Мама вышла замуж второй раз, от брака появился ненавистный Чугункову плод — мальчик по имени Витя. В противовес Антону, Вите доставалась и любовь, и ласка. Витя был здоровым и рослым мальчиком, Антон — мелким и больным. За это его и били. Много лет спустя Чугунков возьмет Витю на работу в свою компанию и там уж оттянется по полной. С мамой будет сложнее: маму он перевезёт в Лондон на собственном самолете, но так и останется ничтожеством в её глазах. О чём мама и из Лондона будет напоминать при каждом удобном случае.
Но всё это будет потом. А пока у Чугункова не было ничего, кроме лютого желания стать сильным. Стать крутым, как он позже для себя сформулирует. Стать самым крутым человеком на свете. И свалить подальше из ненавистной Самары. Здесь он познал только горе. Издевательство, нищету и нелюбовь. Жизнь была непрекращающейся пыткой. Это осталось с ним навсегда. «От мира я не жду ничего хорошего», — любил повторять он, уже став миллиардером.
Ему страстно хотелось секса. Но даже подойти к одноклассницам было немыслимо. Да они и говорить с ним побрезгуют! Не то что дать. Поэтому девственности пришлось лишаться со старой пятидесятилетней подругой матери, у которой внезапно открылось последнее дыхание похоти, и ей хотелось трахнуть этого худенького паренька. Гормоны превозмогли чувство брезгливости. Однако после соития чувство брезгливости взяло естественным образом верх, и у Чугункова в голове билась только одна мысль: бежать, бежать, бежать.
Так он оказался во флоте. Флот казался ему идеальным местом. Во-первых, новое окружение, где можно завоевать авторитет. Здесь стираются границы — кто богат, кто беден и кого кем считали в школе. Во-вторых, статус. Он станет капитаном дальнего плавания. Светлый могучий образ! В-третьих, путешествия. А к себе домой он вернётся только капитаном.
В те времена будущий миллиардер Чугунков больше всего ненавидел деньги. Он ненавидел людей, у которых есть деньги. Быть военным — вот у кого настоящая власть и сила. Одновременно с этим Чугунков проникся какой-то странной формой угасавшей к тому времени коммунистическо-утопической идеи. Что-то в духе Компанеллы, если бы он знал, кто это. «Я стану самым сильным и построю Город Солнца, где не будет такого ада, который мне пришлось пережить». Это была запредельная мечта, которая нашла его сама и о которой он даже боялся думать.
Первое время в училище очень важно. Именно оно определит иерархию, которая выстроится в дальнейшие годы службы. Тогда ещё не знали слова «имидж». Но Чугунков уже очень хорошо понимал, что это такое. Первое впечатление определило десять лет страданий в школе. Именно из-за того случая в сентябре он мучился потом. И никогда уже не смог избавиться от брезгливого отношения к себе. Поэтому на флоте он решил биться сразу, как только появится возможность. «Лучше умереть, чем быть задроченным» — такой принцип Чугунков сформулировал для себя.
