4.08.01
Он сидел у кабинета зубного врача и о чем-то беспечно болтал со своей соседкой по лавочке. Но увидев меня, замолк и напрягся, может быть, ожидая с моей стороны какой-то агрессии. А я, неожиданно отреагировав на где-то виденное лицо, сказал «здрасьте» и потом только вспомнил, кто он. Он же немедленно отозвался поспешной улыбкой, несколькими кивками и изгибом шеи, выражавшим почти неподдельную радость от того, что я его узнал и не погнушался с ним поздороваться.
Когда-то он числился писателем «рабочей темы», то есть писал очерки о так называемых передовиках производства. Очерки были скучны, бездарны, их, может быть, никто, кроме корректоров, не читал, но коллеги относились к автору снисходительно, считая его до поры до времени безвредным занудой. Что зануда он не безвредный, стало выясняться в семидесятых годах, когда он запоздало начал делать административную карьеру и, наверстывая упущенное, сильно превзошел в своих стараниях даже очень отъявленных негодяев. Будучи произведен в ранг секретаря московского отделения Союза писателей, оказался он весьма кровожаден. Активно выступал на закрытых заседаниях секретариата, участвовал в исключении из писателей Галича, Чуковской, Максимова, Корнилова, Владимова и авторов «Метрополя». Меня обвинял в том, что я антисоветский и антинародный, а пишу не иначе, как по заданию своих заокеанских хозяев, за что должен быть примерно наказан. Власть ценила его усердие, он был хвалим начальством и газетами, отчего возгордился и произнес однажды насмешившую многих фразу: «Слава пришла, а здоровья нет». Здоровья, однако, хватило на то, чтобы дожить до полного крушения честолюбивых иллюзий. Теперь его никто не печатает, никто не хвалит, мало кто помнит, власть потеряла к нему интерес, а он потерял сам себя.
Видимо, опасаясь, что ему за его делишки когда-нибудь воздадут по заслугам, он как-то фальшиво покаялся, ссылаясь на идеологическое ослепление, хотя врет, дело было не в том, что дурак, а что подлец.
Теперь он и его коллеги по тогдашней охоте на инакомыслящих согласны жить дружно с нами, очевидно, заметив, что сами по себе они ничего не стоят. В. Гусев обратился к бывшим членам МО СП РСФСР, чтобы мы вспомнили родную организацию и снова скопом в нее влились. А Анатолий Салуцкий в статье «Можно ли возродить сообщество писателей?» («Литгазета» (№ 29) надеется, что можно, и тоскует по прошлому, когда писатели «активно проявляли себя на общественном поприще – в ладу или в споре с себе подобными». Лада мы в памяти не удержали, а спор, как не забылось, принимал часто формы своеобразные: одни травили других, и, бывало, до смерти. Травители одобряли расстрелы Бабеля и Бориса Корнилова и расправу над Мандельштамом. Сами без помощи карательных органов преследовали Булгакова, Платонова, Зощенко, Пастернака. С их единодушного одобрения Ахматову не печатали, Зощенко довели до сумасшествия, а Цветаеву до петли.
Семидесятые годы Салуцкий вспоминает с особенной теплотой. В «Новом мире» тогда печатались вместе Бакланов и Бондарев, Ахмадулина и Глушкова, Евтушенко и Ю. Кузнецов, Слуцкий и Куняев, Вознесенский и Софронов. А у нас и об этом периоде другие воспоминания. Как раз в семидесятые годы некоторых из товарищей, поставленных Салуцким в перечисленных парах вторыми, спускали с поводков, и они нас грызли, злобно урча и с большим аппетитом.
И после всего этого опять давайте жить вместе?
Нет уж, господа, лучше с волками, чем с вами. Тем более что как только мы с вами соединимся, вы опять начнете создавать правления, секретариаты, комиссии, сами туда первые влезете, а там уж неизбежно начнете доказывать, что вы нужны литературе больше, чем мы. Так что живите себе отдельно. Если можете, живите на гонорары. А не можете, есть более достойные занятия, чем заседания в президиумах и закрытых секретариатах. Для жизни можно разводить кур, водить такси, прислуживать в ресторане – все это труд, может быть, не очень прибыльный, но зато честный.
А писателям, тем, которые правда писатели, вы ни для чего не нужны. Писатель относится к тем, кто, по словам Окуджавы, ценит одиночество превыше всего. И сбиваться в стаю ему нет никакого резона. Он, конечно, может иногда, имея тот или иной общественный интерес, временно объединиться с людьми, близкими по душе и по духу. Но ведь не с кем же попало.
11.08.01
В тот год сегодня было воскресенье.
Я проснулся затемно и нажал кнопку прикроватной лампочки, чтобы посмотреть на часы. Лампочка не засветилась. Я глянул в окно и увидел, что весь кампус Гаучер-колледжа (штат Мэриленд) погружен во тьму. Утром выяснилось, что на подстанции что-то перегорело, аварийная команда работает, но раньше чем к вечеру тока не будет. А стало быть, откажутся работать телевизор, электроплита, кофеварка, компьютер, не будет даже горячей воды, поскольку обесточилась и котельная. В таких условиях сидеть дома бессмысленно и невозможно, поскольку и кондиционер без электричества тоже не крутится. «Вот и хорошо, – сказала жена, – поедем наконец посмотрим Балтимор» (ближайший от нас и стоивший внимания город).
Ну и поехали. Посетили местный музей, рыбный рынок, гавань, где как раз стоял на причале советский парусный фрегат «Товарищ». Побывали в дельфинарии, поужинали в ресторане, вернулись домой, а там темно. У подъезда встретили охранника с фонарем, спросили, когда же будет свет. Он сказал: если повезет, то к полуночи. Нам не повезло, и за полночь мы легли спать в темноте. Около 2 ночи света все еще не было, но раздался телефонный звонок. Моя жена нащупала в темноте трубку: «Алё». Потом сказала сердито: «Миша, ты не можешь свои шутки оставить на утро?» – «В чем дело?» – спросил я ее. «Да опять звонит с дурацкой выдумкой. В Москве, говорит, путч, Горбачев арестован». Миша был известный любитель розыгрышей и часто сообщал нам что-то подобное. Мы собрались досматривать сны, но тут позвонил Илья, человек серьезный, и подтвердил сказанное Мишей. Наконец дали свет, мы включили телевизор и увидели то, что можно было принять за репортаж из Праги 1968 года. Танки, танкисты, толпа, «Лебединое озеро». Кроме прочего, показали участников «Конгресса соотечественников», которых совсем не задаром умельцы отмывания денег заманили в Москву. «Соотечественники», в основном старые люди, эмигранты «первой волны», выглядели растерянно, очевидно решив, что под видом путча большевики провели очередную операцию «Трест» и путь от Успенского собора в Кремле до подвалов Лубянки может быть очень недолог. Американское телевидение, большинство каналов которого всем новостям предпочитают местные пожары и наводнения, вело из Москвы беспрерывные репортажи, сопровождая их комментариями разных специалистов, из коих многие обрадовались событию, возвращавшему им надежду, что они опять будут востребованы. Именно во время путча стало как никогда очевидно, что советский режим его профессиональным противникам нужен не меньше, чем сторонникам, предоставляя много рабочих мест с большими окладами, грантами и иными материальными вознаграждениями. Происшедшее событие многие толковали тогда и сейчас толкуют неправильно, называя его антиконституционными действиями или государственным переворотом. На самом деле путчисты совершили отчаянную, но, по счастью, глупую и трусливую попытку восстановить на территории СССР порядок, как раз соответствовавший букве и духу Конституции государства, на верность которому они присягали. Переворот был совершен не ими, а Горбачевым и его сподвижниками. Это я говорю не в отрицательном смысле, а наоборот, в положительном. Советский режим сам по себе был незаконен, удерживался силой, имел липовую конституцию, сочиненную в угоду самому себе. Советские граждане были по существу государственными рабами, лишенными элементарных человеческих прав и свобод, жизнь их была полностью во власти произвола правящей партии, поэтому они имели право на заговор, на восстание, на то, что называется государственным переворотом. Что же касается путчистов, то они Советского государства не переворачивали, а, наоборот, пытались его сохранить. При советской власти некоторые действия, направленные против нее, назывались попыткой реставрации капитализма. Действия путчистов следовало бы назвать попыткой реставрации социализма. Попытка эта завершилась неудачей, но не такой полной, как нам показалось вначале. Некоторые путчисты, претерпев мелкие неприятности вроде краткого тюремного заключения, вернулись к нам героями и заняли прежние позиции. Теперь они сами и их единомышленники, сидя в Думе и в других властных структурах, вполне откровенно стремятся к тем же целям, что и десять лет назад. В общем, путч продолжается, но без танков, а тихой сапой.
№ 150, 18.08.01
