Ирина Солодченко - МУХА НА ВЕТРОВОМ СТЕКЛЕ

– Но папа собирается туда пока пустить квартирантов… – протянула в ответ кому-то в окно.

Гром среди… Нет, «ясного неба» тут не катит. От Редькина вполне ожидаемо…

– Там долги по квартире… Кто их будет погашать?… Ты? – объяснила, заботливо подсовывая пирожки теперь уже с вишнями.

– Долги? Какие долги? Почему долги?

– Ты прекрасно знаешь, что твоя сестра последние два года не работала…

– Моя сестра? А евроремонт?… Разве вы бедные? Сколько там тех долгов? Может, и я частично как-то помог бы их погашать… Я бы платил коммунальные… Вы же ничего про это не говорили!

– Коммунальные? – заливисто рассмеялась Машуня, рассыпая по кухне серебряные колокольчики с горловыми вкраплениями. – Коммунальные? Ха-ха-ха-ха-ха!

– Ты сказала «пока»…

– Что «пока»?

– «…пока пустить квартирантов»…

– А… потом продадим.

– Продадите? Зачем? Но я не хочу, чтобы ее продавали! Или со мной уже никто не считается?

Девушка думала, кажется, совсем о другом, не забывая, впрочем, слепить лучистой улыбкой того, кто смотрел на нее из окна.

– Кстати, там остались какие-то старые вещи, фотографии. Можешь забрать.

И не дожидаясь реакции, цепко ухватилась в свой мобильный и набрала отца. Тот отреагировал в мгновение ока.

– Сказал: «Ждите, через час буду», – очаровательно засияла ровными белоснежными зубами Маша, элегантно расположив телефон на спинке дивана.

… С тяжелым сердцем переступал он порог бaтьківщини. Вот – кухонное окно, у которого сестра просидела последние годы. На дверях – облупленная коричневая краска, но в туалете уже сияют родственной улыбкой новехонький унитаз, в ванной блестит раковина, а на кухне – недавно установленные пластиковые трубы и бак нагрева воды. Жорик времени не терял и уже основательно похозяйничал. О да!… Жорик – молодец.

А в комнатах на удивление просторно. На журнальном столике – потрепанные журналы с кроссвордами, которыми Лариса заполняла пустые вечера… Старый затертый ковер на полу, впрочем, тоже сиял, правда, лысыми пятнами. С антресолей вывалили облезлый коричневый чемоданчик с фотографиями.

– Забирай все! – послышался голос зятя. Редькин все время крутится где-то рядом. Хотя и знает, что брать нечего, но присматривает. И попутно держит под наблюдением настроение шурина. Ведь пикантность ситуации заключается в том, что в этой квартире вырос он, а не Жорик. В ордере на получение этой квартиры Редькиным и не пахло. Именно он здесь ходил в школу, гулял в этих дворах, гонял по этим улицам на велосипеде, бегал в клуб ДТС смотреть кино за 10 копеек и покупал в соседнем магазине шоколадное эскимо… А теперь какой-то кацап всем этим распоряжается и милостиво разрешает забрать все фотографии.

Под «все» подразумевается – это и те фотки, где маленькая Машка сидит на плечах любимого дяди. Для законных наследников все это теперь не представляет никакой ценности. Бесполезное барахло.

Зять, стоя в дверях, изображает радушного земноводного.

– Кстати, сколько лет ты тут прожил? – спрашивает рептилоид, как бы между прочим.

– Десять или одиннадцать, кажется…

– А я двадцать! – отрезал Жорик и выскочил на кухню.

Мессидж… Они все время кидают ему мессиджи. «Твоя сестра не платила коммунальные… Мы все не здоровы… Ты тут мало прожил… Ты редко наведывался к сестре… Мало покупателей… Торговля не идет…».

… А вот и бубен… У отца была туча всяких племянников, и когда те сплошняком ломанулись под венец, батька купил эту бубну и разъезжал с ней по свадьбам. Красный, как будто вчера выкрашенный обруч, металлические колокольчики… А внутри – чернильный полустершийся штампик: «Арт. 617 Цена – 12-50». Удар по кожаной мембране вылился в чистый глухой звук… Беспомощно сунув бубен под мышку, он оглянулся. Что еще? На серванте – листок бумаги, на котором круглым почерком, к которому привык с детства, было что-то написано. Отставил листок подальше от глаз и прочитал:

На обратной стороне – «Отче наш»… Сердце сжалось… Сеструха всегда молилась на ночь. За всех. Говорила, что просит у Бога благословения на всю семью. Сама далеко не святая, иногда казалось, черт в ней поселился, но кто знает? Может она мучилась сама с собой? Не успел тихонько сунуть листок с молитвой в карман, как в комнату вплыла Машка со шкатулкой в руках.

– Вот, в мешке с мусором нашла.

Деревянная коричневая резная шкатулка, подарок отца. Сверху пейзаж – одинокая зеленая сосна среди елочек, а внутри, на крышке чернильной ручкой надпись:

Зять быстрым шагом пробежал в спальню, и его радостное нетерпение показывало, как счастлив рептилоид расставить все точки над i. Чувак даже не скрывает свое ликование. Но не преминул посетовать. «Долги от ТВОЕЙ сестрицы остались…», – резануло слух. Жорик обиженно пожаловался на Ларису, которая последние два года своей жизни доставила ему немало хлопот. Вместо того, чтобы предаваться радостям семейной жизни со своей молодухой, приходилось привозить бывшей еду и приглядывать за квартирой…

Машка суетливо переставляет какие-то фигурки на серванте, и все ее движения так торопливы и так суетны… «10 мешков барахла выбросили!» – пожаловалась снова как бы между прочим.

… Стоя в прихожей с бубном в руках, он вглядывался в свою когда-то родную племянницу, сияющую чистыми отмороженными глазами.

М-да… А с виду – благородная мечтательница… Ни от мира сего… Фантазерка-утопистка, мать твою… Но своего не упустит… Нет… И чтобы добраться до остатков совести бросил, усмехнувшись, и как бы даже весело:

– Очередное наследство!… Теперь бубна… Баян дяди Шуры – на антресолях, теперь бубна рядом… Хоть ансамбль создавай! Народно-наследственный ансамбль. Чувствую себя прям Котом в сапогах.

Машка отстраненно-радостно кивнула, полностью абстрагируясь от намека. И широко улыбнулась, утвердительно потряхивая головой.

– … А теперь вот бубна, – повторил в пустоту теперь уже более настойчиво. – И я как Кот…

Пора или морду бить или высказать, все, что думаешь и прощаться навеки. Но что добьешься мордобоем? Юридически на эту квартиру он не имеет никаких прав, а взывать к совести бесполезно. Ладно, пусть подавятся…

А Редкин вдруг картинно схватился за бок…

– Что-то здоровье… пошаливает… – пояснил, скривившись.

– Да, папа очень переживал. Папа, береги себя, – подключилась заботливая дочь. – А ты поедешь с нами на кладбище? Папа каждую субботу туда ездит, памятник еще рано… А я в церковь хожу, свечки ставлю за упокой… И за живых… И за тебя молюсь тоже…

– Та да… Эх, Лариска!!! Лучше бы ты была жива, и я бы к тебе ходил, еду бы тебе носил! – насилу сдерживая слезы, возопил Жорик, как будто это не он пять минут назад жаловался, как бывшая жена отравляла последние годы его жизни.

Прижимая к груди очередной наследственный музыкальный инструмент, он шагнул через порог…

И тут резко захотелось к каким-то реальным людям: Ослику, Василь Васильичу… И даже приблатненный Кислый показался живым и всамделишным…

Убрав руку со своего бока, Редькин суетливо поправил коврик под ногами, объясняя, что ему надо тут задержаться и навести порядок.

– Ты нас не забывай!…- бросил на прощание.

А вся из себя воздушная Машка, такая незащищенная, такая эфирная, попросила подбросить до дома, и уже в машине, умостившись на переднем сидении, сразу предложила помощь.

– Кстати, если тебе так припекло, то у меня соседка сдает квартиру за 2000 грн.

– Так я не претендовал… Понятно, юридически я потерял все права на эту квартиру, когда 20 лет назад выписался из нее… Но я думал, по-родственному…

– Извини, – холодно отрезала племянница. – Ты – взрослый мужчина и способен заработать на съемную квартиру. Не хватает одной зарплаты, иди на вторую работу.

– Маша, милая, – разворачивая машину, он увидел в боковом зеркале тонко поджатые губы. Худенькая, просто прозрачная… С виду ничего земного. В принципе до этого дня она так себя и позиционировала. Всегда жаловалась, что этот базар – не ее, что она создана для другой жизни. – А спроси папу, почему он в свое время не пошел снимать квартиру, когда они с мамой поженились?… Спроси, почему он даже малосемейкой побрезговал? А прописался именно в эту квартиру… Подослал твою дуру-мать к бабушке и вписался. Почему? Ведь если бы они тогда ушли в малосемейку, бабушка не уехала бы в село, а осталась бы жить здесь… Они ее натурально выжили! И сейчас бы эта квартира юридически делилась на две части: мою и твоей мамы. И ты прекрасно знаешь, если бы случилась обратная ситуация, тебе бы и просить не пришлось. Я сам отдал бы тебе ключи и сказал: «Живи, Машуня, сколько надо». Оплачивай коммунальные и живи.