— Да, бог мертвых…
— Но я люблю богиню Хатхор… греки называли ее Афродита…
— Вот как…
— На рисунках она изображена в образе коровы, тело которой усыпано звездами.
Открыв дверцу, я спросила:
— Такой ты себя ощущаешь?
Она потупила взгляд:
— Нет, такой я представляю свою мать.
Я неспешно ехала за мусоровозом, перед которым шел поток легковушек. Гайа дала мне прикурить, и я поймала себя на мысли, что эта девчушка внушала мне чувство защиты. Она снова заговорила о своих пристрастиях: на этот раз об амазонках, о которых написала небольшую поэму под названием «Кирасы». Гайа поведала о некой Ипполите, которая владела луком и копьем, и, чтобы быть лучшей, она еще ребенком выжгла себе грудь раскаленным железом Слово «амазонка» означает «женщина луны», мужчины презрительно отзывались о них, а те ненавидели мужчин. Но все равно амазонки стремились к равноправию полов. Пентесилея, которую Ахилл отчаянно любил, могла объезжать самых диких лошадей…
— Гайа, — прервала я ее, — почему ты мне вчера сказала, что не хочешь жить?
Она сидела, прислонив голову к окну и засунув палец в рот.
— Тебе приходилось терять кого-нибудь?
— Две золотые медали в этом виде. А тебе?
Она чуть с обидой посмотрела на меня.
— Я кажусь тебе слишком молодой для человека, уже кого-то потерявшего?
Я вспомнила себя в ее возрасте.
— Нет.
— Просто мне кажется, что все это совсем ни к чему…
— Что говорить об этом?
— Быть или не быть… помнишь, да?
Мне захотелось поговорить серьезно.
— Когда моя сестра повесилась, она была на шесть лет старше тебя. Если тебе кто-нибудь нужен, чтобы объяснить, почему, несмотря ни на что, лучше быть живым, то я здесь. Но если ты собираешься проделать подобную хреновину… то скажу тебе сразу, лучше не ищи меня больше.
Я притормозила перед воротами особняка Комолли. Гайа, выйдя из машины, стояла, опустив голову с мрачным и задумчивым видом. Прежде чем закрыть дверцу, я сказала:
— Think it over, Гайа.
Она закрыла глаза и кивнула.
Я улыбнулась:
— Это слова из песни Лоу Рида.
И поехала домой.
Первое, что я сделала, надев пижаму, — отключила сотовый телефон и собрала все еще разбро санные на столе в гостиной письма. Я проделывала это машинально, ни о чем не думая, пока из конверта что-то не выпало… Это была фотография моей сестры в красно-вишневом лифчике и обхватывавшей талию короткой пляжной юбке, на ее загорелом лице светилась улыбка. Она стояла, в обнимку с темноволосым и мускулистым парнем с родинкой на левой щеке: это был Альдо.
На обратной стороне фотографии стояла надпись: «Лето, 85-го. Я не раскаиваюсь. С любовью, Ада».
Было десять минут двенадцатого ночи. Я схватила телефон и набрала номер, мне ответили по-английски, что Альдо нет; я попросила передать ему, чтобы он сразу, как только появится, позвонил мне. Я пошла на кухню, села на табуретку с банкой пива «Хейнекен».
Наконец в тридцать пять минут двенадцатого позвонил Альдо. Я задала ему свой вопрос, но вместо ответа раздавалось лишь пыхтение, словно он наложил в штаны.
— Послушай, Джорджиа, в то лето…
— Я тебя внимательно слушаю.
— Мы поехали на остров Джилио, ты помнишь? Ты не хотела ехать…
— Но Джулио там был.
— Да, был.
— Дальше.
— Только не надо говорить тоном тюремного охранника.
— Альдо, не испытывай мое терпение. — Мне хотелось кричать.
— Между мной и Адой было всего лишь увлечение…
— Ты — дерьмо.
— Дай мне договорить.
— Дружбу с детства ты называешь увлечением?
— Это всего лишь привязанность.
Я была вне себя.
— Конечно, а что же еще! Отличное кровосмесительное совокупление!
Мы молчали. Никто из нас не осмеливался заговорить. Я собиралась дать отбой, но он заговорил:
— Когда она вернулась в Рим с Джулио, мы возобновили переписку. Я знаю, тебе это не понять… Никто из нас двоих не объяснил бы, почему это случилось, но та ночь сблизила нас..
— Спрашиваю тебя последний раз: кто такой А.?
— Клянусь тебе Адой: не знаю.
Я мерила шагами холл с горящей между пальцами сигаретой «Кэмел» и раскалывающейся головой. Потом взяла записную книжку, трубку радиотелефона и набрала номер Джулио.
Семь лет назад Джулио Манфреди, бывший ухажер Ады, переехал в Милан; последний раз я разговаривала с ним в прошлом году, когда родился его сын Энрика Интересно, каким он стал? Его кудряшки все так же свисают, как лианы, ему на глаза, может, потолстел, все так же кипятится, говоря о политике? После пары гудков я услышала в трубке голос Николетты, его жены, которая успокаивала хныкающего ребенка, и извинилась за поздний звонок.
Судя по всему, Джулио обрадовался моему звонку.
— Прости меня, просто я перечитывала старые письма Ады, ну и подумала… — Я не могла подобрать слова. — Джулио, что у вас там было?
— Не клади трубку, пойду в другую комнату.
Через минуту он произнес.
— Мы с Адой уже давно не занимались любовью. Она была в очень подавленном состоянии, и все из-за работы. Она откровенничала со своей новой подругой…
— Что за подруга?
— Анна. Она приходила на похороны, помнишь?
— Нет, не помню. Столько было народу. Что тебе о ней известно?
— Джорджиа, у тебя такой голос… Мне становится страшно.
— Джулио, что ты о ней знаешь? — не отставала я.
— Ну, то, что ей нравились женщины.
Я проглотила пилюлю и спросила ради приличия:
— Как там Энрико?
— Необыкновенный ребенок. Ты должна навестить нас…
Я погасила сигарету в пивной банке и позвонила Альдо. Возможно, он ждал моего звонка, так как сразу ответил.
— Альдо…
— Да, слушаю, — ответил он более мягким тоном.
— Как поживаешь?
— Закончил свою пятую книгу, она пока не опубликована, пишу рецензии для журнала на книги других, кое-что перевожу…
— С кем-нибудь встречаешься?
— Время от времени.
Альдо Чинелли. Я все еще помнила, как он забрасывал всех вопросами, чтобы не дать другим спрашивать его о самом себе.
Девушки всегда уводили его далеко в сторону от его устремлений: любовные страдания с риском для жизни, всегда без гроша в кармане, с рюкзаком за спиной и с немецким, английским или французским словарем в руке.
Я не стала ходить вокруг да около и сказала:
— Расскажи все, что знаешь, пожалуйста.
— Подожди, возьму сигарету.
— Ада хотела оставить Джулио, Рим и все остальное… Она устала, была в подавленном настроении и начала пить, — вскоре произнес он.
Открыв холодильник, я взяла еще банку пива и с силой дернула за язычок.
— Естественно, она не хотела, чтобы твой отец знал об этом.
— Разумеется. Расскажи мне про А.
— Она голову потеряла из-за него.
— Она была беременна?
Наступило молчание.
— Не знаю.
— А. бил ее?
— Ну, если пьешь и нюхаешь кокаин… Несколько раз случалось.
— Она тебе когда-нибудь говорила о самоубийстве?
— Не о своем .
Я знала, что речь шла о моей матери.
— Она при тебе упоминала когда-нибудь Анну?
Он замолк.
— Кажется, нет.
— Альдо… У Ады были связи с женщинами? Он выдержал паузу.
— Оставь это. Все в прошлом Я потеряла терпение.
— Это мое прошлое.
— Что за желание снова сделать себе больно? — ответил он покровительственным тоном.
Мы молчали.
— Джорджиа, дам тебе совет.
— Братский совет? Он не отреагировал.
— Оставь в покое мертвых и займись живыми. Как поживает твой отец?
— Спокойной ночи, Альдо.
После очередной беспокойной ночи я проснулась в плохом настроении, а правый глаз покраснел еще больше. Если бы я пользовалась, как другие, косметикой, обязательно попыталась бы замаскировать разницу между глазами. Правда, вряд ли бы из этого получилось что-нибудь стоящее. Положив сигарету на край умывальника, я вымыла лицо, снова взяла сигарету, поморгала и затянулась.
Я смотрелась в зеркало и видела себя двенадцатилетней, машину «скорой помощи» перед домом, сидящую на топчане сестру.
— Говоришь, она уже мертва?
Через полчаса нас привезли в неведомую действительность, в больницу, и тетя сказала: «Здесь рождаются и здесь умирают».
Как утомительно быть человеком, черт возьми, как это утомительно.
Я затушила сигарету под струей воды, слегка поводила щеткой по зубам и вышла из дому.
Единственным человеком в полиции, с которым я поддерживала контакт, был сорокалетний начальник полицейского управления Болоньи Лука Бруни. Женат, есть ребенок — сын. Я познакомилась с ним несколько лет назад, когда вела дело Джулии Манцони, и смогла оценить его человеческие и профессиональные достоинства. Потом, как это часто случается, наши дороги разошлись, но мы знали, что в случае необходимости могли рассчитывать друг на друга. В тот момент, когда я зашла в книжный магазин на улице Орти и стояла перед вращающейся стойкой с книгами карманного издания, зазвонил мой сотовый телефон. Это был Бруни. Он сразу спросил меня, читала ли я газеты и, услышав мое «нет», попросил никуда не уходить: он скоро приедет, у нею ко мне срочный разговор.
