7. Один день до родительского Дня.
Шашечки для Тритонов: сплошь красные – по случаю торжественного костра
Костры зажигали на Зеленом Поле.
«Зарница» оставила неприятный осадок, и вожатые сгорали от желания отомстить. Игорь Геннадьевич, поддавшись мишиному нажиму, связался с военными, и те прислали рафик охраны. Зеленое Поле не считалось сельскохозяйственным угодьем, а это означало, что с ним можно делать все, что угодно.
Поле было символом, оно служило скинхедам столицей, будучи территорией любви и спорта: святое место! Его следовало пометить.
– Хрен с ним, с футболом, – заявил Миша.
Расстроился только Жижморф, да и тот не очень. Местные крепко насолили «Бригантине», и многие точили на них зуб. Дима и Леша, выражая желание масс, всерьез подумывали спалить футбольные ворота, но Миша возразил, что это будет уже вопиющая дерзость, которая не останется безнаказанной.
Меценатствующий пивзавод, будучи заранее извещенным о намеченном мероприятии, выслал десять ящиков безалкогольного пива.
В тихий час Малый Букер почувствовал, что родительский День уже начался. На первом этаже запикал Маяк, после чего сказал, что в Петропавловске, камчатском – полночь. Значит, у них уже Завтра. И впервые в жизни Малый Букер ощутил, как время наползает на него, не разделенное ночью. Это обещало необычный вечер, необычную ночь, и действительно – все сегодня шло не так, как было заведено. Леша и Дима ходили задумчивые, Миша куда-то исчез.
Шофер дядя Яша привез продуктов на два дня и сказал, забираясь обратно в кабину:
– Зажраться теперь, с-сукам. Все, на хрен, завтра ноги моей здесь не будет. Антракт, мля, веселитесь сами. А мы люди отсталые, при своем понятии.
Он выдохнул дым и остервенело захлопнул дверцу. Поварихи испуганно смотрели, как он разворачивается, как попадает колесами в песок, чего с дядей Яшей никогда не случалось, как машина буксует, как багровеет и без того красное лицо водителя. Он плюнул окурком в окно, и толстая кухарка отшатнулась.
Вечерний чай был странного вкуса. Всем показалось, что в чайники чего-то намешали.
Степина поймали за невероятным занятием: он стоял на стуле и прилаживал красные шашки. Дьяволы и Кентавры уже полыхали огнем.
– Мишка велел, – пояснил Степин, спрыгнул на пол и отошел, любуясь работой. – Понял, Паучина, кто тут главный?
И потянулся, норовя ухватить Паука все равно, за что, но тот не дался.
– Отпущение грехов, – хмыкнул проходивший мимо Леша. – Аванс, земноводные! Чтобы завтра не осрамились.
Дроздофил спросил, зачем ему канистра, и вожатый сказал, что это бензин, для костра.
Короче говоря, картина мира менялась. Явления сместились, и там, где они только что были, плясали тени. Жизнь превратилась в свежую акварель с красками, положенными неумелой рукой, с излишком влаги. Фигуры расползались, смешивались, перетекали одна в другую, но не целиком, одними краями. Вечернее бодрствование наползло на закат, и никто не спал в положенное время. «Бригантина» готовилась к бдениям; быт перепутался, и скауты ходили в приподнятой растерянности, не зная, куда шагнуть и что сказать. Леши, Димы и военрука не было, они отправились готовить расходные материалы. В рафике слегка перепились и медленно двинулись следом, охраняя лесорубов от гнева окрестных жителей.
Потом тревожное вломилось в личное: сам Миша, предмет робкого восхищения и зависти, придержал Малого Букера и спросил:
– Так ты, выходит, писательский отпрыск?
Букер глотнул и закивал, не отвечая словом. Он чувствовал, что слияние уже началось. Две реальности – чуждая лагерная и родная домашняя – пошли на смычку. Полное объединение состоится завтра, и можно было только гадать, каким окажется этот синтез, какой новый дух будет жить в гибриде двух миров. В акварельной версии химическое бракосочетание воплощалось в ультрамарин и охру, под цвет ежедневных шашечек. Они сочетаются магическим браком, рождая зеленое не-то-не-сё, тоскливую посредственность, которую Леша, разочарованный ответами на уроке мужества, посчитал основным содержанием внутреннего мира подростков.
– Твой Ботинок складно пишет, – сообщил Миша. – Одно непонятно – зачем?
– Ему за это платят, – глупо ляпнул Малый Букер.
Оказалось, что не очень-то и глупо. Миша поднял накладные брови:
– Черт! А я об этом сразу не подумал. Увлекся содержанием, и все хотел разобраться – к чему это все? Но если платят… Хорошо платят?
Букер пожал плечами. Он не знал.
– Ну, что у тебя есть? Комп который?
– МХ, семьсот девяносто четвертый.
– Виртуальный шлем есть? По женским баням шастать?
Тот покраснел:
– Нет… Пока сижу в хоккейном…
Миша подумал:
– Ну, МХ – это тоже неплохо… Шайба, короче, есть. Ну, тогда все встает на места. Безгрешная простота соблюдается.
– Что соблюдается? – храбро спросил Букер, шмыгая носом.
– Ничего, проехали. В рай твой Ботинок собирается, понял? К примитиву зовет. Высокое опускает. Грешно, говорит, много думать. Но мы и не будем, правда?
– Правда, – неуверенно согласился Малый Букер, которому, однако, всегда казалось, что отцовские принципы связаны с чем угодно, но только не с тупостью.
…Выступили поздно; зажигались нужные звезды.
– Только попробуйте сорвать мне завтрашнее мероприятие, – предупредила начальница лагеря Мишу. – Если дети устанут, не выспятся… вы меня поняли? Вообще без рук останетесь.
Миша, напрочь позабывший местоимение «ты», серьезно кивал. Когда его отпустили, он осторожно положил книгу на край стола и побежал, не скрывая бега. Мысли прыгали, и среди них не было ни одной о руках.
На Зеленое Поле он шел замыкающим, рассудив, что ему незачем щеголять увечьем. Двигались тихо, без песен. На спящие долины всем было наплевать, хотелось напасть на вражескую территорию внезапно, завладеть ею, вытоптать, выжечь и символически утвердиться, поставив костры до небес. Поэтому главной оставалась наглость демарша, показной кураж – и правда: сколько травы могли вытоптать малые скауты, пускай и тремя отрядами? И много ли они нажгут? – так, мелкое пакостничество при великом гоноре.
Костры уж были сложены, Леша и Дима потрудились на совесть. Рафик забился в подлесок, приняв в себя Игоря Геннадьевича: слышались смешки, легкий звон и озадаченное бормотанье, тянуло терпким дымком.
Безалкогольные ящики в целости и неприкосновенности сгрузили поближе к кострам, походившим на индейские вигвамы, которые вот-вот займутся огненным прометейством.
У дальнего костра стоял Леша, ожидая Кентавров; у среднего, Дьявольского, хлопотал Дима. Миша вышел из тени и принял командование, увлекая Тритонов к первому костру. Степин отделился от процессии и присоединился к Мише. Он нес под мышкой флаг компании, намереваясь погрузить древко его в самую середку захваченного поля.
В кустах и подлеске начали зажигаться крохотные огоньки: за действиями скаутов следили, но кто следил – оставалось неясным. Возможно, к ним подтягивались местные, а может быть, это прятались лесные звери и демоны.
Скауты окружили костры, держась от них на безопасном расстоянии. Древесные пирамиды располагались равнобедренным треугольником; в точке пересечения медиан была вырыта ямка для флага. Как отметил смышленый Паук, увлекавшийся разными популярными книжками магического сорта, вся композиция оказывалась мудреной игрой шестерок, троек и девяток, заключенной в абстрактное «десять».
– У параши твое место, – шепнул ему Катыш-Латыш.
А Жижморф, неразлучный со своим мячом, поставил последний в траву, украдкой прицелился и засветил Пауку по самой заднице. Он заработал замечание, но остался доволен.
Построение отменили. Это было странно. Вожатые предложили скаутам просто, по-свойски рассесться вокруг костров и насладиться незабываемым зрелищем. Беспокойная юность закончится, а ночь, костры и чувство локтя останутся навсегда. И перейдут, благодаря современным технологиям, в плоть и кровь нового поколения.
– У нас будет важный разговор, – пообещал Тритонам Миша. – Завтра вам всем предстоит очень важная, необычная процедура. Мне поручено подготовить вас в общем и целом, без деталей, конечно, а только для общего представления. Чтобы вы, так сказать, заранее пропитались духом своей завтрашней задачи. Поэтому устраивайтесь поудобнее, расслабьтесь. Посудачьте о своем, спойте песни, расскажите какие-нибудь истории. А в конце уже я возьму слово и… короче говоря, отдыхайте! Дуйте пиво и ни о чем не тревожьтесь!
Миша оглянулся, и Дима тут же подбежал к нему с зажженным факелом: больная рука мешала главному вожатому возиться со спичками. Миша принял длинный сук, обмотанный горящим тряпьем; подождал, пока Дима добежит до своих Дьяволов, которым он только что прочел примерно ту же вступительную лекцию, пригляделся и к Леше: тот тоже стоял, держа наготове факел. Слабый ветер копался в складках сине-белого флага.
