С характерным своим косноязычием и заиканием, Петрушка принялся сообщать мне сведения «исключительно конфиденциального характера» и рисовать картину разразившегося глобального кризиса, который, судя по всему, грозил вот вот перерасти в вооруженный мятеж или гражданскую войну. Попутно он развивал теорию политических заговоров и контрзаговоров. Попутно классифицировал врагов по категориям — первостепенных и врагов второстепенных. При этом возбужденно потирал руки, словно от души радовался обострившейся ситуации. О членах старого правительства, которые выступили против результатов выборов и нашей России как таковой, он рассказывал как о ненавистных близких родственниках или спортивных соперниках, стараясь унизить их всемерно, выставить кретинами. Возможно, так оно и было, но ведь и наши, если честно, были не лучше.
Что ж, надо отдать ему должное, он был действительно изрядно информирован. Я узнал, что армия, которая до сих пор была образцово монолитной структурой, фактически находится в состоянии раскола. Впервые между отдельными подразделениями было возбуждено злокачественное соперничество. Уже довольно длительное время денежное и прочее довольствие распределялось с вопиющей неравномерностью. Ни денег, ни продовольствия на всех не было и не предвиделось. Деньгами закармливали лишь одну элитную дивизию, которая была расквартирована непосредственно в Городе и обеспечивала безопасность центрального округа. Ею, как известно, командовал наш бравый маршал. Кстати сказать, в правительстве заготовили — таки указ о присвоении ему звания генералиссимуса… Прочие же — в первую очередь отдаленные воинские части — всякие там моряки, пограничники, пехтура и даже стратегические ракетчики давным давно были брошены на произвол судьбы. Моряки добывали пропитание скудной рыбной ловлей, а чаще открыто пиратствовали, нападая на редкие торговые суда и траулеры. Пограничники и пехтура пробавлялась кое каким примитивным хозяйством и взыманием дани с дикого местного населения. Ракетчики распродавали желающим остатки ценных компонентов ракетных систем, а также разводили в шахтах грибы — шампиньоны и вешенки. Все они, бедные, конечно периодически возмущались и подчас бунтовали против центральной власти, но поскольку были истощены и лишены всяческих ресурсов, постепенно вымирали или растворялись в среде аборигенов.
В период предшествующий выборам по распоряжению правительства был осуществлен ряд сильных и заведомо раскольнических мер. Только теперь стало известно, что из неких нераскрытых источников были заранее переведены весьма значительные суммы, на закупку оружия, топлива и продовольствия. Все это скрытно переправлялось в некоторые воинские части в сопровождении тайных комиссаров, имевших единый план действий. Суть его сводилась к тому, чтобы провести соответствующую агитацию против России, которая якобы воровским образом парализовала законное правительство, затем поднять армию (для чего, по уже известным причинам, особенно и стараться не потребовалось), а уж затем в экстренном режиме осуществить выборочную мобилизацию и сформировать из полуразложившейся армейской массы одну две боеспособных дивизии. Дивизии Дзержинского противопоставить дивизию Котовского. Не то чтобы кто то рассчитывал, что в случае перерастания правительственного кризиса в открытое противостояние между Россией и старым правительством, указанные подразделения будут иметь решающий перевес над элитными частями, которые стояли на страже интересов Москвы и России. Во всяком случае можно было рассчитывать, что сила, выдвинутая из глубинки в центр, явится временным противовесом железному кулаку Москвы. В дополнение к переформированными подразделениям в известный критический момент могли быть задействованы несколько стратегических пусковых установок с ракетами, оснащенными ядерными боеголовками. Игра шла по крупному.
Просвечивала зловещая перспектива — две части армии схлестнуться друг с другом лоб в лоб, фактически брат на брата. То есть на тот случай, если Москва и Россия прикажут маршалу Севе уничтожить брошенные на столицу подразделения и подавить всякое сопротивление и развернуть репрессии в отношении прежних властей. Однако по имевшейся в штабе оперативной информации, даже если упредительными ядерными ударами удастся уничтожить личный состав ракетных подразделений, которые выведены на боевое дежурство и нацелены на Москву, эстафету примут несколько групп отчаянно оголодавших офицеров ракетчиков, суперпрофессионалов, прячущихся где то в глухих лесах. Их семьи находятся в тех же крошечных гарнизонах, которые обслуживают ракетные установки, и при упредительных ядерных ударах будут неизбежно уничтожены — вместе с обслугой и наземными радиолокационными системами наведения. Скрывающиеся в лесах офицеры ракетчики войдут в зону радиоактивного заражения, проникнут по обходным коммуникациям под многометровые чугунные плиты, прикрывающие шахты, и, хотя бы ценой собственной жизни, — а они, естественно, решатся на это без колебаний, — осуществят запуск и наведение баллистических ракет вручную — и тем самым нанесут страшный удар последнего и окончательного возмездия.
Вот уже несколько суток действовало чрезвычайное положение. За это короткое время повсеместно произошли катаклизмы. Финансовая система находилась в состоянии паралича. Как новая, так и старая власть издавала указы, прямо противоречащие друг другу. Отменялись старые деньги и вводились новые, — и наоборот. Прекращались платежи, замораживались кредиты, но тут же с одних счетов на другие перебрасывались астрономические суммы. Что же касается армии, то двумя шизофренически противоположными указами маршал Сева одновременно смещался со своего поста, действительно производился в ранг генералиссимуса, а затем объявлялся государственным изменником и заочно приговаривался к расстрелу, а на его место назначался какой то штатский, какой то крупный правительственный чиновник со Старой Площади. Впрочем, вся эта чепуха ничего не меняла, так как на деле маршал Сева по прежнему осуществлял руководство элитной дивизией. Ее подразделения и комендатуры были рассредоточены вокруг Москвы и в Городе. Двигатели бронетранспортеров работали на холостом ходу, лопасти вертолетов медленно вращались, но бойцы не двигались с места. Армейские подразделения напружинились, но никто не переступал роковой черты. Причину этого равновесия я понимал не хуже сверхинформированного Петрушки. Наш новый лидер и умница Федя Голенищев сохранял олимпийское спокойствие. С полным на то основанием он верил, что сил и энергии, накопленных Москвой к моменту кризиса, авось хватит на то, чтобы новые структуры власти сумели вытеснить старые, отжившие, а затем полностью заменить их.
Между тем сквозь звенья стальной кольчуги, которую представляла собой дивизия маршала Севы, а также сквозь рассредоточенные в городе правительственные войска, хлынула третья сила. Хлынула беспрепятственно и непредсказуемо.
— Нам все это нипочем, — самодовольно заявил Петрушка и в его голосе явно зазвучали Папины интонации, — теперь мы кому угодно бошки то посворачиваем…
В этот момент мы ощутили легкий толчок. Это дирижабль наконец поднялся на необходимую высоту и были отстегнуты и отброшены страховочные тросы. Теперь «летающий остров» мог передвигаться по воздуху совершенно автономно.
И он поплыл над Москвой сквозь сверкающее полуденное пространство. На его гладких, рифленых и золотисто блестящих боках полоскались на ветру шелковые цветные полотнища флагов Всемирной России и портреты нашего теперешнего правителя Феди Голенищева.
С высоты птичьего полета был виден почти весь Город. Только теперь, глядя в стереоскопический бинокль, я мог убедиться, что Москва и правда находится в самом что ни на есть осажденном положении. Это напоминало полную блокаду. Повсюду бурлили толпы народа, — причем невозможно было разобрать где тут сторонники, а где противники России. Я видел также, что армейские подразделения, о которых только что рассказывал Петрушка, продолжают входить в Город и подтягиваются к Москве. Длинные колонны плоскобашенных пятнистых танков, распространяя вокруг себя облака сине черного дыма, гари и копоти, с поразительной синхронностью выдвинулись одновременно на все мосты через Москва реку. Некоторые из них были снабжены флагами России, прочие вообще не имели никакой символики.
Я перевел окуляры в сторону Треугольной площади. Одна из танковых колонн как раз вползала на мост. Железные заграждения, выставленные накануне между сторонниками и противниками нашей России, были в одном месте оперативно раздвинуты, освободив проход для колонны. Мост все еще был уставлен пестрыми лотками и палатками бесплатных угощений. Торговцы и публика принялись кидать на танковую броню пирожки и бутерброды. Какие то растрепанные тетеньки с флажками России и пластмассовыми стульями выбежали на середину дороги. Судя по всему, они намеревались каким то образом застопорить ход колонны. Однако головной танк с удвоенной яростью заскреб гусеницами по мостовой, выпустил огромную тучу темно синего дыма и решительно попер вперед. Тетеньки махали руками, пытались цепляться за броню. Затем одна из них в мгновение ока исчезла под брюхом танка, а остальные в ужасе разбежались. Когда танк прошел, показалась исчезнувшая под ним женщина. Чудом уцелевшая, она ползала на четвереньках по мостовой и, словно помешанная, разевала рот, — видимо, истошно кричала. Кто то успел оттащить ее прочь. По обеим сторонам танковой колонны на Треугольную площадь поперли толпы противников России. Большая часть сторонников России в панике ринулась по направлению к Центральному терминалу. Тех, которые остались и пытались возмущаться и протестовать, сбрасывали с моста прямо в Москва реку.
