Потом она хотела, чтобы он рассказал ей о делах отца, о Вашингтоне. Правда, что отец затеял настоящую борьбу с вашингтонской администрацией? Бэнни отвечал утвердительно, и Берти сообщила ему свой план.
— Я о многом-многом думала, лежа здесь это время, и знаешь, что я решила? Вернуться снова к Элдону Бердику. Он, конечно, порядочный дуралей, но вы по крайней мере всегда знаете, где его найти, а это уже большая добродетель с моей теперешней точки зрения.
— Но как же? Ты ему об этом скажешь? — с недоумением спросил Бэнни.
— Конечно, нет! Зачем? Он тоже, наверное, делал немало ошибок в своей жизни, а разве он о них объявляет? Он знает про мои отношения с Чарли, но я думаю, что он все еще меня любит. И мне кажется, что я могла бы сделать ему карьеру. Попрошу отца и Верна нажать на некоторые пружины и достать для него какой-нибудь хороший дипломатический пост. Мне кажется, что мне очень понравилось бы жить в Париже. Там можно встретить всех самых важных и нужных для нас людей. Элдон говорил мне, что мы теперь возьмем на себя заботу об Европе, и я уверена, что он как раз такой человек, какой им будет нужен. Что ты на это скажешь?
— Если ты действительно этого хочешь, то я думаю, что это тебе удастся. Но не очень-то обрадуется Элдон такому шурину.
— Ну, ты, конечно, будешь паинькой-мальчиком, — сказала Берти беззаботным тоном. — У тебя скоро все это пройдет, я уверена. Это было только пустяшное недомогание — ничего больше.
VIII
Морской департамент удалил ту маленькую компанию, которая начала было буровые работы на Сеннисайдском участке, принадлежащем морскому ведомству, для чего командировал туда нескольких матросов. Это в свою очередь не замедлило возбудить очень нежелательные для Верна и м-ра Росса любопытство и толки. И Верн поспешил отправить туда специального человека для того, чтобы уладить вопрос с газетными корреспондентами, а "молодой Пет" опять был на своем наблюдательном посту в Вашингтоне и улаживал дела там. В результате в газетах начали появляться статьи, в которых говорилось о том, что у Морского департамента была масса хлопот в связи с тем, что некая нефтяная компания, владевшая участками, смежными с резервными землями морского ведомства, бурила на этом участке нефтяные скважины и таким путем выкачивала нефть и из земли, принадлежащей морскому ведомству. Это, разумеется, могло принести громадные убытки правительству, и власти считают необходимым перевести эти резервы земли в ведение Департамента внутренних дел, который и будет отдавать их разрабатывать, заключая договоры на выгодных для правительства условиях.
Бэнни не надо было спрашивать у отца объяснения такой пропаганды, он был в курсе дела и только недоумевал, каким образом могли допускаться вещи подобного рода? Неужели же никто не мог сообразить, что морское ведомство имело массу возможностей своей собственной властью уладить это дело, не прибегая для этого к министерству внутренних дел? Но нет! Стоявшие во главе правительства заботились не о морском ведомстве, но о Верне и м-ре Россе. Когда эти нефтепромышленники покупали республиканское собрание, они одновременно купили и всю административную машину, включая сюда и прессу. Этим объяснялось, почему эта последняя, получив еще новую "смазку" в Вашингтоне, так энергично заботилась о том, чтобы как можно лучше сохранить драгоценную нефть морского ведомства, передав ее с этой целью в ведение министерства внутренних дел.
В один прекрасный день к телефону позвали Бэнни. Дан Ирвинг просил его отправиться куда-нибудь вместе позавтракать.
— Ну, мой рабочий колледж приказал долго жить. Кончено! — было его первыми словами. Потом он объяснил, что было бы бесполезной тратой времени стараться поддерживать существование такой антрепризы, до тех пор пока у власти находились теперешние лидеры рабочей партии. Они не желали, чтобы рабочая молодежь получала образование, так как, разумеется, в этом случае им было бы труднее их контролировать. Неделю назад был совершен на его колледж набег, и было увезено почти все, что там еще оставалось, за исключением только долгов. Дан решил уплатить за казенные вещи своими сбережениями и окончательно ликвидировать это предприятие.
— Что же вы будете теперь делать? — спросил Бэнни, и Дан ответил, что он поместил публикации в одном маленьком издательстве объявлений в Чикаго, которое существовало на средства кучки радикалов, и получил уже несколько предложений и между прочим одно из Вашингтона, которое ему очень улыбалось. Ему предлагали за пятнадцать долларов в неделю работать в Вашингтоне в качестве корреспондента радикальной партии, содержавшей это издательство.
— На эти деньги я вполне смогу существовать, и это, безусловно, очень интересное дело.
Бэнни пришел в восторг.
— Да, вот это действительно хорошо! Очень не мешало выкурить оттуда всех этих мошенников, очистить атмосферу.
— Именно. Между прочим, я по этому-то поводу главным образом и хотел с вами повидаться. Как раз на днях мне попались на глаза договоры на нефтяные участки, принадлежащие морскому ведомству. Они показались мне крайне подозрительными. Если только моя догадка правильна, то за всем этим скрываются Верн Роскэ и Пет О'Рейли, а все, к чему притрагиваются их руки, оказывается потом замаранным.
— Да, это, кажется, правда, — ответил Бэнни, стараясь не показать, что голос его плохо слушается.
— В Вашингтоне ходят разные слухи по поводу того, каким образом Крибси получил место государственного секретаря. По-видимому, все это было оговорено еще до того, как Гардинг был выбран президентом. Генерал Вуд говорил, что если бы он согласился на это условие, то пост президента был бы предложен ему, а не Гардингу. Но он отказался.
— Неужели?! — воскликнул Бэнни.
— Разумеется, это все только слухи, но я во всяком случае решил докопаться до истины. И вот когда я обо всем этом думал, я вспомнил, что Роскэ — компаньон вашего отца, и я сказал себе, что будет подло с моей стороны, если я… Ну, вы понимаете, что я хочу сказать, Бэнни? Ваш отец был так добр ко мне, и вы помогали колледжу деньгами.
— Я, конечно, понимаю, — сказал Бэнни, — но вам не надо об этом беспокоиться, Дан. Делайте свое дело и поступайте так, как сочтете нужным, как если бы мы вас совсем не знали.
— Это очень благородно с вашей стороны. Теперь вот что еще. Для того чтобы впоследствии не вышло бы какого-нибудь недоразумения, я хотел бы теперь же определенно выяснить, что от вас я никогда не слышал ни малейшего намека по этому поводу. У меня очень хорошая память, и я положительно заявляю, что вы никогда ни словом не намекали об этом в моем присутствии.
— Вы совершенно правы, Дан.
— Вы никогда не говорили со мной ни о каких делах вашего отца, за исключением забастовки. И равным образом вы никогда не говорили со мной ни о Роскэ, ни об О'Рейли.
— Конечно, никогда, Дан. Да и кому в голову придет об этом спрашивать?
— Будут спрашивать, Бэнни, безусловно. Ничто не убедит Роскэ и О'Рейли в том, что не вы мне об этом сказали. Я думаю, что и ваш отец тоже будет в этом уверен. Потому-то я и хотел выяснить все это теперь с вами, чтобы быть уверенным, что вы-то лично знаете, что ничего бесчестного я не сделал.
Бэнни протянул ему руку и ничем не выдал своего волнения. Он заставил себя спокойно кончить завтрак, написал чек, который должен был покрыть часть долгов рабочего колледжа, и сердечно простился со своим другом. Потом он вскочил в свой автомобиль и только тут позволил себе быть таким, каким себя чувствовал — глубоко несчастным.
Он решил, что его долг — рассказать отцу о его разговоре. Это не могло бы повредить Дану Ирвингу, а его отца могло бы, по всем вероятиям, удержать в стороне от всей этой передряги. Но когда м-р Росс вернулся в этот вечер домой, Бэнни не успел сказать ему ни единого слова.
— Ну, сынок, — воскликнул м-р Росс, входя в комнату, — договоры в наших руках!
— Что ты говоришь, папочка?!
— Да! Они одобрены, и Верн помчался сегодня в Вашингтон. На следующей неделе они будут подписаны, и мы с тобой чем-нибудь это отпразднуем.
IX
Джой и Икей Менциес были теперь на свободе. Их товарищи, члены рабочей партии, сделали складчину и взяли их на поруки. Приближалось время судебного разбирательства дела. Власти поставили себе задачей представить эту организацию как коммунистическую, действующую под флагом законности, но руководимую директивами из Москвы. Цель ее — поддерживать идею насильственного свержения капиталистического строя и утверждения диктатуры пролетариата по образцу России. Что же касается обвиняемых, то они продолжали утверждать, что они были заняты организацией вполне легальной рабочей политической партии и что их отношение к насилию было исключительно только оборонительное. Они считали, что капиталисты никогда не отдадут свою власть добровольно, и о насилии думали только они, намереваясь свергнуть конституцию. Рабочие же сорганизовались исключительно только с целью самозащиты.
