И плевать я хотел на всех классиков.
Как хочу – так и пишу.
Если уж играться в писателя – то весело.
А история которую я расскажу Вам сегодня – про одно фото.
Вот оно – прямо передо мной. На нём девушка.
Просто потрясающая! В постель затащить – одно удовольствие!
Губки алые, пухлые, фигурка стройная.
Так и просит – прижми меня… обними…впейся губами в мои губы… со всей своей силой… до крови… и я отвечу тебе своей любовью… мы сольёмся в одно целое и экстаз в который мы уйдём – покажется раем на небе.
А если я скажу Вам, дорогой читатель, что недавно узнал что ей угрожает огромная опасность – Вы поверите мне?
Впрочем мне все равно верите Вы или нет.
Не Вы а я кинулся к ней что бы спасти её… я кричал ей – осторожно! Не верь никому вокруг себя, ни дядям ни тётям, ни бородатым ни лысым.
Я знаю что они хотят сделать с тобой- ты станешь уродцем и чудовищем. Искалеченной и гнилой внутри.
Я знаю это. Только откуда – не могу сказать. Только верь мне!!! Пожалуйста!!! Верь!!!
И мне повезло – она вдруг поверила мне. Её пухлые губки открылись и сказали мне – Хорошо. Бери меня. Увози куда хочешь. Целуй… обними.
Только спаси меня.
Буду тебя любить вечно, нарожаю детей.
Как дурак я бежал на вокзал, купил билеты,
Хоть в это время в стране была война, но нам повезло – мы вырвались из неё.
А потом мы плыли на пароходе. И там, однажды ночью когда каюта ходила ходуном от шторма – ты стала моей.
Я хотел сделать эту ночь – нашим праздником.
В чемодане нашёл шампанское.
И мы его пили прямо из горлышка в раскачивающейся каюте посреди океана.
И только звезды над нами – улыбались глядя на нас…
А потом мы поселились в Аргентине. Мы сразу же получили письмо от твоего отца посланного нам вдогонку.
Он обещал что убьёт меня.
И ты решилась… ты забеременела.
Мы спряталась в небольшом посёлке, жили в маленькой квартирке с туалетом на улице.
Ты боялась ходить туда ночью, просила меня отвернуться и садилась на горшок, как ребёнок.
Потом вставала, подходила ко мне и клала мою руку себе на живот – ты слышишь, он шевелиться… наш ребёнок.
И твои глаза при этом светились таким счастьем…
Ты сама ещё как ребёнок.
И чем дольше продвигалась беременность чем больше ты походила на ребёнка.
Которого просто невозможно не любить…
Твои пухлые губки стали ещё красивее и целовали меня каждое утро когда я уходил на работу.
Я шёл и чувствовал… твои нежные глаза смотрят мне вслед с окна.
И столько в них любви и нежности что я могу утонуть в них…
И я наслаждался этим.
Беременность была тяжёлой. Ты часто рвала, отказалась от многих продуктов.
И однажды – это случилось.
– У меня отходят воды – сказала, и побледнела от страха.
Меня тоже кинуло в дрожь – я стану папой? А ты – мамой.
И тогда мы с тобой будем вечно одной семьёй, даже на небесах…
Но я не сказал тебе это.
Ты схватилась за меня. Как за соломинку.
– Успокойся. Надо врача вызывать – Сказал я – начинаются роды.
Мы собрали вещи, полотенца, её халат и её увезли.
Что было потом?
Потом врач мне говорил что она звала не маму – а меня.
Во блин… даже приятно…
Когда через неделю я пришёл под окна больницы – она показала мне в окно ребёнка. И по её глазам катились слёзы. Слёзы счастья…
И по моим тоже.
А потом меня нашёл её отец.
Он стоял у больницы куда я приехал забрать её с ребёнком и мрачно смотрел на меня.
Правая рука его была в кармане.
Я все понял.
Этот придурок на все способен. И он выполнит своё обещание.
И тогда я закрыл собой её и ребёнка.
Так и стояли мы – я и её отец. Смотрели друг на друга.
И вдруг он повернулся и ушёл.
Ты догнала его, что-то говорила… показывала на ребёнка…
И тогда он поцеловал тебя на прощание.
И кивнул мне головой.
Значит – простил нас.
Да только… вот… одна проблема осталась.
Я родился через 50 лет после неё.
И не мог я её спасти, не мог купить билет и увезти её в Аргентину.
– Я смотрю на её фото, а оттуда – она на меня.
– Я не виноват – шепчу ей – что родился так поздно.
А в её глазах – немой укор.
– Почему ты не спас меня? Почему?
– Не знаю. Только знаю что никто не захотел тебя спасти. Купить билет в Аргентину. Что бы увезти тебя далеко – далеко.
Что бы сделать счастливой.
Не было меня. Ни этого билета.
И попала ты со своими пухлыми сексуальными губками – в другие руки.
Сначала у тебя умерла мать. В 1935 году. И ты осталась с 4 сёстрами.
Отец не справлялся с хозяйством и через несколько лет тебе пришлось искать работу.
Вот тут тебя и подловили.
Дяди и тёти.
Устроили на вспомогательные работы. И никуда не будь а в немецкий концлагерь. Ты стирала трусы и майки солдатам СС.
Но ты гордая… вот как глаза запылали гневом но фотке… ладно успокойся… трусы стирать – не твоё призвание.
– Что потом?
Потом ты написала заявление на вступление в СС.
Понятно – дурочка и малолетка.
Только вот не пойму – почему эти твари приняли тебя туда? Девочку в возрасте 16 лет?
Для развлечения?
Может приятно было видеть как хрупкая девочка – избивает заключённых?
Как её худые ноги шлёпают по плацу в солдатских сапогах?
Что бы ты стала как они. Такой же тварью.
Но увы… Меня рядом не было. И никто не купил тебе билет в Аргентину.
Вместо этого – эти твари начали тебя воспитывать без сожаления.
Своим животным законам.
И ты училась быстро.
День за днём – все повторялось с точностью до минуты.
Сытный завтрак, потом ты выстраивала заключённых… их было тысячи… ты медленно шла и вглядывалась в лицо каждого, иногда говоря:
– Ты – ты – ты – в газовую камеру!
Кто-то падал на колени пред тобой, девочкой в солдатских сапогах.
– Пожалей меня… девочка…
А в ответ ты била его плетью – по лицу, по голове, по спине.
Но иногда и этого было мало.
– Не надо… Не хочу… – кричал несчастный узник.
Тогда ты вынимала пистолет и стреляла ему в лицо. И твои красивые глаза становились тусклыми наблюдая как мозги несчастного стекают по стене.
А если заключённые снова не хотели идти в газовую камеру – ты выпускала на них голодных собак.
Что бы те пожирали их живьём. Раз не хотят умирать в газовой камере.
Этому тебя научили в 17 лет.
А в 19 лет ты уже стала старшей надзирательницей Освенцима, получила прозвище "Ангел смерти".
И теперь уже солдаты СС всего концлагеря подчинялись тебе.
Теперь они не смеялись.
Ты напугала даже их. Которую они же и создали.
Твои красивые волосы несли ужас, страдания и боль. Твои стройные ноги несли лишь отчаяние и слезы. Твои пухлые губы теперь лишь открывались что бы говорить – кому жить сегодня а кому умереть.
И никто уже не мог увезти тебя в Аргентину.
Потому что не было уже страны в мире которая не называла тебя чудовищем. Хоть ты и в юбке.
Все страны мира мечтала наказать тебя. И казнить как самую ужасную и мерзкую тварь на свете.
Я видел твои фото на суде. Вокруг тебя сидят другие женщины – надзиратели – они все старше тебя, похожие на мерзких старух с худыми, серыми, злобными лицами как у скелетов.
Похожие на посланцев смерти.
И ты среди них – как ребёнок похожий на ангела, с белыми прекрасными волосами и невинной детской улыбкой.
Многие не верили что ты и есть "ангел смерти".
Но когда узнавали про тебя поближе – то теряли сознание от ужаса того что ты совершала.
Ты столько убила людей что убить тебя – требовал весь цивилизованный мир. Только, есть одна несправедливость… тысячи невинных замученных тобой людей – и лишь одна твоя мерзкая жизнь.
Как же это несправедливо.
Ты должна была умирать каждый день – тысячу лет.
Я сам бы душил тебя…
И это было бы правильно.
Но тебе повезло. Ты умерла только раз.
Ты радовалась этому?
Я знаю как ты умирала. В ночь перед казнью ты отчаянно горланила немецкие песни на всю тюрьму, бравируя и смеясь.
Как будто старалась делать всё что бы не думать.
Только на эшафоте, ты перестала бравировать. Только сказала палачу – "Побыстрее".
И все. Только одно слово.
Почему?
Почему через много лет твой палач признался что до конца жизни вспоминал ту девочку с ангельским лицом?
Которая сказала лишь одно слово – всему человечеству напоследок – побыстрее.
