– Может, музыку включим? – предлагает девочка.
– Уже уходишь, Альбрехт? – интересуется Яблонская.
– Ты не ответила на мой вопрос по поводу смерти Дали, – я прячу записку в карман.
– Ты покажешь записку всем остальным?
– Покажу, договорились. Что с Дали?
Яблонская задумалась, поглаживая близлежащую спину.
– Не могу точно сказать, что с ним произошло. Мне кажется, Дали понял, что может быть именно таким, каким ему хотелось быть в тот или иной момент. И в один из моментов он понял, что хочет быть мертвым. И стал таким. Это то, что я называю «интерпретация сигнала».
Возле дома Яблонской меня ждал Роден. Он о чем-то разговаривал с Гогеном, но разговор прервался, когда я вышел, и Роден шагнул мне навстречу.
– Как самочувствие, Альбрехт, дружище? – поинтересовался он.
– Бодр и весел, – сказал я. Наверно, при этом у меня было такое выражение лица, словно я увидел покойника.
– Суть дела такая… – произнес Роден через десять минут, когда мы сидели за стойкой какого-то пустынного кабака в мексиканском стиле. Алиса и Татьяна в этот самый момент занимались любовью – я был уверен.
Cуть дела сводилась к тому, что Роден был испуган. Его пугали самоубийства, которые, по его мнению, прямо его касались, а также вещи, не имевшие прямого отношения к Родену. В частности то, как Ван Гог и Миро настроены по отношению к Яблонской.
– Они обвиняют Татьяну во всем, что происходит, – сказал он. – Я знаю ее. Поэтому знаю, что она не могла стать организатором убийств. Самоубийств, – поправил он себя. – Но суть не в этом. Знаешь, в какой-то момент мне показалось, что Яблонская для них – всего лишь отвлекающий маневр. Они хотят отвлечь внимание от себя.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что если кому и выгодна смерть твоего брата, – он внимательно посмотрел на меня, – то Ван Гогу. Не говоря уже про смерть Пикассо. Ван Гог плюс Миро – думаешь, они просто единомышленники? Это заговор, Альбрехт, обычный заговор.
– Хочешь, расскажу тебе, как все произошло? – Роден подсел ближе. – Сначала Миро и Ван Гог провоцируют Дали на самоубийство. Им важно, чтобы все остальные поверили – за этим самоубийством последуют другие. Поэтому умирает Пикассо. Смерть Пикассо – явный промах, указующий на причастность Ван Гога к самоубийствам.
– Какая связь? – спросил я.
– Как это какая? – удивился Огюст. – Жена Пикассо – любовница Ван Гога. Об этом все знали, даже Пикассо.
– И как он к этому относился?
– Кто?
– Пикассо.
– Бог его знает, – ответил Роден. – Видно, не обращал внимания – в последнее время его больше интересовала Яблонская. Теперь их задача – заставить нас поверить в то, что во всем виновата Татьяна. Они сделают это любой ценой – ценой третьего самоубийства, четвертого… Пока не останется никого, кто мог бы верить им или не верить. Тогда они убьют Яблонскую, а потом, наверно, и друг друга…
– Слишком много противоречий, – перебил я его. – Ты утверждаешь, что Ван Гог и Миро виновны в двух смертях. Каким образом они убивали? Ведь все экспертизы доказывают, что речь идет о самоубийствах.
– Не хотел бы я узнать на своей шкуре, как они убивали, – Роден поежился. – Не знаю, как. Знаю только, что они это сделали. За самоубийствами действительно стоит Тренинг. Но за Тренингом – не Яблонская, а Миро с Ван Гогом.
– Мы не можем быть в этом уверены, – сказал я.
– Мы будем в этом уверены, когда одного из нас не станет, – Роден затянулся сигарой. – Если мы будем бездействовать, следующее самоубийство произойдет завтра… Может быть, сегодня.
– Что ты предлагаешь?
– Предлагаю действовать. Прямо сейчас, – он поправил кобуру под пиджаком. – У тебя есть пистолет?
– Нет, – признался я.
Роден подозвал своего охранника и что-то сказал ему. Через несколько минут у меня оказалось оружие.
– Ты предлагаешь убить Миро и Ван Гога? – я взвесил пистолет на ладони.
– Одного из них. Это остановит обоих.
– Миро? – предположил я.
Роден отрицательно покачал головой.
– Позвони Ван Гогу, договорись о встрече, – он протянул мне телефон.
33. Улан-Батор – город невест
Знакомых становилось все меньше. Я попал в общество людей с очень короткой продолжительностью жизни.
Ван Гог согласился приехать домой к Родену через час. Он говорил спокойно, и только его последняя фраза прозвучала слегка нервно:
– Это засада, Альбрехт?
– Да, Винсент. Договорились. Без тебя не начинаем.
– Твой? – Роден кивнул на Гогена, который последовал за нами, когда мы направились к выходу. – С нами поедет?
– Нет.
Я подошел к Гогену.
– Я еду к Родену, а ты перезвони Винни.
Гоген кивнул и сел в мерседес. Я залез в машину Родена, за рулем которой сидел угрюмый телохранитель, приносивший мне пистолет. Я понял, что не боюсь смерти – смерти в том ее виде, в каком она вырисовывалась сейчас передо мной.
– Умеешь стрелять? – Роден продолжил мою мысль, угадав ее.
– Нет.
– Вот и научишься, – он оскалился. – Шучу. Без тебя все сделаем. Приехали.
Роден открыл дверь, и охранник первым проскользнул в квартиру.
– Это мы, – прокричал он в темноту гостиной. – Не стрелять!
Темнота ответила неясным шорохом, Роден щелкнул выключателем. В кресле посреди комнаты сидел Марк Шагал с длинноствольным пистолетом в одной руке и бутылкой текилы в другой. Текилу он пил прямо из горла, причем не морщился, а только беззвучно покрякивал.
– Привет, Альбрехт, – кивнул он мне, не вставая. – А где Ван Гог?
– Будет через час, – ответил Роден, и Шагал спрятал пистолет под подушку, лежавшую рядом с ним на кресле.
– Вы знакомы? – спросил Роден у меня.
– Виделись у Миро пару часов назад, – сказал я.
– Может, лучше Миро? – спросил Шагал у Родена.
– Что Миро? – переспросил Роден.
– Убить Миро, а не Ван Гога, – предложил Марк. – Винни – приятный мужик, интеллигентный.
– Из-за этого интеллигента наши друзья умирают, – отрезал Роден. – Учись у него, Марик. Ты так не умеешь.
– Да, самоубийство – это круто, – согласился Шагал. – Интересно, как они это делают?
– Может, Ван Гог нам расскажет, – предположил Роден, жестом предложив мне занять место на диване. – Кстати, о самоубийствах, – он подошел к музыкальному центру и вставил кассету. – Этот разговор происходил в прямом эфире, у нас на радио. Мужской голос – это DJ, который вел эфир. Женский – радиослушательница, позвонившая в студию.
Он нажал на «PLAY».
DJ: Алло, алло. Мы Вас слушаем.
Женский голос: Это радио?
DJ: Да, Вы дозвонились. Как Вас зовут?
Женский голос: Я не знаю, зачем я Вам звоню. Я должна, наверно, не вам звонить. Не знаю даже, должна ли я с кем-то разговаривать сейчас… Наверно, нужно все сделать самой, не нужно жалости.
DJ: О чем Вы?
Женский голос: Я собираюсь покончить с собой. Минут через десять.
DJ: Шутите?
Женский голос: Нет, не шучу. Извините, что позвонила вам. Это так глупо.
DJ: Не вешайте трубку, пожалуйста! Оставайтесь на связи. Вы действительно хотите сделать… то, что Вы сказали? Почему?
Женский голос: А какой в этом смысл?
DJ: В чем «в этом»?
Женский голос: Ну, вообще в этом всем? Какой смысл продолжать это?
DJ: Не нужно задавать себе этот вопрос. Нужно просто жить, и все. Сейчас черная полоса твоей жизни. Подожди несколько дней, и черная полоса сменится белой.
Женский голос: Ну и что? Мне плевать на полосы, мне просто скучно.
DJ: Скучно?
Женский голос: Скучно существовать.
DJ: Думаешь, станет веселее, если ты умрешь?
Женский голос: Может. Глупый разговор. Я не знаю, как объяснить, почему я это делаю. Я и не собиралась ничего объяснять. Извините, что позвонила.
DJ: Подождите!
Короткие гудки.
DJ: Да. Такой вот звонок. Надеюсь, она шутила. После рекламы – Мадонна. Все вы знаете эту песню.
– Она шутила? – спросил Шагал, покачивая бутылкой в такт музыке из рекламного ролика.
– Не знаю, – ответил Роден. – Я смотрел милицейскую сводку за ту ночь. В городе произошло восемнадцать самоубийств – нереальная цифра для Киева. Больше половины самоубийц – молодые девушки. Возможно, одна из них и звонила на радио.
– Она не смогла объяснить, почему она это делает, – сказал я.
– У самоубийства нет никакого иного объяснения, кроме как воля самоубийцы, – произнес Роден, выплевывая слова, словно дробинки, попавшие в рот вместе с дичью. – Если у самоубийства есть внешняя мотивация, то это уже не самоубийство в полном смысле этого слова. Как и в нашем случае.
Клак!
Это Шагал поставил на журнальный столик небольшой пузырек из темного стекла.
– Капли для носа? – спросил Роден.
– Для глаз, – ответил Марик. – Новый наркотик. Пару капель в каждый глаз, и все вокруг меняет цвета и очертания. Лучше – вместе с коксом.
– Не хочу больше нюхать, – сказал я.
