Сила долго еще рокотал. Потом наконец умолк, вероятно, задремал. Прошло время, заскрипели доски, и Сила, спрыгнув, объявил:
– Пойду поиграю, развлекусь маленько. Вишь, вон там, у воров берлога, играют без передыху... Ха-ха-а, воры, как же! Там воров, раз-два и обчелся. Остальные - черти с мутного болота.
Прошло несколько часов. Раздалось мурлыканье, совсем близко. Это явился Сила с увесистым узлом в подхват - тряпьем, сложенным в ношеную рубашку и рукавами же рубашки завязанным. Закинув узел на нары, он влез и принялся разглядывать, перебирать выигранные вещи, при этом он, на манер зарубежных певцов, а может и лучше, напевал хриплым голосом. Я чувствовал: он с нетерпением ждал, когда я заговорю с ним.
– Что, снова напал на фрайеров?! - попытался кто-то подольститься к нему в надежде поживиться чем-нибудь из выигранных вещей.
Сила сделал вид, что ему нипочем комплимент, и подозвал льстеца:
– Поди сюда, оголец!
"Оголец" оказался старым паралитиком с перекошенной губой и скукоженной правой половиной тела.
– На, бери, не жалко! - Сила торжественно протянул "огольцу" пару носков, достал из-за пазухи деньги, пересчитал их: - Вот двадцать пять рублей, отнеси их Сойке, он знает! Спрячь подальше, не нарвись на собак, отберут. Ступай. Бегом.
"Оголец" и впрямь устремился бегом - одной ногой он ступал нормально, другую приволакивал, поэтому "в беге" ему приходилось чаще перебирать парализованной ногой.
Сила красочно, со смаком расписал, как ему удалось до нитки обобрать "чертей с мутного болота". Доложил и о том, что выиграл сорок восемь рублей и шмоток, почитай, на пару тысяч. Цена лагерных шмоток, мягко говоря, условная. Обычно, когда речь заводят об их стоимости, имеют в виду игровую стоимость, а не за сколько их можно толкнуть. Это на самом деле тряпье, покупателя на него не найти даже перекупщику, поднаторевшему в своем ремесле, но для игры они годятся. За ветхие штаны, что просят заплат, можно выиграть годовую пайку сахара с наличными в придачу.
Посланец вернулся, извлек из-под рубахи завернутый в ветошку "мерзавчик" и протянул его Силе. Тот вышиб пробку и прильнул губами к горлышку. Не знаю, болезнь это была такая или так от рождения были устроены его кишки, но я слышал не только то, как он глотал, но и то, как спускалась жидкость до желудка и дальше. Оставив самую малость на донышке, он протянул мне пузырек:
– Пей, интеллигент!
– Не хочется. - Мне действительно не хотелось.
– Не хочется? - с сомнением переспросил он.
Я промолчал, и тогда Сила торопливо опорожнил пузырек - дескать, не передумал бы. Опорожнил и зарокотал. Он рассказывал о своих выигрышах, вкрапливая в них сведения автобиографического характера. Затем спрыгнул и объявил:
– Пойду корешей повидаю, может, какого-нибудь фрайера наколю.
В лагерях частенько случалось заключенному, выпив пару глотков водки, мыкаться из барака в барак, нарываясь на драку. Был и стимул для этого: если ты мог позволить себе купить водку - значит, ты судьбою меченный! Мыкался лагерник, раззадоренный хмелем, рвался в драку. Не случалось затеять ее с кем-нибудь из заключенных, цеплялся к надзирателю, пока не оказывался в карцере, зато это приключение работало на его авторитет.
– Не ходи, ввяжешься в историю, - посоветовал я, зная наперед, что он не станет меня слушать.
– Я? - удивился Сила и пошел. Сделав шагов десять, остановился, задумался, вернулся.
– Интеллигент, тут двадцать три рубля, спрячь хорошенько... Я скоро вернусь.
Он припозднился. Я справился о нем. Дай-то Бог, чтобы все мои предсказания так сбывались... Сила пристал к какому-то офицеру: ты, дескать, кривой на один глаз. Тот, вероятно, пропустил бы мимо ушей поклеп, но в нос ему ударил запах водки...
Трое суток!
Силе заранее был известен финал прогулки, иначе зачем бы он стал оставлять деньги?
Клеветник-визитер вернулся на следующее же утро. По счастью, в тот вечер воры насмерть сцепились с "суками", возникла нужда в свободных карцерах, и поддавшего накануне постояльца попросили освободить апартаменты.
Оставшуюся часть дня Сила посвятил отдыху, восстановлению формы. Время он в основном провел в окрестностях кухни, но чуток перебрал с кашей, крупа оказалась гнилой, и Силе пришлось извиняться передо мной: "Ни моя вина, живот сводит! Еще бы в руках палачей!"
Вечером он пересчитал деньги, отметил, что нужно бы пополнить кассу, и отправился играть. Силе свойственно было оповещать всех о своих намерениях. Рокотал он неумолчно, но правды ради нужно отметить, рассказчиком он был хорошим.
Сила ушел, но через час влетел, крайне взволнованный, сгреб все тряпье, какое было, и умчался. Вернулся он поздно вечером, и возвращение его было печальным. Он не пришел, а приполз в одних замызганных трусах, зато с бабочкой на шее. Он не мог ее снять, поскольку играл на это, такова была ставка: в случае проигрыша он должен был раздеться до трусов и оставаться с бабочкой на голой шее. Тут не отвертишься.
Влез Сила на нары, до меня донеслись всхлипывания. Сила плакал! Сначала - без слов, потом сопровождая рыдания горькими причитаниями. Лично мне прошлое Силы открылось в основном из этих причитаний.
В юношескую пору судьба привела Силу в отряды Нестора Махно. Сила объяснял этот шаг так: в те времена иначе не получалось, нужно было непременно держать чью-то сторону. Лично я убежден, Силу к Махно привели не убеждения, а жажда поживиться и жизнь сохранить. Его обязанности в войске Махно сводились к следующему. Обоз родоначальника украинского анархизма числил, помимо прочего, вместительную повозку сахара. Когда войско разбивало лагерь где-нибудь поблизости от еврейского местечка, Сила шел туда и предлагал сахар. Поторговавшись и договорившись о цене, он приводил с собой покупателя и показывал ему товар. Бывали случаи, когда ему удавалось сбыть сахар вместе с повозкой и запряженной в нее лошадью. Рассчитавшись с Силой, евреи забирали повозку, а в нескольких верстах их поджидал отряд махновцев, отбирал товар и возвращал его в обоз. Эта практика длилась достаточно долго, но в конце концов накрылась, поскольку слишком много развелось любителей нагреть руки. Сила порвал с анархизмом, навсегда распрощался с теми краями и, по его собственному выражению, "отдался базару" в белорусском городе Ошмяны. Тут непременно нужно сказать пару слов о гражданине Шмулевиче, которого Сила поминал в своих причитаниях крепким словцом. Шмулевич был одним из тех, кто некогда купил у Силы сахар. Он оказался человеком феноменальной памяти, живо узнал барыгу, раз виденного десять лет назад! Подначивая Силу, я задал ему вопрос, употреблял ли Шмулевич после той пресловутой сделки сахар в качестве пищевого продукта или вообще изъял его из своего рациона?..
Он не знал.
Как бы то ни было, в двадцать девятом году Сила схлопотал десять лет, а поскольку у него был нюх, он тотчас смекнул, что человеку с его биографией лучше всего отсиживаться в тюрьме мазуриком. С тех пор он строил из себя бывалого вора, и иногда, представьте, у него это получалось.
Пока я не приступил к следующей части биографии Силы, то есть к истории с гармонью, отмечу, что бабочку с шеи он снял благодаря мне. Я дал ему новенькую украинскую рубаху, подаренную Славой Нагуло. Он сел, сыграл, выиграл. Снова напился, пошел мыкаться по баракам. Дьявол заманил его в "сучью" зону. Там, как выяснилось, Силова пропаганда воровских законов привела аборигенов в такую ярость, что я едва узнал его по возвращении так его отлупцевали. "Суки" сочли его мертвым и только поэтому отцепились, иначе не миновать ему проволоки на ногах. Что касается гармони, об этом лучше рассказать от лица Силы:
– Что я за человек! Будь у меня капелька ума, не вцепился бы в эту гармонь! Вон сколько фрайеров с деньгами, тьма-тьмущая. Где их только откопали, всех этих старикашек, инженеров и профессоров?! К нам на "Беломорканал" их пригнали табуном, все как один в пальто с меховыми воротниками из каракуля и выдры, в очках в золотой оправе. Я себя чувствовал как в харьковском ломбарде! Стоило пальцем ткнуть - они сразу все с себя снимали. А я, дурак, позарился на гармонь! Люди банк брали и получали за это пять, ну, от силы, восемь лет. А мне за гармонь - десять?!
Дело тут было не в гармони, проступок квалифицировался как лагерный бандитизм. Есть такое юридическое понятие, тянет на десять лет. Какому-то зэку дали в качестве премии, как передовику труда, гармонь. Сила вознамерился отнять ее. Владелец уперся. Сила пырнул его ножом в ягодицу случай этот пришелся на тридцать третий год. Дата освобождения отодвинулась до сорок третьего. Жизнь полна неожиданностей, Сила знал об этом, но предположить, что его ждет амплуа политического заключенного, никак не мог. Когда лагеря переполнились контингентом тридцать седьмого года, пронесся слух, что Гитлер дал испить Сталину с Ежовым такого яду, что оба спятили и стали уничтожать собственных друзей. Мог ли прийти к иному заключению лагерный интеллект тех времен?! Прослышав об этом, Сила неосмотрительно брякнул: "Хоть бы дали им такого зелья испить, чтоб они оба ноги протянули". Хотели расстрелять. Потом учли малограмотность и удовольствовались "червонцем". Силе полагалось выйти в сорок седьмом, через восемнадцать лет. В сорок пятом он хлобыстнул палкой надзирателя, прибавил себе еще "червонец"...
