Элина покачала головой.
— Все смешалось, все произошло так быстро…
— Но ты же слышала, как тот человек сказал, что убьет Мереда, верно?
Элина покачала головой.
— А другие люди слышали, слышали совершенно отчетливо, — сказал Джек. Он снова почесал лодыжку. И рассмеялся — коротким, захлебывающимся, саднящим смешком. — Ты же слышала, как он это выкрикнул, верно?
— По-моему, да, но…
— Ты видела, как он выглядел?
— Да, но я не… я в общем-то не помню…
— Если ты снова увидишь этого человека, если тебя попросят опознать его, ты вспомнишь. Поверь мне. Неужели ты не слышала, что он говорил Мереду?
— Нет…
Доу, все так же улыбаясь, медленно покачал головой.
— Я тоже не помню… Я ни в чем не мог бы поклясться… Вы были в тот вечер на моей лекции? А где вы сидели?
— Помнишь ты все подробности или нет, Элина, это неважно, потому что выступать свидетельницей ты не будешь, — ровным тоном произнес Джек. — У меня есть свидетели. И улик у меня больше чем достаточно. Но неплохо было бы тебе объяснить Мереду, Элина, что этот человек, этот К.-Р. Уорнер из Уайандотта, очень опасен: в тот вечер он подготовил убийство, и ему это почти удалось… и что необходимо привлечь его к ответу, чтобы защитить от него других людей… Можешь ты это объяснить ему?
— Нет, нет, не надо ничего говорить, — перебил его Доу. — Я ведь уже высказался на этот счет. Я против насилия, не потворствую убийствам и не подстрекаю к ним даже в своих речах.
— Послушайте, Меред, — сказал Джек, — у этой девчонки Грэйсон серьезно задет мозг, и человек, напавший на нее, находится под арестом, и, попомните мое слово, его признают виновным в нападении с целью убийства… а если она не выкарабкается и умрет, то его признают виновным в преднамеренном убийстве, этого мерзавца, этого грязного убийцу, сукиного сына, и вы… если вы… Послушайте, если вы откажетесь выдвинуть обвинение, если вы еще станете совать мне под нос это дерьмо насчет любви и всепрощения и…
Доу в изумлении уставился на него.
— Вы хотите, чтобы я умер! — воскликнул он.
— Что? Что вы такое мелете?
— О да, вы хотите, чтобы я умер, как она, та девушка… вы хотите, чтобы мы оба умерли, и тогда ваши улики будут выглядеть еще убедительнее…
— Это абсолютная чушь, — сказал Джек. Он встал. Он заставлял себя держаться очень спокойно.
— Но я не умру. Я не собираюсь умирать, — сказал Доу. Он нарочито глубоко задышал, как бы стремясь успокоиться; он даже улыбнулся Джеку. — Цель моей борьбы в том и заключается — не умереть… пожалуйста, выслушайте меня, пожалуйста… я никогда не стану преследовать этого человека, даже если он думал меня убить. Я могу понять его, я могу вобрать в себя его ненависть и трансформировать ее. Я достаточно сильный. Хотя голова у меня и затуманена наркотиками и все кажется смутным, я достаточно сильный, мистер Моррисси, и ничто не сломит меня. Ох, пожалуйста, поверьте. Я могу помочь ему. Я уверен, что он придет сюда, я убежден… потому что мы оба люди, этот человек и я… и… и мы говорим на одном языке… Я буду настаивать на том, что он не хотел меня убивать; если полиция арестует его, я под присягой покажу, что я сам пытался нанести ему увечье, а он действовал так обороняясь… и… и так что… Так что… вы поняли, да?
Джек стоял на шевелясь.
— …некоторое время тому назад, прошлым летом… — продолжал Меред, — кто-то прислал мне домой бомбу… завернутую в газету… Я ее развернул, и ничего не случилось… в полиции сказали, что это устройство должно было взорваться, когда жертва вскроет пакет, но оно не сработало… хотели, чтобы я ослеп… А я не ослеп. Так что я сказал полиции, чтоб они забыли об этом. Я сказал им…
— Пусть еще кто-нибудь ослепнет, — не без ехидства произнес Джек.
— Нет, нет, мистер Моррисси, нет, — сказал Доу. — Нет. Не будьте моим врагом — ведь вы сейчас так близки ко мне. Находясь в такой близости, нельзя быть врагом, а только другом… любимым… Будь я в обычном своем состоянии, у меня хватило бы сил вобрать вас в себя, мистер Моррисси, и обратить вас в свою веру, но я сейчас так ослаб, в голове у меня царит хаос, я боюсь вас… — Он прикрыл глаза. — Я вас не вижу. Я вас больше не слышу.
— Хорошо. Прекрасно. Великолепно, — сказал Джек. — Я вернусь, когда у вас выправится слух.
И он вышел в коридор.
Доу осторожно приоткрыл глаза. И уставился на пустой стул Джека.
— Он привиделся мне… — прошептал он.
Элина пересела на стул Джека, стоявший ближе к кровати. Доу смотрел на нее своими огромными запавшими глазами. А Джек в коридоре остановился, повернулся, снова подошел к двери, заглянул в нее и сказал, словно бы ничего и не произошло между ними:
— Я пойду прогуляюсь и вернусь.
И ушел.
— Он привиделся мне, — тихо произнес Доу.
Элина склонилась над юношей и положила голову ему на грудь, и он тотчас обхватил ее руками, обнял.
— Пусть я привижусь вам, — сказала она.
Доу был горячий. Элина даже вздрогнула от соприкосновения с грубым больничным бельем и теплой, очень нежной кожей этого человека; она слышала, как бьется его сердце; она прикрыла глаза, а он молча гладил ее волосы и лицо.
Она прикинула, что у нее есть не более пяти минут, чтобы насладиться покоем. Но память об этом останется с нею на всю жизнь.
15
Ты теряешься. А потом появляешься снова.
Элина смотрела на снимок. Джек, ведя машину по шоссе, говорил спокойным и ровным тоном и не обращал внимания на молчание Элины, или казалось, что не обращал. Он домчался до Саутфилдского шоссе, съехал с него, развернулся, и теперь они ехали назад, в Детройт; примерно возле разворота пошел снежок. Но тучи еще не затянули небо. Все вокруг как-то странно светилось, и это отвлекало Элину — она то и дело беспокойно поглядывала по сторонам… потом снова опускала взгляд на снимок ребенка.
Мальчик улыбался напряженной заученной улыбкой. Кто-то однажды скомандовал ему — Улыбайся! Улыбаться было важно. И вот теперь на снимке он был запечатлен с этой улыбкой, мальчик лет двух, с темными влажными глазами и волосами скорей всего того же цвета, что и у Джека. Элина изучала снимок. Она почувствовала первые острые уколы паники, когда Джек умолк, когда сделал паузу, и она поняла, что должна что-то сказать… но он был такой добрый, вел себя так предупредительно — ехал в самом правом ряду, словно желая показать ей, что не спешит. Она подняла взгляд и с непонятным чувстйом облегчения вдруг обнаружила, что он собирается свернуть на другое шоссе, которое ведет на запад, к Энн-Арбору, а это значит…
— Мы должны быть в агентстве завтра, в два часа дня, — заговорил Джек. — Так что… все произойдет завтра в два часа. — Поскольку Элина молчала, он продолжал: — Он не из нашего штата — это все, что мы знаем. Я хочу сказать — о его происхождении… Нам сказали, что он побывал уже в двух приютах и что он немного отстал в своем развитии… заговорил позже обычного, но… но он очень милый мальчик и… Ему ужасно не везло. Он как-то настороженно к нам относится. Рэйчел просто помешалась на нем и… Так что завтра мы должны подписать бумаги и завершить все формальности.
— Да, — сказала Элина.
Снег пошел сильнее. Элина увидела, как красный кончик стрелки спидометра пополз вниз, за отметку «50». Небо стало черно-багровое, внезапно такое же плотное, как мысль, как мысли. Джек сбросил скорость: он был очень осмотрителен.
— О чем ты думаешь, Элина? — через несколько минут спросил он.
— Я думаю…
— Да?
Но она смотрела на лицо мальчика, и в голове у нее не было никаких мыслей.
— Ты же знала, как обстояли дела между нами — я имею в виду, между Рэйчел и мной, — неуклюже начал Джек, — я имею в виду… Я всегда рассказывал тебе, но ты, видимо, меня не слушала. Жизнь у меня бурная и сложная, я это знаю, и я без конца говорю об этом, пытаясь как-то все прояснить… и… и вся эта история с Мередом Доу — я допекал тебя ею не один месяц. Но на переднем плане всегда стояла эта проблема, это обстоятельство, очень жизненное и… О чем ты думаешь, Элина, вот сейчас?
Она молча смотрела на снимок.
— Потому что, понимаешь, Элина, завтра в два часа дня у нас эта встреча в агентстве. Которую я отменю и вместо этого назначу другую встречу — с твоим мужем — что ты на это скажешь? — если ты, конечно, хочешь, чтобы я так поступил.
Элина почувствовала, что где-то в глубине ее мозга все застлало тьмой, вся голова изнутри стала какая-то странная, не своя. Должно быть, это оттого, что изменился свет и перед глазами мельтешат снежинки. Маленькая яростная буря. Элина оторвала взгляд от лица ребенка и, подняв глаза, увидела грязный борт грузовика, стоявшего впереди, и беспомощно уставилась на дощечку с номером, а в голове зазвучали на разные голоса обрывки фраз, из которых она отчаянно пыталась выбрать то, что нужно: Можешь ли ты, где, кто, когда это будет…
