— Я хочу заработать денег, — сказал он прямо. — Много денег. Миллион долларов, — как-то невпопад добавил он. Сумма вовсе не была запредельной. Но вот нереальной — да, была.
— Сумма не имеет значения. Нет разницы между рублём и миллионом долларов. Знаешь анекдот? Мужик спрашивает у бога: «Боженька, что для тебя миллион?» — «Копеечка», —отвечает Господь. — «А что для тебя сто лет?» — «Секунда», — отвечает Господь. — «Боженька, дай копеечку!» — «Подожди секундочку!»
Чугункову почему-то стало не по себе от этого анекдота. И последовавшего вопроса:
— Скажи, а что ты готов сделать ради своей цели?
— Всё, что угодно, Учитель. — Чугунков был искренен. И он уже знал, что Морозу очень нравится, когда его называют Учителем.
— Достойный ответ, пять баллов! — от души обрадовался Мороз. — Деньги — это упакованное время.
Чугунков взмыкнул вопросительно, мол, с этого места поподробнее, пожалуйста. Но Мороз не снизошёл до объяснений:
— А ты подумай. Ты же любишь думать, — заговорщицки подмигнул он Чугункову. — О себе, о других, о бабах. Как Пятачок — молчишь и всякую херню думаешь. А сам как та армейская кружка: во-первых — верх запаян, а во-вторых — дно выбито.
Чугункову было физически тяжело слушать то, что говорил Мороз. Слова как-то не держались в голове, и вообще тянуло спать и подташнивало, как будто переел. Из всех слов Мороза он вынес только одно: деньги и время как-то связаны, но не так, как все говорят, а хитрее.
Мороз пыхтел сигарой и внимательно смотрел сквозь Чугункова.
— Но богатым ты будешь. Потому что — дурак, — Мороз прыснул. — Очень богатым. А думать на тебя другие будут.
Чугункову хотелось спросить, как это — думать на тебя, но он не смог — душила обида на то, что дурак. Ничего, придёт время, и мы ещё посмотрим, кто из нас дурак.
— Теперь будешь платить мне десятину, — Мороз выдохнул ароматный дым.
— Десять процентов с прибыли?
— Десять процентов с любой суммы, которая будет тебе приходить. Какая бы ни пришла, хоть десять копеек, — копейку будешь отдавать мне.
— А если прибыли нет, — вспомнил Чугунков отмазку коммерсов.
— Если будешь платить — появится, а если не будешь платить, то и прибыли не будет, — жёстко сформулировал Морозов. — И не советую затягивать. Некоторым пришла копеечка, а они и стесняются нести — ждут, пока ещё накопится. А потом ещё что-то высчитывать начинают, запутаются и вообще стесняются приходить. А потом мир своё забирает. Причём в десятикратном размере. Так что лучше сразу неси сюда, — Мороз указал сигарой на каменного скарабея, под которым лежало некоторое количество купюр. — Не стесняйся.
— Нести даже копеечку? — тупо переспросил Чугунков.
— Даже копейку, — отчеканил Мороз. — Потому что нет разницы между копейкой и твоим миллионом долларов. Для меня нет. И для мира нет. Только для дураков вроде тебя есть. Иди и приходи через неделю — будем делать из тебя воина.
Мороз резко встал. Чугунков самопроизвольно подпрыгнул. Ему показалось, что его выпнули.
Он шел из додзё к себе домой пешком. Его тошнило. Эмоции подкатывали как рвотные массы. При этом хотелось что-то делать, куда-то бежать. Как ни странно, мыслей по разговору с Морозом практически не было, он даже вряд ли смог бы этот разговор воспроизвести.
— Наверно, я и правда дурак, — сказал он вслух неожиданно для себя самого. Стало смешно, как от анаши. Вертя головой, как интурист, он шёл по незнакомому городу.
Первые же занятки заставили Чугункова вспомнить детство. Подначки Мороза были вроде бы невинными, но с удивительной точностью воспроизводили все издевательства школьного и домашнего ада. Нет, Мороз не топил чугунковский портфель в сортире, не качал безнадёжно головой, как мама, даже не бил его. Но что-то неуловимое во взгляде, в интонации, случайно, вроде бы, брошенная фраза, — с точностью иглы попадали в самое больное место и пробуждали персональный чугунковский ад, который, как ему казалось, он навсегда похоронил. После этого ползанье крокодилом, летание журавлём и спарринги в полный контакт без какой-либо з ащиты с более опытными учениками — казались спасением. Но Мороз и тут был недоволен.
— Серьёзный, как настоящий сварщик, — комментировал он чугунковские поползновения. — Не изображай зверя, стань им. И тогда узнаешь, как он двигается, как чувствует мир. А ты пытаешься воспроизвести то, что видел когда-то, да ещё и косишься на меня — правильно ли? Сахару хочешь?
Самое обидное для Чугункова было, что он действительно старался. Он, блядь, из кожи вон лез. Он последние деньги отдавал! Нашёл, блядь, мальчика, учитель хуев! А главное — толку-то ни хрена же нет! Хоть бы по делу выёбывался, а то последний хуй без соли доедаешь!
— Это нормальная история! — искренне радовался Мороз. За полгода заняток Чугунков так и не въехал, то ли он сам, не замечая того, начинает мыслить вслух, то ли Мороз просто читает его мысли. — Так и будет, пока для тебя будет разница — миллион или копейка, похвалят или наругают! Ты гонишься за результатом, как Ахиллес за черепахой. А ты набирай из самого процесса!
Всё это был абсолютно непонятный бред, но хуже всего было, когда Мороз замолкал. Не то чтобы совсем, а просто месяцами игнорировал все вопросы, связанные с учебой — распевал частушки, травил байки, обсуждал политику… На прямые вопросы отвечал излюбленное «Подумай сам» — и продолжал клоунаду. Потом скакали-ползали зверями. Потом тошнило и не спалось. И так без конца. И без толку.
Однажды, когда других учеников в додзё не было, Мороз вдруг спросил Чугункова:
— Ты, я знаю, с «Макаром» ходил? Поедешь со мной на стрелку. Тут хорошую девочку обидели. Вспомним детство босоногое. Только раньше меня ничего не делай.
Дорогой Мороз рассказал суть дела:
— Девочка стояла, что характерно, возле областной администрации, носик пудрила в зеркальце заднего вида. И тут ей в зад въезжает пьяный поп. В рясе, я подчеркиваю, с крестом и всеми знаками различия. Не так, чтоб сильно пьян, да и помял несильно. Виноват, говорит, дочь моя, искуплю. Ну, обменялись телефонами, всё культурно. А через день она звонит мне, плачет: мне, говорит, стрелку забили. Я ей: ты точно ничего не перепутала, может встречу просто? Нет, говорит, точно стрелку. Прямо как в молодости, даже интересно.
На место приехали загодя. Чугункова немного удивило, что только вдвоём. Мороз некоторое время пошатался по пустырю, высмотрел муравейник, чему очень обрадовался. Объяснил, что муравьи — это посредники между миром мёртвых и живых, согласно египетской традиции.
Пацаны подъехали тоже вдвоём — делюга-то пустяковая. При виде двух явных фраеров довольно переглянулись. Но всё же сходу хамить не стали — мало ли, кто там приехал. Поздоровались культурно, предъявились:
— Мы от батюшки.
После этого любые ответные меры однозначно рассматривались как богохульство. Мороз молча смотрел сквозь них и улыбался. Он был расслаблен, как обкуренный. У пацанов разговор отчего-то не клеился, как будто у кассетного плеера садились батарейки.
— Так она, ну, твоя, нашла, где стоять, — начал молодой и затих.
— Короче, батюшке ремонт обошелся… — попытался включиться тот, что покрепче. И тоже затих.
Чугунков буквально видел, как на каждом слове из братков вытекает энергия. С каждой секундой они теряли энтузиазм, с которым приехали. Из молодых наглых спортивных ребят они на глазах превращались в помятых, оплывших, пьющих дядек с жёлтыми от никотина пальцами.
Мороз уже откровенно развлекался. Эти метаморфозы радовали его необычайно. Вдруг он осклабился, по-волчьи подобрался и перешёл на блатную скороговорку, как будто оттянул десятку, не меньше:
— Пацаны, я не пойму, вы за пьяный базар качать приехали? Батюшке скажите, девочка плачет, обижать — грех. Там и ремонт на копейки. Ему это зачем?
— Так она сама сказала!.. — попытался было встрепенуться старший.
— А тебе это зачем? — плавно, но мгновенно развернулся к нему Мороз. — Тебе батюшка райское блаженство обещал? Ты пулю зубами можешь остановить? Сам-то в это веришь, баклан ты говорящий?
Чугунков буквально охренел от зрелища. Пацаны не только проглотили «баклана», но и начали чуть ли не спорить друг с другом, явно пытаясь оправдаться перед Морозом.
— Не, ну он реально-то не пьяный был… — молодой покосился на старшего.
— Да с бабы какой спрос! — уверенно возразил ему второй. — Кто ж знал, что это твоя! «Это он уже Морозу», — машинально зафиксировал Чугунков.
Пацаны помялись немного и начали прощаться. Мороз, сердечно улыбаясь, пожал обоим руки. То же проделал совершенно охреневший Чугунков. Пацаны потопали к машине.
Чугунков тоже повернулся было к морозовскому гелику.
— Погоди, — остановил Мороз. — Пусть уедут. Там у них в дороге только беда. А нам она зачем? Вон, лучше на муравьёв посмотри. Знаешь про их круг смерти?
