50
С утра Мака уехал к матери в больницу, а Пилия брился его бритвой перед мутным пятнистым зеркалом. «Да, не шибко живет парнишка», — думал он, с брезгливостью оглядывая старую ванну с порыжелыми отколупинами, слипшуюся клеенку-занавеску, шланг в червоточинах.
По радио из кухни доносились новости: бесконечные съезды, горбачевка, урожай, цены. И вдруг в конце сообщили, что вчера, по неизвестным причинам, покончил самоубийством член правительства Грузии — и дальше шли регалии, посты и имя Большого Чина!..
Не поверив ушам, Пилия кинулся к телевизору, время близилось к восьми. Он застыл с помазком, полунамыленный...
«Но как?.. Почему?.. Зачем он сделал это?.. На него не похоже, сам учил биться до конца — смерть, мол, сама знает, когда ей приходить. А тут... Сам ее вызвал, как «скорую»?.. Скорая смертельная помощь... Покончил с собой... Когда? Где? Если так — то я полностью свободен от всех. И от всего», — была последняя мысль.
Пилия позвонил в отделение — спросить дежурного, слышал ли тот о самоубийстве.
— Да все об этом говорят. И как страшно сделал — на кинжал кинулся!
— Чем?
— Не знаю точно. Кто говорит — сердцем, кто — солнечным сплетением, кто — глазом...
— Глазом? — Это показалось совсем диким.
— Вот до чего дело доходит из-за этой перестройки, — подытожил дежурный.
— Может, убийство? — предположил Пилия.
— Нет, ничьих отпечатков, кроме его, нет.
— Ну и что, а перчатки?
— Не знаю. Как убийца в Дом правительства пробрался? И вышел? — резонно ответил дежурный. — Хотя все может быть.
Повесив трубку, Пилия пошел в ванную, но рука дрожала, он резался и с трудом добрился.
Присев в кухне у шаткого стола, он уставился на кастрюли. Потеря опиума, находка банок, смерть Чина... Да это же четкие знаки: уходить из органов! Бог опять слышит его! Говорит ему ясно: «Не делай с другими того, чего тебе самому неприятно от них получать»!
Пришел Мака. Вид у него был убитый.
— Как мама?
Он махнул рукой:
— Каким может быть человек в третьей степени? Мучается...
— Вот несчастье, — покачал головой Пилия. — Врагу не пожелаешь. Злейшему... Да... Думаешь, у нас с тобой много врагов?
— Конечно, — ответил Мака. — Весь воровской мир.
— Это плохо... Я твоей бритвой побрился, ничего? Надо потом мою машину забрать, чтоб не раскурочили на запчасти. Она дома у Сатаны осталась. Ну, поехали к ювелиру?
По дороге Пилия решил заскочить к их штатному барыге, Рублевке, взять чего-нибудь от ломки. Он решил завязать, для этого нужна «лесенка» — снижать дозу.
Около дома Рублевки попросил Маку:
— Ну-ка, выволоки сюда эту ... — он хотел сказать «падаль», но удержался.
Мака привел упиравшегося Рублевку — тот божился, что у него ничего нет: откуда, вы же столько времени ничего не даете на продажу... А что было, то Чарликино, надо у него спросить...
— Я тебе покажу Чарлика! На вот, покупаю, не отнимаю, — Пилия дал ему несколько сотенных бумажек.
Рублевка осекся, пересчитал деньги, исчез. И принес несколько пятаков черного опиума в целлофане:
— Свое даю, клянусь ребенком!
Сын его, выросший под барыжьи клятвы, стоял тут же, на обочине, и ковырял в носу.
— Воды принеси! — сказал Пилия. — Что тут у вас вообще происходит? Лекарство есть в городе?
— Ничего нет. Тихо все, клянусь ребенком. Вы же не даете... А у меня откуда? Вы дадите — я продам. Не дадите — не продам.
Пилия соскреб шайбочки, запил водой, угодливо принесенной Рублевкой вместе с кусочком хлеба:
— Вот, закуси, чтоб лучше открылось.
В доме ювелира явно еще спали. Пилия бесцеремонно загрохотал рукоятью пистолета по железным воротам. Открыла старушка.
— Мне Моисея Абрамовича.
— Пожалуйте наверх.
На втором этаже у окна, в черной кипе, сидел Моисей Абрамович, читал газету, прихлебывая красный от крепости чай. Увидев инспекторов, он опешил, хотел встать, но Пилия силой удержал его на стуле:
— Сидите, уважаемый. Нам нужно от вас немного. Мы вам покажем вещи, а вы скажете, подлинные они или нет. Можете определить?
А что я еще могу, кроме этого? Пятьдесят лет определяю. Нет, уже скоро пятьдесят пять. Я в пятнадцать лет нашел свой первый фальшивый алмаз... Папа очень, очень радовался... Он давал мне десять-пятнадцать камней, и я должен был найти фальшивку... Мы тогда жили на углу Головинского и Бебутовской...
Пилия достал пакет с кольцами.
— Разрешите спросить, это... эта экспертиза... официальная или приватная?
— Неофициальная. А какая разница?
— Никакой.
И Моисей Абрамович нацепил на лоб вторую лупу, а Пилия наобум подал ему несколько колец.
Ювелир оглядел каждое, обнюхал, нашел пробу, посветил узким лучом особого фонарика насквозь.
— Все подлинное, — ответил он, возвращая кольца.
Пилия вытащил несколько вещиц из другого пакета.
Бормотанье, свет, отсвет, просвет, игра лучей, чистота, пробы — все подлинное...
Когда Пилия открыл пакет с серьгами, Моисей Абрамович сказал:
— Позвольте, я сам, — и, слепо покопавшись, вытащил несколько цепей. Осмотрел в лупы замочки, вязку, завитки, узоры.
— Старинная работа, французская... А это из арабского золота, дешевого, но подлинное... Все подлинное!
После осмотра цепочек Пилия сказал, чтобы ювелир взял себе одну — за работу.
— Спасибо!
И Моисей Абрамович выбрал, едва глянув, одну, не самую длинную и не самую заметную змейку.
— Сколько все это может стоить?
Моисей Абрамович снял лупы со лба, поправил кипу.
— То есть что — это? Тут много разного.
— Ну да, я и говорю.
— Все, оптом?.. Ну... Невозможно сказать на глаз. Надо осмотреть каждую вещь, оценить, потом сложить, получить общую сумму. И смотря кому продавать, и кто будет покупать. И где, и как... Ломбард даст одну цену...
— Ломбард исключен.
— Понятно. Ювелиры дадут другую цену. Простые клиенты — совсем третью...
— Но все — настоящее? — еще раз уточнил Пилия.
— Все, что вы мне показали, — уклончиво ответил Моисей Абрамович.
— А вас лично не заинтересует покупка этих вещей?
Моисей Абрамович обмахнулся белой тряпкой, лежащей на столе рядом с инструментами (щипчики, кусачки, колышки-пружинки):
— Надо посмотреть... Рассмотреть... Может быть.
— А в России это легко продать?
— Хоть на Луне. Смотря кому и за сколько.
— Ясно.
И милиционеры вернулись в машину, где раскрасневшийся от опиума Пилия прохрипел:
— Вот... И это еще на тысячи тянет... Но тут продавать опасно. Надо вывезти в Россию и там сбыть. Тут все ювелиры — стукачи. Не будем же мы по людям носить, предлагать?! Вот и дело первое появилось, а, Мака?
Игривая веселость охватила его — чемодан не давил, спал с души, и можно тихо начинать новую жизнь. Но Мака вернул его на землю:
— Надо к борову ехать.
— Вначале сумку нужно спрятать. И узнать, когда педик в сберкассе сумеет открыть счета и когда лучше всего принести туда деньги, чтобы он мог без спешки и пыли пересчитать и принять их.
— Надо сделать опись драгоценностей, — вставил Мака.
— И протокол обыска подписать! — пошутил Пилия, но Мака настаивал, чтобы описать, пронумеровать и после продажи вычеркивать.
— Умно. Учет и контроль! Так и сделаем.
Они завезли сумку к Маке домой и поехали в отделение. По дороге Пилия спросил Маку:
— Ты что-нибудь решил?
— О чем?
— Чтоб из органов уйти.
— Не думал еще серьезно. А ты?
— А я решил, — серьезно ответил Пилия. — Уйду в отставку по состоянию здоровья. А дальше видно будет.
— Ну, тогда и я уйду. Чего мне там без тебя делать? Сожрут они меня.
— Это точно.
Майор был у себя, копался в каких-то папках. Увидев друзей, побегал по их лицам поросячьими глазками:
— В чем дело? Что затеяли? Путч?
— Какой путч, Гурам Ильич? Что ты! Просто разговор есть, — ответил Пилия, садясь у стола (Мака расположился у окна).
— Да? О чем же?
— О долях. Где наши деньги за Амоева? — неожиданно для самого себя спросил Пилия, хотя это интересовало его сейчас меньше всего.
— Ах, вот что... Тридцать тысяч дали, попросили подождать, сорок тысяч еще собрать должны.
— А за дядю Михо? — продолжал Пилия.
Майор недовольно почмокал губами, отвел глаза:
— Тут дело трудное, большое... Пока Гватуа не выловим — ничего сделать нельзя.
Пилия со скрежетом придвинулся на стуле к столу. Майор безмятежно смотрел в ответ, не мигая.
— А с Бати как дела обстоят? Когда будешь деньги брать и отпускать? — продолжал Пилия.
— С каких это пор, господа офицеры, вы старшим по званию диктовать решили, что и как делать? — сухо спросил майор.
— А с тех пор, дорогой Гурам Ильич, как я решил подать в отставку, — сказал Пилия.
— Вот оно что... В отставку? Да ты в своем уме? — Майор встал из-за стола и захлопнул окно перед носом у Маки. — Зачем? Ты кадровый офицер, на хорошем счету. Чего тебе не хватает?
