— Да брат вот приехал. Не хотел пугать…
— Зря, зря. Немцы разочаруются.
— М-да-а. — Сергей виновато вздыхает, нагибается, снимает с полочки тапки. — Раздевайся. Чаю выпьешь?
— Хорошо бы. Два часа у этого посольства хренова проторчал. Завтра опять… Интересно, Пелевин так же визы получает, в общем порядке?
Серега пожимает плечами.
Прихлебывая горячий, настоявшийся чай, заполняю анкеты, а хозяин подсказывает. Но, как всегда при общении с казенными бумагами, волнуюсь, путаюсь, потею. Никак не привыкну… Одних объяснительных на имя ректора Литинститута, когда там учился, пришлось написать не один десяток. А исковое заявление о расторжении брака! Потом, вымучив его, узнал, что на стенде в суде есть образец. Порвал свое, с причинами, по каким совместное проживание с женой далее невозможно, спокойно переписал образец, вставив наши фамилии…
— Это брат, который в Америке, что ли, приехал? — Справившись с первым экземпляром анкеты, отваливаюсь на спинку стула.
— Угу. Отважился в конце концов… Сейчас с Любой пошел наши супермаркеты инспектировать.
— Хм…
Заполняю второй экземпляр, допиваю чай, но подниматься не тороплюсь. Сергей сидит рядом, крепко сжав в обеих руках свою большую чашку; так сжимают кружку промерзшие люди, вдруг оказавшись в охотничьей избушке, слушая потрескивание дров в камельке.
— Никуда в поход не собираешься? — спрашиваю. — Ты вроде говорил про Белое море.
Сергей грустновато улыбается:
— Да я всегда собираюсь. Но что-то не особенно получается в последнее время. Тут такой маршрут наметил по фьордам от Беломорска до Шуерецкого. Мы там с отцом были два раза, но я тогда совсем пацаном был…
— А я с детства в Мезень съездить мечтаю, — говорю в тон ему и тут же самого себя почти стыжу: да зачем врать, что мечтаю? — раза два приходила блеклая мыслишка — дескать, интересно бы посмотреть старинный и совсем на отшибе город Мезень, тем более что там неподалеку протопоп Аввакум сидел… И, чтоб притушить эту свою внутреннюю пристыженность, задаю Сергею новый вопрос: — Что пишешь-то сейчас?
Он пожимает плечами:
— Пока так… ничего. Может, после Германии… Сейчас мандраж какой-то…
Досиделся до возвращения Серегиной жены Любы и его брата.
— Дмитрий! — бодро, широко улыбаясь, протянул он мне руку.
Высокий, грузноватый человек лет за сорок. Да, сразу видно, что ему за сорок, но в голосе, одежде, вообще в поведении больше юношеского… Не знаю, может, из-за собственного возраста, но мне в последнее время кажется, что большинство окружающих мужчин выглядят моложе своих лет. Или это на самом деле? Наверняка, ведь вот недавно слышал по радио жалобы одного театрального режиссера: очень трудно сейчас найти актера-мужчину лет сорока, именно — мужчину, а не постепенно стареющего юношу, и привел в пример актера Кальныша (или как там его правильно?), единственного сегодня актера-мужчину сорока лет…
Дима весело достает из пакетов «Арбатское» и еще какое-то вино с нерусскими этикетками, ленту сарделек, бледно-желтый, без дырок (костромской, наверное) сыр, соленые огурцы… Люба уже хлопочет с кастрюлями возле плиты.
— Это Роман Сенчин, — уточняет Сергей, — его рассказы я тебе по Интернету тогда посылал.
— Я понял, понял, — кивая мне с симпатией и одновременно вроде как с укоризной, отзывается Дима. — Очень приятно!..
— И мне, — тоже киваю и пытаюсь широко улыбаться, — очень приятно. Сергей о вас рассказывал.
Серегин брат по отцу живет в Америке, в каком-то средненьком штате, работает химиком на сахарном заводе… Уехал отсюда, когда уезжать стало не только модно, но легко и безопасно, — на грани восьмидесятых и девяностых. Там во второй раз женился, родился у него сын, потом дочка… Как-то Сергей сообщил, что отослал ему несколько моих вещей; брат пришел в ужас — хотел, мол, приехать посмотреть, как стало в России, уже настроился, а теперь, после таких рассказов, все желание пропало. Но вот — решился. Пересилил, значит, свой ужас…
Сергей откупорил бутылку вина с этикеткой на нерусском языке.
— А я — ваше продегустирую, — говорит Дима, вкручивая штопор в горло «Арбатского».
Я сижу оглядываю кухню с ее тумбочками, ножами, баночками для специй, дуршлагом, поварешками разных размеров, кошусь на хозяина Сергея, увлеченно режущего сыр тонюсенькими пластиками, на его молодую жену, напоминающую олененка, и завидую их безоблачной семейной жизни, этой уютной кухоньке… Хотя нет, не совсем она безоблачна, их жизнь. Когда знал их до свадьбы, они явно души друг в друге не чаяли, а теперь, через год после свадьбы, так однозначно это утверждать нельзя…
— Что ж, за встречу, за знакомство! — поднимает Дима бокал.
— Да, — отвечаю; чокаясь, интересуюсь: — Вы сегодня приехали?
— Сегодня в пять утра по Москве. Разбудил вот наших молодоженов.
Сергей и Люба переглядываются, и в их глазах сейчас столько нежности, что мне опять становится стыдновато.
Отпили из бокалов. Дима вслух строит планы, куда надо сходить, с кем встретиться за те дни, что он будет в Москве. Спрашивает Сергея о каких-то родственниках, знакомых, потом спохватывается, извиняется передо мной:
— Вам-то, наверно, Роман, кисло наши междусобойчики слушать. Простите… Вы, если не ошибаюсь, в Литературном институте сейчас преподаете?
— Мой учитель, — шутливо замечает Сергей.
— Да так, — говорю, — громко сказано — преподаю. Я вообще-то как бы ассистент у Александра Евсеича…
Разговаривать об институте, о писательстве совершенно не хочется, но у нас с Димой нет других общих тем — его брат, бывший студент-физматовец, вот стал вдруг писателем, студентом Лита, и я тоже писатель, этот институт закончил и теперь в нем работаю.
— Молодцы, ребята. Печатаетесь, заграничная командировка наметилась. Премии, Серега говорит, получаете.
В голосе Димы вроде как и искренняя доброжелательность, уважение даже, но за этим слышится что-то, напоминающее иронию. Или, может, за рубежом у всех такая интонация…
— Да, — отмахиваюсь несколько наигранно, — сейчас столько премий, что почти каждая вещь из журналов что-нибудь получает. Премии стали как дополнительный гонорар… Назовите фамилию любого классика — и попадете на название премии. Премия Шолохова есть, Паустовского, Фета, Платонова, Григорьева… Даже на литературных персонажей уже перешли.
Сергей смеется и делает широкий глоток вина, Люба ставит на стол тарелку с раздувшимися, вкусно пахнущими сардельками.
— О, родненькие, говяжьи! — Дима потирает руки и втягивает в себя пар. — Сразу советской властью запахло.
Я тоже шучу:
— К таким сарделькам нужен портвешок тридцать третий…
— Ладно, сойдет и «Арбатское». Отличье невелико.
Жуем сардельки, сыр, запиваем вином.
— Откровенно скажу, ребята: очень я рад за вас. Я всегда по-хорошему творческим людям завидовал. Особенно — писателям. У нас с Серегой отец таким библиофилом был!.. Помнишь, брат?..
Дима пока только хвалит нас, но я чувствую, что дальше последуют замечания. И даже знаю, по каким пунктам.
— Каждую субботу с утра — в книжный. А тогда ведь с ними туго было, книги — дефицит не слабее хрусталя с коврами…
Сергей тоже, вижу, насторожился. Потупился. Или об умершем отце вспоминает.
— Но откровенно скажу: не очень я, ребята, люблю русскую литературу. Есть в ней… гм… — Дима сделал паузу, задумался. — Вот взять хотя бы тему семьи. Ведь ни одного произведения, которое показало бы семейную жизнь более или менее в положительном свете. В «Обломове», например, ничего не получается, в «Анне Карениной» — сплошь измены, разводы, а противовес в лице Левина с его… как ее?… с Кити неубедителен совершенно. Или что еще?.. Да ни одной книги не припоминаю, которая показала бы нормальную семью, каких большинство. А ведь внутри этой семьи тоже столько проблем, драматизма, что грех не показать. Семья, без преувеличения могу сказать, — подвиг.
— Н-да, — вздыхаю. — Но писатель, понимаете, — это человек, который в первую очередь видит всякие отклонения. И их фиксирует, разбирает…
Дима протестующе поднимает руку:
— Но ведь западные могут так писать, грубо говоря, без патологии.
— Ну, наверно… — как бы соглашаюсь, хотя западные «без патологии» на память не приходят — то ли не читал таких, то ли прочитал и забыл.
Спорить нет никакого желания. Вообще размышлять о литературе в последнее время противно как-то. И, слава богу, Дима не продолжает, переводит разговор в другое русло — интересуется, читали ли мы Мураками. Ни я, ни Сергей, ни Люба еще не читали. А Коэльо? Тоже нет…
Съев пару сарделек, почувствовав легкий хмель от вина, я решаю, что пора и честь знать. Благодарю, поднимаюсь, иду одеваться.
— Рома, можно тебе тест дать? — спрашивает Люба. — Ответь, будет время.
