— А мене сказывали, что будто убили тебя, раздели и бросили! Я уж и поминаю тебя как усопшего!
— Усопший и есть! — трагически возвещал Семён и шёл спать.
Спал целую неделю, после чего начинал свою обычную размеренную жизнь.
С приездом Сомова у Бляхина появилось желание жить "другой жизнью".
Увидев входящего Сомова, Семён поднялся с табуретки:
— Не мешаю?
Он всегда говорил эти слова и никогда не здоровался.
— Нет, что вы!
— Благодарю!
Бляхин сегодня был в чистенькой, полосатой, сильно застиранной рубашке. Жидкие светлые волосы свои он аккуратно пригладил. Нос пуговкой, красный, словно от постоянного насморка, он смешно морщил. Бляхин не был женат. Так случилось, что по молодости лет все ему отказывали, и он, испугавшись дальнейших неудач, стал жить один с матерью. Мать он любил, и любил как-то болезненно. Купил аппарат, мерил ей давление, заставлял сидеть на диете. Выжившая из ума старуха во всём соглашалась с сыном. Вот и сейчас он начал с этого разговор с Сомовым:
— Напоил сейчас мать аспирином и уложил в постель. Вчера она работала на огороде, сегодня, чувствую, нездоровится ей — давление прыгает! Она меня в гроб вгонит! — Сказав, Бляхин поджал губы, словно обидевшись, что она его вгонит в гроб. — А я сегодня утром, как нарочно, муки творчества испытал! Вы сегодня испытывали?
— Я их не испытываю… — вяло ответил Сомов. Бляхин его смешил и в то же время раздражал.
— Нету экстаза? — серьёзно спросил Бляхин.
— Ага! Нету…
— Гаврюшкин… Вы не знаете, случаем, Гаврюшкина?
— Нет, — признался Сомов, — не знаю.
— В райцентре он живёт. Большой поэт! Косая сажень в стихах! Тот, если экстаза нет, — стаканчик красного… — Бляхин потупил полысевшую голову и замолчал.
Лукерья во дворе ставила самовар и разговаривала с Марьей Касьяновной. Сомов только видел их, но не слышал. Но по жестам их, по выражению лиц был уверен, что говорят они о Наде.
— Я вот, например, Пушкина не люблю, — заговорил снова Бляхин. — А Светлова уважаю! У Пушкина не поймёшь, а у Светлова всё понятно. У Рождественского хорошо!
Пришёл Цыпин.
— Гигант! — завопил он, увидев Бляхина. — Невеста твоя приехала! — Вадим Сергеевич залился шелестящим смехом. — Егор Петрович, вы его невесту не знаете? Не знаете, да? — И Цыпин опять покатился со смеху. Бляхин густо побагровел.
— Где это вы её видели?
— На пароме! Насколько я понимаю, жить она будет у паромщика.
— Пусть живёт… Яшка её хоть бить не будет!
— Егор Петрович, а ведь у него действительно невеста есть!
— Какая она мне невеста! Всё она врёт! А вы, как врач, должны бы пресекать эти разговоры. Она как одета?
— Вполне прилично! Егор Петрович, невеста эта — того! — И Цыпин повертел пальцем у виска. — Роза Линь-кова! Роза, Роза, вянет от мороза! — завопил Цыпин. — Ага, того! Она живёт в Линьках. Там всего восемь домов и одни старики. Зимой, честно, живут только благодаря этой Розе. Она по любому морозу, по любому снегу идёт в магазин за хлебом. Берёт мешок, и, верите, — с мешком обратно. Итого, сорок пять километров! А любит она попеременно — то Бляхина, то Яшку-перевозчика. Ну, Яков не особенно в счёт, Яков пьющий зело! А что касается товарища Бляхина, то тут… Любовь!
— Дура она! Дура! Болтает, и всё… А вы как врач…
— Бляхин! — остановил его Цыпин. — Она одета очень прилично. Егор Петрович, если она одета нормально, — значит, в данный момент она в уме. Значит, Семён нынче любовь раскрутит! — И Цыпин покатился со смеху.
Появилась Надя. Сомов встретил её на кухне.
— Кто у вас? — спросила она.
— Цыпин и Бляхин.
— Я видела сегодня Розу. Ты её не знаешь?
— Только что Цыпин рассказывал.
— Бедная… — Надя хотела проехать в мастерскую, но Сомов удержал её.
— Ты до сих пор то на "вы" со мной, то на "ты"!
— Егор! Если бы я… Если бы ты мог… Мне видеть тебя — какой-то восторг! И я не знаю, бывает ли так? Но как только вижу тебя, теряюсь и говорю глупости, как вот сейчас! Егор, а давай завтра пойдём на тот обрыв.
— Нет-нет! Завтра — к реке.
— Хорошо… — Наденька взяла его руку и поцеловала. Она теперь часто целовала его руку. Целовала и прижималась щекой к его ладони. Егор ощущал её нежную кожу, чувствовал, как бьётся пульс на её шее. От Наденьки всегда пахло свежестью. В эти мгновения Сомов готов был встать перед ней на колени, объясниться ей в любви. Он видел мысленно, как она вспыхнет, как он станет целовать её чуть припухлые губы… Как близко-близко увидит её синие глаза…
Сомов понимал, что Надя — это и есть та самая девушка, которая ему судьбой завещана. И будь она здорова, он бы женился на ней не раздумывая! "А будет ли вообще она здорова? — думал Сомов. — Возможно ли после такой болезни выздоровление?" И не знал, что себе ответить.
За окном показался Усольцев с женой.
— Гости идут… — тихо сказал он Наде. Она улыбнулась и быстро уехала.
Усольцевы принесли черёмуховой наливки, долго рассказывали, как её делают. Сомов внёс самовар. Наденька за это время успела сделать карандашный набросок Бляхина. Все разглядывали, в том числе и Семён, и все, кроме него самого, находили, что хорошо.
— Меня лучше в профиль рисовать! В профиль всегда похоже выходит, — говорил Бляхин. Он, хоть и не находил вовсе сходства, был очень доволен, что привлёк к себе внимание. Даже раскраснелся от удовольствия.
Когда разлили чай и добавили в него черёмуховой настойки, прибежала Рита Цыпина.
— Вы видели, Роза приехала! Я как раз из больницы выхожу, вижу — она… В белом платье! Братцы, честное слово, в белом платье!
— Это пахомовское платье! — вспомнила Лена Усольцева. — Точно-точно!
И тут все наперебой стали вспоминать, какая была свадьба у Пахомовых и как наутро всю семью нашли мёртвыми. Выяснилось, что пили они привезенный спирт, а спирт оказался не питьевым! В живых осталась только старуха, которая не пила.
И вот подвенечное платье оказалось у Розы. Старуха раздала вещи умерших. Люди, особенно кто победнее, брали охотно. Роза взяла себе белое кружевное платье, обрезала его до колен и стала носить.
— Зимой она ходит в ватных брюках и телогрейке, — тихо, одному Сомову, сказала Надя.
От этих разговоров Бляхин беспокойно ерзал на табуретке и часто глядел в окно. Цыпин это приметил.
— Семён, тебе надо подкрепиться! Иначе Яшку не одолеешь!
Рассказали и о Яшке-паромщике. Это был старый, совершенно спившийся человек. Рядом с паромом стоит будка, в которой он живёт. Когда приходила Роза, она тоже жила в этой будке. И если Яшка гнал её, она шла ночевать на паром.
— А где её родители? — спросил Сомов.
— Нету у неё родителей, — тихо ответил Бляхин. — Её подбросили в Линьках. Никто её не брал, а после одна женщина взяла. Её кто-то из города привёз. Потом эта женщина, я слыхал, померла. Так вот Роза и живёт — где накормят, где оденут.
— Как много несчастных… — сказала Надя. — Я раньше это не очень видела, а теперь вижу.
— Всё это от водки! — строго заключила Лена. Усольцев вдруг побагровел.
— А ты всё знаешь, да? Ты всё пережила, да? А может, от электричества?!
— Чего ты завёлся? — сделала круглые глаза Лена.
— Да то! Несёшь чушь. Ни милосердия в тебе, ни… Вообще ни черта!
— Вот это дал! — восхищенно сказал Цыпин.
Лена молчала растерянно, и было видно, как она собирается с ответом.
— Милосердие исчезает… — сказала Надя. — Оно исчезает потому, что о нём почему-то не говорят. Вот вы, Цыпин, вы доктор, а смеётесь над больной. Значит, никакой вы не доктор.
— Знаешь, Наденька, ты много на себя берёшь! — вскинулась жена Цыпина.
— Я не смеюсь! Я шучу, — сказал Цыпин. — Это другое дело.
— Что это ты оправдываешься? — строго урезонила его Рита.
— Я?! Я не оправдываюсь!
— Егор Петрович, вам, наверное, скучно среди нас? — тихо спросил побледневший Усольцев.
— Нет…
— Я вижу, что скучно. Мне скучно! А вам тем более. Там, у вас в Москве, большая жизнь! Не говорите и не доказывайте нам, что она такая же, как у нас! Нет! Мы здесь сдавлены, скучны! Говорим чёрт-те о чём… Нам Блока заменяет Бляхин. Не сердитесь, Семён! Это я так…
— А что же ты хочешь? — вскочил Цыпин. — Тебе не нравится, ты руль поверни и кати в город. А лично я! Закончится моя отработка — и аривидерчи!
— Ты городской, а я деревенский. — Усольцев уже не мог сидеть и выскочил на середину. — Мне тут надо. В городе-то я вообще пугалом буду. Если честно, конечно, хватка у нас есть, а зачем она? Что я там буду защищать?
— А тут? — спросила его быстро Рита. — Тут-то ты кого защищаешь?
— Тут я себя защищаю. Того защищаю, который маленький во мне! Я вот в прошлый раз с Надей тут спорил…
— Чокнулись они на ней! — вырвалось вдруг у Лены. Надя вспыхнула. И тут случилось неожиданное. В комнату
