— Мне некогда куда-то идти, а тем более — что-то пить. У меня завтра репетиционный класс с утра до вечера, поэтому… никак! — с наигранной обреченность ответил премьер.
В гримерку внезапно ворвались молодые девушки в балетных трико и стали просить его назавтра пройти с ними первую встречу Жизели. Танцовщик мягко выпроводил девушек за дверь, назначив время в репетиционном зале, вежливо попросив хотя бы стучаться. Со смешками и ужимками девушки посмотрели на Эрато и грациозно вылетели из гримерной, явно ее узнав. Возможно, они и ворвались без стука именно потому, что видели ее в коридоре.
— Вот видишь? — недовольно сказал танцовщик. — Поговорить не дают! Какая мне первая встреча Жизели, если я уже встречался с ней тысячу раз на разных мировых сценах? Меня пора в утиль сдавать, а мне предлагают первый раз с Жизелью встретиться. По-моему, это знак, что нам надо как-то завершать нашу неконструктивную беседу.
— Жаль, я часы Сфейно у Владимирской оставила, а то бы показала тебе, так сразу бы поверил. Там и твой флакон есть, — сказала Эрато. — Мы когда с ней мысленно распределили, кто нынче кто, так твое имя сразу на флаконе Мельпомены проявилось.
— Стоп, ты про что говоришь? — прервал ее премьер, внезапно что-то припоминая. — У меня в детстве был странный сон с часами!
— Это не те! — отмахнулась Эрато. — Это к тебе являлась Эвриале со своими говорящими часиками, страдающими клептоманией и разнузданным поведением. А все твои достижения в качестве воплощения Мельпомены — отражаются на часах ее старшей сестры, Сфейно. Там есть твой флакон, по которому видно, сколько золотого песка у тебя осталось. И песка в твоих пороховницах еще прилично.
— Есть порох в пороховницах, а ягоды в… Так значит, это все было на самом деле? — растерянно спросил танцовщик. — Зря я нашей диве не поверил… но кто бы на моем месте поверил? Но ты бы точно сама такого не придумала, с фантазией у тебя слабовато.
— Да у меня сейчас вообще никак с фантазией! — с отчаянием в голосе призналась Эрато. — Я не могу сообразить, что делать-то теперь?
Своей знаменитой скороговоркой она начала тараторить про муз, про гарпий, про Холодца, про Телксиепию, фильм которой она сейчас вынуждена пиарить, хоть это не фильм, а гадость какая-то… Она видела, что Николай слушал ее внимательно, не проявляя никакого интереса. Но когда она вдруг сбавив скорость, с трудом подбирая слова, рассказала, как помогла остановить Каллиопу, как после отдала часы Терпсихоре, столкнувшись с гарпией в подвале, он заметно оживился.
— Почему вы с Владимирской общий язык нашли даже после истории с олигархом Бероевым, мне понятно, — с нескрываемой улыбкой сказал он. — У нее сейчас свой шоу-балет, она ищет новые формы, а самыми беспроигрышными у нее получаются номера с переизбытком эротизма. Но почему ты считаешь, будто она до сих пор — Терпсихора? Как я понимаю, ты ведь остаешься нормальным человеком, если даже у тебя кончится золотой песок.
— Я пытаюсь ему объяснить, а он не понимает! — в сердцах воскликнула Эрато. — В моем случае будет иначе! Если бы я сделала то, что от меня требовалось, то действительно стала бы нормальным человеком, когда у меня закончился бы золотой песок. Но… я сделала то, что сделала. Потому что он закончился бы раньше! Думаешь, я не поняла, что как только признаю Каллиопу — так уже буду никому не нужна?
— А сейчас?..
— Да в том-то и дело! Все бы отдала, чтобы это давно закончилось…
— Ничего бы ты даром никому не отдала! — подытожил премьер. — Но мне странно, как Владимирская может оставаться Терпсихорой, ведь сейчас есть куда более талантливые балерины, раскрывшиеся…
— Раскрывшиеся только потому, что ее выгнали из театра, а это не считается! — перебила его Эрато. — Ты же сам говорил, что она — наиболее талантливая балерина своего поколения.
— Совершенно верно, но по-настоящему она не раскрылась, — заметил Николай, вдруг начиная о чем-то догадываться. — Стой! Значит, она остается музой, поскольку не мешала никому раскрываться, вдохновляя других на творчество! А ты мешала и ей, и Каллиопе! Поэтому, как только закончится золотой песок…
— Я потеряю душу, — мрачно закончила Эрато. — Стану таким же дебилоидом, которых можно в телевизоре видеть. Но сама для телевидения станут неинтересной. У нас там потому и карьеры непродолжительные, что человек интересен в момент, когда рискует душой, откровенно торгуется ею. Как только торг завершился — рейтинг стремительно падает. Почему-то люди избегают смотреть на тех, кто продал душу. Даже если человек произносит самые нужные и красивые слова. С утратой души — сразу же теряется любая возможность творчества, а без творчества все это никому неинтересно. Зря многие пишут, будто телевидение — «зомбоящик», которым «зомбируют». Переключить каналы теперь намного проще, чем «зомбироваться». Что-то кому-то внушить можно лишь, проявив творчество, сыграв искренность… без души это невозможно.
— Это как наша пресс-секретарь не может написать трех листочков пресс-релиза, а директор спит в ложе, ни разу ни одной оперы целиком не увидев, — заметил Николай. — Но неудобно спросить прямо, почем они душу реализовали.
— Это обычно происходит постепенно, в ходе «карьерного роста», — пояснила Эрато. — Как понимаешь, я теперь к старшим музам сунуться не могу! Рада была, когда Полигимния призвала, а она попросила письмо опубликовать… Теперь вот и ты со мной говорить не хочешь.
— Да уж. Я думал, ты меня подставила, Владимирскую откровенно предала! Но так, как ты поступила с Каллиопой… — От меня ничего не зависело!
— Да когда от тебя что-то зависело? — возмутился премьер. — Ты катилась по наклонной, убеждая себя в «независимости» — и все! Чтобы от тебя хоть что-то зависело, надо поворачивать против течения, ломать себя! Ты ведь привыкла только смотреть, как при тебе других ломают. Вернее, отворачиваться в сторону. И что ты теперь от меня-то хочешь? Я очень далек от этого мира. А про Интернет у меня сложилось убеждение, что там — одна грязь! Мне кажется, что Интернет придуман для воровства друг у друга идей, это инструмент плагиата.
— Хорошо, допустим, я во многом виновата! — примирительно сказала Эрато.
— «Допустим!», — саркастически хмыкнул Николай.
— Знаешь, ты тоже должен понять, что мои проблемы теперь очень прочно связаны и с твоими тоже, — почти мстительно прошипела Эрато. — Если ты думаешь, что за все достанется мне одной, то очень ошибаешься. Да ты уже по уши в дерьме, потому что твое имя на том флаконе!
— Да я-то здесь при чем, если никого не предавал? — удивился премьер. — Ты же сама сказала, что раз песок есть, то музе ничего не бывает!
— А кто тебя будет спрашивать? Гарпии? — устало растерла виски Эрато. — Мне это письмо твое Полигимния дала, чтобы привлечь к тебе старших муз, чтобы тебя спасти. Идет большое побоище, в стороне ты не останешься. Ты уже что-то такое сделал, как-то слишком проявился, показал свою внутреннюю суть. И знаешь, это намного существенней, чем мои маленькие подножки Каллиопе или Терпсихоре. Мне бы их простили, неужели ты не понимаешь? На самом деле, ты намного более интересен гарпиям, чем я, когда у меня песок во-вот закончится. А ты пока ничего не понимаешь или нарочно не желаешь понимать. Знаешь, на нашем телеканале есть программа… Что-то из «мира непознанного». Там ведущий заканчивает каждый выпуск утверждением, будто если мы не верим во что-то, то этого и не будет.
— Нет, я такие программы не смотрю, — не слишком уверенно сказал премьер и покраснел.
— А я, Коля, говорю о настоящей объективной реальности, — ответила Эрато. — Мир существовал и до нас, а он вообще намного сложнее наших представлений, как выясняется.
— Что ты точно сделала гадко, это то, что часы оставила у Владимирской, — серьезно заметил Николай. — Если ты все это сама видела, хорошо знаешь, кто охотится за часами… так разве можно было такую вещь оставлять в доме, где ребенок маленький? Я, конечно, считаю, что Владимирская у нас не Аристотель, но она никого не предавала, отзывчивая и добрая до крайней глупости! Только ей такое и можно было навязать.
— А ты бы взял их? Сам бы их взял? — взорвалась Эрато. — Вот и молчи тогда! Я бы их до тебя не донесла, я у вас здесь даже запах гарпий чувствую! И Телксиепия сказала, что сообщит о часах Холодцу.
— Во всей этой очень странной для меня истории меня интересует, что мне-то теперь делать? — пожал плечами премьер. — Я всегда знал свою партию, мог откинуть все сомнения, собраться, рассчитать каждое движение… Мне надо понимать, как действовать!
— Вот что мы с Владимирской сообразили на полторы головы, — с явным облегчением начала тараторить Эрато. — Есть у вас здесь кто-то, кто очень прочно связан с МВД. Зима будет страшной! Если декабрь как-то можно пережить, то в январе, до наступления цикла Водолея, произойдет что-то ужасное, просто ужас-ужас-ужас! Но при этом все стрелки начнут сводить только на тебя! И тогда ты должен следить за Каллиопой, она подскажет, что ты должен делать.
