— Ну, возьму пушку, если дашь, выведу из дома...
Зура молча ждал. Ладо, не зная, что говорить дальше, тоже замолк. Стрелять? Убивать? А потом? Приказать принести мацанку? Скажет: «Нету». Тогда что?
— Ты собираешься делать то, сам не знаешь что. Как это можно? Надо же иметь цель!
— Цель — забрать мацанку, проучить. Вот, губа кровит...
— Нет. Цель — отомстить, а на мацанку твою плевать... Помнишь, как тебя избили в туалете из-за Верико? — вспомнил некстати Зура.
— Я отомстил тогда.
— Да. Дал один раз по морде, а дальше домолачивали мы с Шавлегом.
— Но дал ведь!.. А тут дать мало — надо забрать товар, — не забывал Ладо.
Зура нахмурился:
— О товаре забудь. Ты не купец и не барыга. Отомстить за наглость я помогу, а в ваши наркоманские делишки влезать не собираюсь.
— Ладно, — Ладо стало окончательно ясно, что мацанка потеряна; теперь не утерять бы лица. — Дай дуру, я знаю, как поступить.
-Как?
— Пойду прострелю ему ногу.
Зура скептически покачал головой, принес из сарая пистолет «Макаров», выщелкнул обойму, а пистолет положил на голубой пластик стола:
— Разбери и собери! Если сумеешь — одолжу.
Ладо начал переворачивать пистолет, дергать за кнопки, но сумел лишь взвести курок и щелкнуть.
Зура и подошедший Илико следили за ним с непроницаемыми лицами.
— Не умею. Не знаю, — наконец с досадой бросил Ладо пистолет.
Зура молча вложил обойму и сунул «Макаров» за спину.
— Не выпадет? — забеспокоился Ладо, вызвав улыбки бородачей.
— Тебе бы газетные статьи писать, а не с дурой бегать!
Ладо чувствовал себя глупо и плохо. Но встать и уйти, сказав: «Не надо ничего, я сам справлюсь» — не мог, потому что ему самому не справиться. И было трудно не само действие, а то, что за ним последует. Или он ранит Анзора так, что тот умрет или заявит (или менты сами узнают), и придется скрываться от ментов. Или он ранит слабо, и тогда нужно готовиться к мести Анзора, к визитам всех этих Ушо и Назо, которые в обилии водятся в Верхнем Сололаки и, в случае надобности, лавиной скатываются вниз, чтобы избить, покалечить и также быстро исчезнуть в своих домах-саклях. Хитрый район Сололаки: одним концом он — центр города, а другим — окраина, за которой уже лес, гора и Комсомольская аллея, где множество темных уголков и засад.
Да, мацанки Ладо не перепадет — как пить дать. «Хотя бы за оплеуху и пинки отомстить!» — думал он, трогая раздутую губу и вспоминая, как позорно его вышвырнули на виду у всего двора. Нет, такое прощать нельзя. Черт с ней, с мацанкой! Он не щенок и тряпка, чтобы терпеть такое! Анзор получит сполна! И того, второго, надо найти.
— Иди домой, отдыхай. Мы тебя известим. Да, вот еще... — Зура покопался в джинсах, вытащил листок, огрызок карандаша. — Нарисуй план квартиры этой гадины...
Ладо взял листок, краем глаза ухватив, что это ксерокс какой-то листовки («... избавиться от ига иноземцев...», «... единая неделимая Грузия», «... если надо, силой захватить. ..»). И коряво нарисовал два квадратика: галерея, где сидела черная мать, и комната Анзора, где Ладо получил пощечину. И еще одна дверь, из галереи, неизвестно куда ведущая.
— Хорошо. Значит, тут его комната? — ткнул пальцем Зура в чертеж коротким ухоженным пальцем и карандашом поставил крест. — Все! Жди ночью звонка!
Уходя, Ладо думал о том, что в последнее время чаще живет ночью, чем днем.
Из «Кабула» Нугзару пришлось съезжать: оливковый портье с сожаленьем щелкнул пальцем по просроченной визе и сообщил, что ему жить тут нельзя, могут быть неприятности.
— Какие?
— Ну, если визу мало просрочил — деньги, штраф. Если много — высылка, депортация, запрет на въезд.
— Высылка — официально?
— А как же? — Портье, похоже, был знаток в этих вопросах. — Полиция перевезет на самолете или на поезде, а там сдаст с рук на руки местным копам... Ты откуда?
— Из Грузии... Джорджии...
— А, Сталин, Шеварднадзе! Горбачев! Вот туда и отправят на самолете. Моего брата три раза депортировали в Танжер... — доверительно поделился портье (не выпускавший из рук мастырки-джоинта). — Он тут без визы околачивался. А сейчас — запрет.
— Как же три раза депортировали, если запрет? — не понял Нугзар, привыкший все понимать до конца.
— Нелегально каждый раз приезжал... То через Бельгию, то через Германию, в азил сдавался... Сейчас полный запрет.
— Пусть новый паспорт купит, у нас все так делают, — посоветовал Нугзар.
— Это конечно... Но он и так уже тут, — доверительно показал портье джоинтом себе за спину, где другой оливковый бой раскладывал на столе квитки и счета.
Нугзар опешил:
— Опять, нелегально?
— Да. Просто в полицию не надо попадать... Но у тебя виза кончилась! Так что извини... В полицию я, конечно, звонить не буду, но...
— Спасибо, — серьезно сказал Нугзар и попросил еще пару дней, чтобы найти квартиру.
Портье согласился и даже угостил своим марокканским, светло-желтым, пахучим, тягучим и вязким гашишем, попутно сообщив, что такого товара, как в отрогах Рифа в Марокко, нет нигде в мире, и если Нугзару надо, то он готов помочь добыть хороший, настоящий, природный товар, а не эту черную смолу на постном масле, что гонят из Афгана под видом плана.
— Совсем совесть потеряли: в гашиш постное масло льют, под прессом катают и за пластилин выдают...
— Спасибо, — еще раз поблагодарил Нугзар (рассказ о подлых афганах грозил затянуться, а ему сейчас не до этого).
Походив по номеру, он позвонил русским немцам, у которых, помнилось, был какой-то пьянчуга-голландец, сдающий комнату.
— Да, есть, — ответил Васятка Шмидт. — Мы как раз хойте[95] в Роттер собираемся, заскочим. Слушай, Нузгарь, мы тут про Антошу перетерли со старшаком, так они спрашивают, не тот ли ты вор, что зону в Джезказгане с Антошей держал?
— Тот самый... Мы и в Караганде вместе были, и в Джезе, — односложно ответил Нугзар, не вдаваясь в подробности.
— А-а... Ну-ну... Понял... — Голос Васятки изменился до предельно-уважительного. — Так ребятам и передам.
— Когда вас ждать?
— Тебе отрава нужна?
— Нет, я слез, спасибо. Сделал лестницу. Теперь только дурь курю иногда. Ты про голландца узнай, а то жить негде, к своим идти опасаюсь... по разным причинам...
— Рихтиг[96] делаешь. Все они тут под контролем. Никуда не ходи. Мы мигом.
А Нугзар, положив трубку, в который раз убедился в том, на каких волосках висит судьба человека: и портье может цынкануть в полицию, и русские немцы — проболтаться по пьянке, и Лялечка в Питере настучать, и Гита заложить, и Бати сдать... Все время твоя судьба в руках других: шофера за пьяным рулем, хулигана с кастетом, шального автомобилиста, пьяного подростка... От самого себя спрятаться трудно, а тут еще это...
Нугзар начал ворошить нехитрые пожитки. Набрался чемодан с сумкой. Долго думал, куда спрятать марку. Носить с собой — нелепо, мало ли чего можно ожидать на амстердамских улицах?.. Совать куда-нибудь — опасно. Сдать в банк?.. Официально? Да как же официально, когда виза просрочена?.. Или вдруг подменят в банке?.. Экспертизы еще не было. Подменят — и все, а подлинник по своим каналам сбудут. В альбоме держать? Одну штуку? Бросается в глаза.
«Наверно, надо купить еще разных марок и запрятать мою среди них», — решил он (с умилением подумав о клочке бумаги, как о живом существе).
Конечно, Нугзар мог бы на время переехать к китаянке О, с которой познакомился, когда она сидела в витрине, но разумно ли жить с проституткой? (Хотя потом выяснилось, что она — студентка и таким способом подрабатывает себе на жизнь.) Нет, лучше иметь свою нору. Одиночества он не боится.
О сидела в витрине. Нугзар пару раз зашел к ней, был поражен изяществом движений, линий, ласковой податливостью малого тела, тайными бликами глаз, мерцанием кожи, упругостью лаковых чресел... Его английский позволил предложить встретиться вне работы.
Они провели вечер в уличном кафе, потом сидели на канале, курили гашиш, привалившись к теплому парапету, и оба чувствовали, что встретили что-то важное, о чем мечтали и чего желали, может быть, всегда. Когда английского не хватало, в ход шли руки, пальцы, мимика (Нугзар по опыту зон хорошо знал, что жесты, после голоса, сильнее всего действуют на людей).
— Таких, как ты, у меня не было, — говорила она.
— Таких, как ты, у меня тоже. Я и не знал, что бывают такие женщины, — отвечал он. — Вот именно — о-о-о!.. ОООО!..
— Долго ты будешь тут?
— Не знаю. Виза кончается.
— Какая?
— Туристическая. — И Нугзар вкратце рассказал, откуда он родом, присовокупив, что в Ленинграде была драка и его ищет милиция.
— Что-нибудь придумаем. У меня есть знакомства. Я тут уже семь лет.
О приехала из Гонконга учиться, денег не хватало, и она, как многие студентки, начала потихоньку ходить на панель, благо тут это не опасно и под контролем полиции. Она училась в какой-то бизнес-школе, знала голландский. И в витрине сидеть привыкла, ей было интересно — какие они, эти разные мужчины? И благодаря витрине встретила его...
