«Если этот человек как две капли похож на меня, — рассуждал Серёня, — это может означать только одну простую вещь — меня просто подменили. А что это им дает? А дает это им очень многое. Во-первых, никакой возни с документами. Словно бы никто и не пропадал. Никаких заявлений в милицию, никаких поисков пропавшего человека. Ни-че-го. Удобно! И в офисе сменить-то нужно всего двоих людей — мою личную секретаршу и моего бухгалтера. Шоферы не в счет — они и сами, как перчатки, меняются каждые три месяца. Остальная контора может вполне эффективно функционировать и без меня. Вернее, со мной, но, к примеру, в «телефонном режиме». Сделки и переговоры могут проводить, якобы, мои «доверенные люди», а ввести их в этот бизнес — это дело двух-трех месяцев. К их новым лицам постепенно привыкнут, и все «тип-топ». Я, то есть, тот я, который сейчас на моем месте, может появляться как «свадебный генерал» только на решающих раундах для подписания чего-то там важного. И то ненадолго, если они задумают перепродать кому-то мою контору. Стоп! А ведь верно! Зачем им нужен я, вернее, тот, который не я? Можно просто перепродать все мое имущество кому-нибудь более подходящему или выгодному. А можно и не продавать, попридержать до лучших времен. Есть разные варианты. Но почему именно я? — Серёня никак не мог найти ответ на этот вопрос. И вдруг его осенило, словно Архимеда в душе: — Все же предельно просто. Я же сам давно ответил на этот вопрос. Двойник! Именно мой, а не чей-то еще. Вот почему они забрали именно мою контору! Вот и ответ. Гениально! — Серёня с досады крякнул. — Это что, такой новый вид бизнеса, что ли? Идея не новая, но очень находчиво. Эдакое «рейдерство» с элементами литературной фантазии. С кандибобером. «Принц и нищий», блин!» — Серёня вновь было начал закипать, но сразу же остановился. Тренированный на стрессы мозг теперь аккуратно и быстро окружал «ситуацию» правильными мыслями. «Принц и нищий? — теперь он просто усмехнулся. — Только кто из нас сейчас кто — вот вопрос, — Серёнина усмешка была невеселой, но это было лучше, чем отравляющее душу уныние. — Так, с конторой более-менее понятно. Теперь с домом. А что с домом? Тут еще проще! Родственников у меня нет. Дашка — не в счет. Да, она же сказала, что какую-то тетку к ней приставили. Шпионить. А ну-ка еще раз все по-порядку. Хозяин — я то есть — в наличии. Вон, лежу дома, книжки читаю. И если даже допустить, что домработница что-то кому-то расскажет, то это никому не будет интересно. А с домработницы какой спрос? Дура-баба деревенская. Может и напутать чего. Да и кто ее слушать будет! — Серёня даже присвистнул от своих, теперь окончательно сложившихся в стройную систему, рассуждений. — Интересная картина получается. Ловко! Только я о таком варианте еще не слышал. «А я повидал всякого», как говорил один известный юморист. Все тихо, без пыли и шума. Им, конечно, повезло, что я такой одинокий — ни детей, ни плетей. Как там этот «шкаф» говорил — просто нужна была подставная фирма, ничего личного. Ладно, товарищи, «один — ноль» в вашу пользу. Только мы еще посмотрим кто кого. Я ведь очень терпеливый, я подожду».
С такими мыслями Серёня трясся в маршрутке, которая везла его назад в Москву. Он не был трусом, но и совать голову в пекло считал делом глупым и бесперспективным. Терпение — замечательное качество, и это качество не раз выручало Серёню в его нелегкой бизнес-жизни. А то, что ему сейчас угрожают очень могущественные силы, Серёня понимал безо всяких дополнительных намеков.
Наконец он принял решение. «А, черт с ним, с бизнесом. Раз нельзя ничего сделать прямо сейчас, то надо эту партию отложить и заняться чем-нибудь другим. А там, глядишь, наступит время и для ранее отложенных партий. Так сказать, время разбрасывать камни. А пока мы эти самые камни будем собирать».
Маршрутка привезла его к знакомой станции метрополитена, и Серёня вдруг решил заняться тем, чем не занимался много-много лет — вволю покататься на метро. Сказано — сделано. Особо торопиться было некуда и он, погружаясь в свое полузабытое детское желание, вошел в высокий вестибюль. Знакомый запах резины и ещё чего-то механического и железного приятно пощекотал нос. Грохот приближавшегося поезда, треньканье звуковых сигналов, мерное покачивание вагона — чем не приключение? Свободного времени — сколько душе угодно, и Серёне впервые за много-много лет захотелось по-настоящему расслабиться. Развалившись на кожаном сидении, разглядывал он мелькавшие за окном станции. «Ух, ты, сколько понастроили. А я и не знал. За этим бизнесом вся жизнь мимо проходит, — думал он. — Красиво, черт побери!»
Серёня наблюдал, как нескончаемый поток людей толстой многоглавой змеей вползает и выползает из вагона. Люди были озабоченные, хмурые, и все, как заведенные, неслись куда-то без остановки по только им одним известной траектории. Улыбки случались редко, в виде исключения.
«Куда спешим? Зачем? Что такого важного в этой беготне? — думал он, разглядывая окружавших его людей. — И, ведь, остановиться некогда. А меня вот остановили — и ничего, планета с орбиты не сошла. Живу и солнышку радуюсь. Подумать только, сколько всякой всячины люди придумывают, чтобы лишить себя нормальной жизни! Этот бешеный ритм отбирает у нас саму жизнь, подменяя её суетой и проблемами. И копим мы их, копим, а они затягивают. Болото натуральное! А если разобраться, проблем вообще никаких нет. Мы их сам себе выдумываем. И из-за этой ерунды некогда просто так по улице прогуляться. Подумать страшно — даже к морю отдыхать я не с девушкой какой-нибудь, а с деловыми партнерами ездил! Заработался, забыл, что жизнь на свете есть. Вот меня и вразумили — пора тебе, Серёня, отдохнуть. — Ему на ум снова пришли слова древнего философа: «Время разбрасывать камни и время собирать камни», — и он поразился, как-будто услышал их в первый раз. — Какой народ грамотный был! Жили же черт знает когда, а всё понимали. Вот и я буду сейчас отдыхать на всю катушку. Все нормально, никаких трагедий. Наоборот, перемены в жизни — в этом что-то есть! Годами в пыльной конторе сидел, бумажки обнюхивал».
Под свои мысли и мерное покачивание вагона Серёня слегка задремал. Его разбудил шум в глубине вагона.
— Ты бы место-то уступил, а то расселся, как барин. Никакого уважения к старикам. Распустились! — Толстая дама в кокетливой лиловой шляпке наскакивала на молодого человека, с растерянным видом сидевшего посреди вагона на обыкновенном кухонном табурете. Ножки табурета были упакованы в серую бумагу и обвязаны шпагатом. По всей видимости, молодой человек только что приобрел эту кухонную мебель для личного пользования и вёз её в родную малогабаритную квартиру. Но, по причине всегдашней переполненности московского транспорта, мест для пенсионеров и инвалидов хватало далеко не всем, и юноша решил использовать мебель по прямому назначению. Он уселся на табурет посреди вагона и ничего бы страшного не произошло, если бы не заметила его маневры некая непоседливая дамочка в вызывающей лиловой шляпке. Возраст её прямо указывал, что женщина помнит и украшенное пионерскими кострами детство, и комсомольскую юность, и все стройки несостоявшегося коммунизма.
Дама, приученная прежним режимом к справедливой мысли, что «старость надо уважать!», применила на практике этот замечательный советский лозунг. Она наскакивала на парня, кроя его почем зря. Но парень оказался строптивым, и уступать свою законную табуретку не хотел ни в какую. Назревал грандиозный скандал, и лица у некоторых пассажиров приобрели заинтересованное выражение, свойственное заядлым театралам на премьере модного спектакля. Мнения по поводу табуретки разделились: одна половина вагона поддерживала гражданочку. Вторая, более продвинутая в рыночных отношениях, встала на защиту частной собственности. Сочности выражений обзавидовался бы даже великий режиссер Станиславский. Но дело, как всегда, закончилось политикой. Зрители-театралы заметно поскучнели. Демократы, забыв про табуретку, крыли отборным матом коммунистов. Те не оставались в долгу. Страсти разгорелись нешуточные, куда там Хичкокам и Спилбергам! Одна разъяренная пенсионерка, вспомнив о предмете спора, все же попыталась согнать незадачливого владельца табуретки с насиженного места. Но поезд вовремя остановился на очередной станции, и паренек пулей вылетел на платформу, волоча за собой злополучную табуретку.
Серёня тоже не стал дожидаться окончания этого спектакля. Отметив для себя, что посещение театра теперь не обязательно, достаточно проехать в общественном транспорте несколько остановок и — алле-оп! — пожалуйте, сюжет для нового телесериала, — Серёня протиснулся к выходу. Когда он выходил из вагона, граждане, не замечая исчезновения ни парня, ни табуретки, орали так, что уши закладывало. Скандальный вагон, раздираемый политическими противоречиями, тронулся и исчез в черной трубе тоннеля.
