«Да какое там... Она даже не захотела со мной выйти погулять... У нее есть любовник, который тоже в списке... А с ним что делать?» — чистя луковицу, думал Мака, еще не осознав портфеля с деньгами и сумки с золотом.
Максимум, что ему удалось пока взять из всего списка — это вонючие две тысячи, которые заплатил за Шалико Сванидзе его дядя Гоча. Черт тогда дернул говорить, что знаком с ним! Вот Гоча и позвонил: «Как дела? Это мой племянник... Как коллега... Больше нету... Прошу... У отца инфаркт...» Пришлось взять этот мизер. Недаром майор всегда говорит, что лучше всего курдов-езидов ловить, за них никто по телефону не просит, и они сразу живыми деньгами платят, сколько скажешь, а наши норовят звонками и знакомствами откупиться... Вообще, если слушать майора, выходит, что главное свойство нашего легкомысленного народа — обвинять во всех своих бедах всех, кроме себя. Всегда виноваты все вокруг — персы, османы, монголы, большевики, абхазы, только не мы, ибо мы хорошие и умные, а все плохие и глупые, поэтому лишь мы знаем, как жить, а никто другой не представляет. «На самом деле — проблема в нас самих, в нашем безделье, лени, воровстве, тяге к кайфу и куражу. Выпендреж раньше нас родился и позже нас умрет, если мы за ум не возьмемся!» — внушал майор своим сотрудникам на пятиминутках.
В итоге — две тысячи рублей и еще немного от машины лысого Серго. И труп Анки — вот и весь навар со списка. Если Пилия уйдет, то и ему, Маке, надо уходить. С Пилией было надежно — всех и все знает, всюду вхож, со всеми знаком. А без него будет плохо. Дадут в партнеры Сико или Нодара, иди и работай с ними!.. Сико скоро шестьдесят, еле ходит, диабет, а Нодар пьет и месяцами сидит на больничном. .. Мака бросил морковь и рис в закипевший бульон, пошел налить себе стопку.
Пилия храпел на спине.
«С утра дел много, — подумал Мака, выпив и возвратившись на кухню. Бульон кипел вовсю. Ждать надо было минут тридцать, и он присел на стул, перебирая в уме, что предстоит завтра делать: ехать к ювелиру, выпускать Сатану, решать вопрос Наны... Ну, и вообще...
Главное: уходить вслед за Пилией или оставаться? А вдруг бизнес не пойдет? Из органов ушел, никуда не пришел. Что потом? Обратно в эту стаю не вернешься — не примут. Да и майор еще не отпустит... Досье на всех лежит, хотя сам Мака мог бы такое о майоре рассказать, что даже у битого прокурора Рухадзе лысина дыбом встанет. В транспортной было тихо-мирно, по-домашнему. Никакой крови, убийств. Ларьки, платки, простыни-наволочки. Составы воровали и угоняли другие — высшие — чины, а Маке доставались одни ошметки. И тут не густо. В деньги в портфеле почему-то не верится.
И он, процедив бульон, не поленился пойти в комнату и посмотреть — портфель и сумка тихо стояли возле стены, а на диване лежал Пилия, положив во сне пятерню на рукоять пистолета.
После поездки Ладо завалился в кабинете и проспал до полудня, хотя жена пыталась будить на работу и сам он тоже хотел встать пораньше, пойти к Гуге, присутствовать при открытии тайника и получить свою долю. По его расчетам выходило, что ему, в лучшем случае, достанется граммов тридцать — кусок размером со спичечный коробок, который хватает одному человеку курить месяц. Но кто даст курить одному?.. О поездке обязательно узнают, будут приходить, просить, клянчить. Покажешь кому-нибудь мацанку — и пиши пропало: пока все подчистую не выкурят, не выклянчат — не отстанут, это известно, он сам такой — пасся там, где было, чем поживиться. А уж такой королевской дури, как они собрали, в городе давно не видели...
Он проснулся в полдень и, не моясь и не бреясь, поспешил к Гуге, — благо, жил по соседству. Около гаража Гугиной машины не оказалось. Это насторожило Ладо. Он заглянул через щель — внутри тоже пусто, отцовской «Волги» нет. Вчера ночью, когда они подъехали сюда, гараж занимала отцовская машина, ставить на яму невозможно — так, во всяком случае, было сказано... А теперь что?..
Ладо позвонил в квартиру Гуги. Открыла жена и, кисло глядя куда-то в потолок, сказала, что мужа нет — пришлось срочно улететь в Москву по делам, а на вопрос, где его машина, поджала губы:
— Не знаю. В автосервисе, наверно. Там, кажется, какие-то хулиганы стекло разбили?
— Да, да, хулиганы, — рассеянно подтвердил Ладо, понимая, что дело нечисто: у Гуги давно не было никаких тесных контактов с Москвой, чтобы вот так, впопыхах, ночью, туда срочно лететь!.. Наоборот, Гуга говорил, что отношения стали натянутыми: с перестройкой в Москве начались перетасовка, старые связи рвались, редели. Даже если он и улетел, то наверняка взял с собой курево. Друг называется!.. Пришел бы ночью, не впервой, отдал бы, что полагается, и лети себе куда хочешь!.. Где же теперь его, Ладо, доля?.. Судя по заявке жены, Гуга долго тут не покажется.
— Если он придет — пусть обязательно найдет меня, я его ищу! — сказал Ладо хмуро, понимая тщетность просьбы.
Жена Гуги захлопала ресницами, глаза у нее стали, как у морского конька:
— Как же он придет, если улетел?
— Когда прилетит. Надолго умчался?
— Откуда мне знать? Вы разве женам каплю правды говорите? Нет его! — И дверь захлопнулась.
Ладо постоял, соображая, что делать дальше. А делать нужно только одно — искать Анзора. Кроме него, никто ничего не мог сказать, хотя на Анзора надежды совсем мало: он уже там, в Кабарде, прятал и холил каждый шматочек, а тут... Скажет: «Пропало!» — и все, иди докажи, что это не так... На нет и суда нет... А может, и правда... Когда их обокрали, этот мент Пилия носился, как угорелый, вполне могло сорвать тайник — сорвало же глушитель... До самого Тбилиси они ехали со шлейфом искр, летящих из-под трубы, которая с хрустом и скрежетом терлась об асфальт... Но выхода нет — надо найти Анзора.
Ладо из автомата позвонил Нане на работу. Она обрадовалась, стала спрашивать, куда он подевался и когда они увидятся — она скучает без него.
— Тут, понимаешь, такое дело... Одно-единственное... Мне надо найти одного человека...
— Опять? Боже мой! Опять кого-то найти, куда-то идти! Для меня у тебя никогда нет времени! — с плаксивой тоской стала Нана упрекать его.
Он молчал, понимая ее правоту. Но ответить ничего не мог. Не до встреч, когда такое на носу...
-Ладно, не сердись... Ты все равно пока на работе. Я позвоню попозже!
Шаря по карманам в поисках денег на такси, Ладо нащупал крупинку, которая осталась еще с Кабарды — спичечную головку гашиша. Помял ее, понюхал хвойный запах, погрел в руках... Крупинка стала мягкой, податливой. Запах напомнил о поле, где он мучился, собирая пыль, которая сейчас неизвестно где... И это тоже добавило раздражения и злости, хотя какая-то надежда на то, что он придет к Анзору и получит свою долю, в нем теплилась. Столько надежды, сколько веса в этой крупинке...
Надо ехать в Сололаки. Ладо не очень хорошо знал этот район с горбатыми улицами и каменистыми подъемами, за которыми — гора и лес. Там было много тупиков, сквозных дворов, проходов, где удобно водить за нос чужаков.
Он с трудом нашел калитку. Во дворе пусто. В углу два чернявых парня играют в нарды. Они скептически оглядели Ладо и на его вопрос, дома ли Анзор, пожали плечами:
— Откуда нам знать? Мы сторожить его должны, что ли?
— Он здесь живет? — показал Ладо на дверь, жалея, что не прихватил с собой ножа. Впрочем, если это кидняк, то тут ножом не обойдется... Да и не специалист он в таких делах.
— Проверь! — ответили ему.
«Что за дурацкие ответы?! Прямо нарываются...»-раздраженно постучал он в стеклянную дверь с ситцевыми занавесками.
Никто не открыл. Ладо нажал на ручку. Не заперто. На галерее мать Анзора, крупная женщина в черном, месила тесто. Из комнаты доносилась музыка, «Пинк Флоид».
— Анзор дома? — спросил он от двери.
— Нету, откуда? — ответила мать, крепкими руками ворочая пласт теста.
Ладо попытался пройти к комнате, но мать поспешно загородила дорогу и визгливо завелась:
— Нету, говорю, дома Анзорика! Сама ищу!
— А там кто? — рванулся Ладо. Из двери выскочил Анзор.
— Ты чего тут хипеш поднимаешь, а? — закричал он на Ладо. — Ты в дом вошел! Чего орешь?!
— Я не ору, она говорит, что тебя нет, а ты дома!
— Правильно — я сказал, чтобы так говорила... Чего случилось? Что за паника? Заходи!
В голой комнате стоял запах хорошего гашиша. За шатким столиком сидел какой-то мордоворот в щетине и добивал папиросину. В пепельнице белела еще одна обгорелая картонка. Внюхиваться не надо: это запах их мацанки, ему ли его забыть?... Это вдруг успокоило: значит, есть!..
Мордоворот, не здороваясь и не мигая, по-бычьи смотрел на Ладо. Анзор сделал тише музыку и скорчил скорбную мину:
— Ты за планом пришел? Плохо дело, брат... Снесло тайник, ничего нет... Мы под утро открыли, посмотрели — пусто! — Анзор подвигал руками, покрутил глазами. — Голяк! Чисто сорвало, даже болтов не осталось!
