Виндиш сжимает кулаки. Милицейский мундир раскалывается. На огромном лице Виндиша кровавое пятно. Смертельный удар он наносит робкому маленькому лицу над погонами.
Жена Виндиша молча сметает осколки зеркала.
Амалия стоит в дверях комнаты. На осколках красные пятна. Кровь у Виндиша краснее, чем платье Амалии. Последнее дуновение «Ирландской весны» коснулось ее икр. И красней, чем платье, след от поцелуя на шее. Белые босоножки Амалия сняла. «Идемте обедать», — говорит жена Виндиша.
Над супом поднимается пар. Амалия сидит как в тумане. Ложка у нее зажата в красных кончиках пальцев. Она глядит в суп. Пар движет ее губами, она дует. Жена Виндиша, вздыхая, усаживается в белесом облаке перед тарелкой.
За окном шуршат листья. «Они летят во двор, — отмечает мысленно Виндиш. — Листья с десяти деревьев слетают в наш двор».
Он смотрит мимо уха Амалии. Ухо лишь отчасти входит в поле его зрения. Оно складчатое и красноватое, как веко.
Виндиш заглотнул мягкую белую вермишелину. Она растянулась у него в горле. Отложив ложку, Виндиш закашлялся. Глаза налились влагой.
Он выблевывает суп в суп. Во рту у него перекатывается кислота. Глотка вздымается ко лбу. Суп в тарелке помутнел из-за выблеванного супа.
В супе Виндиш видит иной отдаленный двор. И на дворе летний вечер.
В тот субботний вечер Виндиш с Барбарой танцевали перед глубоким раструбом граммофона, приближаясь к воскресенью. Они переступали ногами в вальсе и разговаривали о войне.
Под айвой мерцал керосиновый свет. Лампа стояла на стуле.
У Барбары была тонкая шея. Виндиш танцевал с ее тонкой шеей. У Барбары был бледный рот. Виндиш повисал на ее дыхании и раскачивался. Раскачивание становилось танцем.
Под айвой Барбаре на волосы упал паук. Паука Виндиш не заметил. Он наклонялся к уху Барбары. Слушал песню из раструба через ее толстую черную косу и ощущал жесткий гребень.
В керосиновом свете поблескивали зеленые листки клевера на ее сережках. Барбара кружилась. Кружение становилось танцем.
Возле уха Барбара почувствовала паука. Испугалась, вскрикнула: «Ой, умру».
На песке танцевал и скорняк. Он протанцевал мимо. Засмеявшись, снял паука с уха Барбары. Бросил на песок. Растоптал ботинком. Танцем стало топтание.
Барбара прислонилась к айве. Виндиш задержал руку на ее лбу.
Она тронула себя за ухо. На одной сережке не оказалось зеленого листка. Но искать не пошла. Она больше не танцевала, только плакала, всхлипывая: «Не из-за сережки плачу».
Позднее, спустя много дней, Виндиш с Барбарой сидели на лавочке. У Барбары была тонкая шея. В ухе поблескивал зеленый листок клевера. Другое ухо затемнила ночь.
Виндиш осторожно спросил про листок на второй сережке. Барбара повернулась к нему: «Где бы я стала его искать? Паук его прихватил с собой на войну. Пауки золото пожирают».
После войны Барбара пошла следом за пауком. Когда снег в России растаял во второй раз, он прихватил ее с собой.
Амалия облизнула куриную косточку. Во рту у нее похрустывает салат. Жена Виндиша, держа возле губ куриное крылышко, жует желтую кожицу. «Весь шнапс выдул, — сетует она, причмокивая. — С горя, видать».
Салатный лист Амалия наколола на вилку. Поднесла ко рту. Лист вздрагивает от ее голоса: «Далеко ты не уедешь со своей мукой». Губы гусеницей впиваются в салат.
«Мужчинам приходится пить, потому что они страдают», — усмехается Виндиш. У Амалии над ресницами сморщиваются голубые тени. «А страдают потому, что пьют», — хихикает она, глядя через салатный лист.
След от поцелуя у нее на шее растет. Пятно посинело и движется, когда она глотает.
Жена Виндиша обсасывает маленькие белые позвонки и поглощает куцые кусочки мяса с куриной шеи. «Когда выходишь замуж, смотри в оба, — наставляет она. — Пьянство — скверная хворь». Амалия, облизывая красные кончики пальцев, прибавила: «Да и вредно для здоровья».
Виндиш смотрит на того темного паука. «Шлюхой быть полезней», — говорит он.
Жена ударила рукой по столу.
Жена Виндиша пять лет пробыла в России. В бараке, где она спала, стояли железные кровати. В кроватных рамах гнездились вши. Кожа на голове покраснела от их укусов. Волосы остригли наголо. А лицо у нее было серое.
На горах громоздились горы облаков, заметенные снегом. Грузовик обжигал морозным холодом. Не все выбирались из кузова перед шахтой. Каждое утро в нем оставалось несколько человек. Они сидели, широко открыв глаза, и не реагировали, когда другие пробирались мимо них. Эти мужчины и женщины замерзли. Они сидели здесь, но были уже в ином мире.
Выработка была черной. Лопата холодной, а уголь тяжелым.
Когда снег в первый раз растаял, в каменистых впадинах выросла заостренная тонкая трава. Катарина обменяла свою теплую куртку на десять ломтей хлеба. Желудок у Катарины стал наподобие ежа. Каждый день она рвала охапку травы. Суп из травы получался хороший, теплый. На пару часов еж опускал свои иголки.
Потом пришло время второго снега. У Катарины было шерстяное одеяло. Днем одеяло становилось ее курткой. Но еж кололся снова.
Когда стемнело, Катарина отправилась вслед за снежным свечением. Она пригибалась. Прокрадывалась ползком мимо тени охранника. Катарина шла к мужчине в постель. Мужчина был поваром и называл ее Кете. Он согревал Катарину и давал ей картофелины. Они были горячие и сладкие. На пару часов еж опускал свои иголки.
Когда во второй раз снег растаял, под ботинками выросла трава для супа. Катарина обменяла шерстяное одеяло на десять ломтей хлеба. На пару часов еж опустил свои иголки.
Потом выпал третий снег. И ее курткой стала меховая безрукавка.
Когда повар умер, снежное свечение высветило путь в другой барак. Катарина ползком прокралась мимо тени другого охранника. Она шла к мужчине в постель. Мужчина был врачом и называл ее Катюша. Он согревал Катарину и давал ей белую бумажку. Бумажка означала болезнь. Три дня Катарина могла не спускаться в шахту.
Когда в третий раз снег растаял, Катарина обменяла меховую безрукавку на чашку сахару. Она ела мокрый хлеб, посыпая его сахаром. На пару дней еж опустил свои иголки.
Потом выпал четвертый снег. Ее курткой стали серые шерстяные чулки.
Когда врач умер, снежное свечение высветило двор. Катарина ползком кралась мимо спящего пса. Она шла к мужчине в постель. Мужчина был могильщиком. Он и русских из деревни хоронил. Мужчина согревал ее и называл Катей. Он давал ей мясо с поминок.
Когда в четвертый раз снег растаял, Катарина поменяла шерстяные чулки на миску кукурузной муки. Кукурузная каша была горячей и разбухшей. На пару часов еж опустил свои иголки.
А потом выпал пятый снег. Ее курткой теперь стало коричневое бумазейное платье.
Когда могильщик умер, она надела его куртку. Катарина ползком прокрадывалась по снегу вдоль забора. Она шла в деревню к русской старухе. Старуха осталась одна. Могильщик похоронил ее мужа. Куртку старуха узнала — это была куртка ее мужа. Катарина грелась у старухи в доме, доила старухину козу. Старуха называла Катарину девочкой и давала ей молоко.
Когда снег в пятый раз растаял, в траве зажелтели цветы метлицы.
В супе из травы плавала желтая пыльца. Пыльца была сладкой.
Однажды после полудня на лагерный двор въехали зеленые грузовики и примяли траву. Катарина сидела на камне возле барака. Глядела на грязные следы колес, на незнакомых охранников.
Женщины расселись по кузовам. Следы колес не повели к шахте. Зеленые грузовики затормозили на полустанке.
Катарина села в поезд. Она плакала от радости.
Руки у Катарины были липкими от супа, когда она узнала, что поезд повезет ее домой.
Жена Виндиша включила телевизор. Певица у моря, оперлась на перила балюстрады. Юбка у нее взвивается выше колен. Выглядывает кружево.
Над водой летит чайка. Пролетает по самому краю экрана. Конец крыла выпирает в комнату.
«Я еще ни разу не была у моря, — сказала жена Виндиша. — Будь море не так далеко, чайки бы прилетали в деревню». Упав на воду, чайка заглотнула рыбу.
Певица улыбается. Лицом она похожа на чайку. И глаза она открывает и закрывает так же часто, как рот. Певица поет песню о румынских девушках. У нее волнистые волосы, а на висках будто колышется мелкая зыбь.
«Девушки в Румынии, — напевает певица, — нежны, как луговой цветок в мае». Рукой она указывает на море. На берегу трепещет кустарник.
В море плывет человек. Плывет вслед за своими руками. Он заплыл далеко в открытое море. Он один, небо заканчивается. Его голову несет вода. Волны темные, а чайка белая.
У певицы гладкое лицо. Ветер показывает кружевную оторочку ее белья.
