-реке. Результат плачевен, затонули оба судна. По предварительным данным,
погибло более сорока человек. Среди пропавших без вести числится 12
человек. Исчезла известная московская художница Светлана Гольц. Более
подробно о трагедии на Москве-реке в нашем вечернем выпуске.
Неужели, я каким-то чудом избежала гибели там, в далёком 1912 году, и
обрела новую в этом мире? Не может быть! А как же мама и бабушка? Им
сообщат о моей смерти! Нет, только не это! Девушка, так похожая на меня,
видимо, и есть Светлана, и она, возможно, спаслась, а Бетси вместе с ней.
-Света, что с тобой? - услышала я встревоженный голос Ольги. - Ты
побледнела и стала говорить по-английски, упомянула маму и бабушку. Ты
не беспокойся: они на даче, там же и твой отец.
Вот эту информацию я не смогла принять и понять: у меня есть семья, папа
жив! Что же будет, когда придёт время встретиться с ними? Последнее, что я
услышала, был крик.
-Скорее скорую, ей плохо! Славик, Скорую!
Очевидно, я потеряла сознание.
Первое, что я помню после слов «скорее скорую» - это ослепительно белый
потолок с единственной лампочкой, тускло освещавшей комнату.
На соседних кроватях спали женщины. За окнами сгустилась темнота, и
угрюмые деревья стучались в единственное незашторенное окно.
Интересно, где я? Скорее всего, в каком-то лечебном заведении, возможно в
лазарете. Тут я вспомнила, что со мной произошло.
Ничего страшного, лёгкое недомогание. Вот пройдёт ночь, наступит утро и
всё встанет на свои места. Надо просто подождать, совсем немного. Я вновь
легла на кровать и погрузилась в лёгкое забытьё. Я замечаю белый особняк с
колоннами, солидный, но слегка обветшавший. У подъезда стоят подводы, в
машину грузят какие-то ящики, бегают санитарки, с крыльца спускается
человек в военной форме, такую я ни разу не видела. Из дверей особняка
выходят люди в белых халатах, помогают больным размещаться на подводах.
Где-то вдалеке слышится шум взрывов. Почему я знала, что это взрывы? Не
могу сказать. Я просто чувствовала, что это именно взрывы, а не что-либо
иное. Люди явно торопятся, в атмосфере присутствовала какая-то
нервозность. Вот из дверей выносят очередные ящики, один из них падает, и
в разные стороны разлетаются какие-то бумаги. Человек в форме кричит, и
его помощники тотчас бросаются их собирать. И тут я вижу саму себя в
каком-то странном халате, босиком, меня поддерживает за руку одна из
сестёр милосердия и провожает к подводе. Едва я уселась, как та тронулась с
места, а за ней и все остальные. Впереди колонны едет автомобиль,
груженный ящиками с бумагами. Я чувствую запах гари. Чем дальше мы
отъезжали от больницы, тем сильнее становился этот запах. Дорога, по
которой идёт наша колонна, вымощена булыжником, и ехать по ней в телеге,
довольно неприятно: доставала ужасная тряска. Кто-то протягивает мне
туфли и говорит, чтобы я обулась. Внезапно раздаётся крик «Внимание,
воздух!». «Причём здесь воздух?» - подумала я и посмотрела на небо. Воздух
как воздух, ничего особенного, правда пахнет гарью, и всё. И тут
послышался шум, там, высоко в небе, что же это такое? Может быть,
аэропланы? Я их видела, когда в Лондоне проводились показательные
полёты аэронавтов. Народу тогда собралось чрезвычайно много, и я в том
числе. Дамы в нарядных платьях, мужчины в котелках. Желающим тогда
предлагали подняться в небо вместе с аэронавтом, но я не смогла преодолеть
свой страх. Правда, были смельчаки, которые рискнули и смогли увидеть
Лондон с высоты птичьего полёта.
Праздная толпа зевак и завораживающая красота полёта.
Значит, сейчас мы увидим то же или нечто подобное тому, что я когда-то
видела в Лондоне. В небе появляются чёрные точки и с каждой минутой они
приближаются. Да, это были именно аэропланы. Всё ближе и ближе. Эти
аэропланы отличались от тех, что я видела прежде.
Внезапно от самолётов (так их назвала, ехавшая со мной в одной повозке
женщина) отделяются чёрные точки и стремительно приближаются к земле.
Раздаётся сильный взрыв, и за столбом дыма и пламени исчезает ехавший
впереди обоза автомобиль. Мы останавливаемся, и люди, находившиеся в
телегах, те, что могли самостоятельно передвигаться, стремительно
разбегаются в разные стороны. Раздаётся ещё один взрыв, не причинивший
никому вреда. Одна из сестёр милосердия бегает рядом с повозками и
хватает пробегавших мимо людей за руки, умоляя помочь тем, кто не мог
ходить. Я выбираюсь из телеги и бегу к медсестре.
-Помоги, ему,- она показывает на мужчину с ногой в гипсе. И только я
протягиваю ему руку, чтобы помочь спуститься с телеги, как раздаётся
третий взрыв. Меня отбрасывает в сторону, и слышится пронзительный крик
«Нет».
Этот крик вывел меня из полудрёмы. Я открыла глаза и увидела перед собой
ту самую сестру, которой старалась помочь там, в моём видении.
-Вам плохо?- с участием спросила она,– вы так кричали!
-Нет, нет, спасибо! Со мной всё в порядке. А где тот мужчина с
забинтованной ногой, где все? Что случилось с автомобилем? Самолёты уже
улетели? И, наконец, где я?
-Вас вчера доставили сюда в госпиталь. Ваш эшелон попал под сильный
авиаобстрел, вы единственная, кто остался в живых. Скорее всего, у вас
контузия. В приёмном отделении вы назвались Съюзен. Это так?- строго
спросила медсестра.
-Абсолютно верно. Я Съюзен Гольц. Это я помню. Вот только, какой сейчас
год, совершенно забыла.
-Ничего страшного, такое часто случается после контузии. А сейчас 1941 год,
23 августа. Наши войска отступают, вот и нам пришёл приказ готовиться к
эвакуации. Собирайтесь, через час за нами должны приехать.
Сказав это, девушка вышла из комнаты. Скорее всего, мы находились не в
госпитале как таковом, а в каком-то старинном здании, приспособленном под
эти нужды. Приглядевшись, можно было заметить остатки былой роскоши:
резные карнизы над высокими окнами, паркетный, довольно грязный пол,
двери с остатками бронзовых накладок. В углу примостился комод красного
дерева с бронзовыми часами, украшенными фигурой женщины, на нём.
Интересно, где же мы находимся? Об этом я и спросила одну из женщин.
-Сама точно не знаю, - тихонько ответила она,- но говорят, свезли нас всех в
старинную усадьбу какого-то буржуя, раньше здесь санаторий был, токмо
всех уже эвакуировали, да и нас скоро должны отправить. Ты, это, давай
вещички свои собирай.
-Какие вещички?- удивилась я.
-Дак пальтецо, коли есть, обувка какая-никакая тоже пригодилась бы. Да ты
не тушуйся. Звать то тебя как?- спросила женщина.
-Съюзен.
-Не наша, что ли?
-Да нет, так меня родители решили назвать в честь прабабушки,- решила я не
раскрывать своей тайны.
-А я - Маша. Будем знакомы, – женщина протянула мне руку и я её пожала.
-Не бойся, деваха, авось не пропадём. Держись меня, я из деревни, много
чего знаю, умею, а ты, как я гляжу, из городских. Чем занимаешься?
-Художница,- пробормотала я.
-Это, что, рисуешь всякие там картинки? И как, на жисть хватало али как?-
поинтересовалась Мария.
-Хватало и ещё оставалось. Только, вижу, что сейчас мои умения никому не
пригодятся,- грустно ответила я.
-Да ты не переживай, вот отгоним супостата, там и твоё время придёт,
постаралась меня успокоить Маша.
В комнату вошла сестра, с которой я недавно разговаривала.
-Ну что, все готовы? За нами пришли подводы. Сейчас отправляемся. Пошли
что ли!
Женщины завозились, стали медленно подниматься со своих мест и брести к
выходу. Я наступила на какую-то деревяшку, нога подвернулась и меня
придержала за руку незнакомая женщина в форме сестры милосердия. Так
мы и вышли из дверей, спустились с лестницы. Поступил приказ
разместиться на подводах, стоявших неподалеку от входа на дороге,
уходившей из бывшей усадьбы. Мария помогла мне забраться на телегу и,
увидев, что я босая, тут же протянула мне пару сапожек и две тряпки
неопределённого цвета. Заметив, что я с удивлением смотрю на них, со
вздохом произнесла.
-Вот ведь горе с вами городскими: ничегошеньки-то вы не знаете и не
умеете. Пододвинься, помогу тебе надеть сапожки - то.
Я подсела к Марии, и та, ловко намотав мне на ноги эти самые тряпки, велела
теперь надевать сапоги. Запахло гарью, видимо, где-то горело, и это «где-то»
было совсем рядом. Впереди нас ехал грузовик, груженный ящиками с
бумагами. В кабине грузовика сидел военный в незнакомой мне форме.
