- Что она купила, что-нибудь эдакое? Какая прелесть! - сказала Клер, подходя и глядя Кики на ноги. Ее крошечное тело вжалось Уоррену в живот. Фотографии удлиняли Клер, делая ее выше и крепче, но в жизни эта американская поэтесса была чуть больше полутора метров и выглядела как подросток даже в свои пятьдесят четыре. На нее пошло минимум вещества. Можно было проследить малейшее движение ее пальца, током пробегавшее по венам, которые тянулись вдоль ее тонких рук и забирались на шею, похожую своими аккуратными складками на мехи аккордеона. Игрушечная головка Клер в каштановом бобрике как раз вмещалась в ладонь ее возлюбленного. Кики они казались такими счастливыми, но стоило ли этому верить? Веллингтонские пары гениально играют счастье.
- Вот это день! Там и то так жарко не было - мы вернулись неделю назад. Солнце сегодня как лимон. Как огромная лимонная капля. Просто невероятно, - говорила Клер, в то время как Уоррен легонько ерошил ее макушку. Она слегка запиналась - первые минуты разговора Клер всегда нервничала. Она училась с Говардом в магистратуре, и Кики была знакома с ней тридцать лет, только вряд ли они хорошо друг друга знали. Закадычными подругами они не были. В каком-то смысле Кики каждый раз встречалась с Клер впервые.
- Ты потрясающе выглядишь! - продолжала Клер. - Просто пир для глаз! Какой наряд! Как на закате - красный, желтый, терракотовый. Ты, Кикс, заходящее солнце.
- Ну, - сказала Кики, поводя головой с той грацией, которая, как она знала, очаровывала белых, - мое солнце уже зашло.
Клер издала резкий смешок. Уже не в первый раз Кики отметила отрешенность ее умных глаз, противостоящих инерции смеха.
- Ну пойдем, пройдемся с нами, - сказала Клер умоляюще, толкая Уоррена в центр между собой и Кики, словно ребенка. Странный маневр - получалось, что разговаривать они должны через Уоррена.
- Хорошо - главное, не потерять Джерома, он где- то тут. Ну и как Италия?
- Великолепно! Правда, здорово? - спросила Клер, глядя на Уоррена с нажимом, отвечавшим смутному представлению Кики о художниках: страстных наблюдателях, устремляющих весь жар своей души на любой пустяк.
- Это был отдых? Или тебе там что-то вручали?
- А, премия Данте, - ерунда, это совсем неинтересно. А вот Уоррен пропадал на рапсовом поле - чуть не доконал себя своей теорией о вредных агентах над генно-модифицированными полями. Ты не представляешь, Кики, что они там открыли… Теперь он на пальцах может доказать, что эта… как ее?… перекрестная диссе- минация - или инсеминация - ну, в общем, то, про что нам в правительстве врут без зазрения совести, а наука на самом деле… - Клер изобразила, как откидывается крышка черепа, являя миру его содержимое. - Уоррен, расскажи Кики сам. Я так путано объясняю, но это что- то фантастическое… Уоррен?
- Не так уж это и интересно, - буднично сказал Уоррен. - Мы пытаемся прищучить правительство в вопросе о ГМО. Проделана гигантская лабораторная работа, но пока все разваливается - нужно центральное, железное доказательство… Ох, Клер, здесь так жарко, и это скучная тема…
- Ну что ты… - слабо возразила Кики.
- Совсем не скучная! - воскликнула Клер. - Меня не волнуют технологические тонкости и как именно все это отразится на биосфере. Я не хочу ждать ни десять лет, ни пятьдесят - мне это сейчас важно. Это гнусно, гнусно, это ад - вот какое слово меня осенило. Вы понимаете? Мы провалились в новый круг, в глубочайший круг ада. Земля погибнет у нас на глазах при таком раскладе…
- Да-да, - твердила Кики во время тирады Клер. Эта женщина и удивляла, и утомляла ее - не было вещи, которую она не могла бы восторженно приукрасить или расчленить. Кики вспомнила знаменитое стихотворение Клер об оргазме, где она разъяла оргазм на элементы и методично описала их, словно механик, разбирающий мотор. Это было одно из немногих произведений Клер, которое Кики понимала без разъяснений мужа или дочери.
- Дорогая… - Уоррен мягко, но решительно взял Клер за руку. - Кстати, а где Говард?
- Пропал без вести, - сказала Кики и дружески улыбнулась Уоррену. - Кажется, он с Эрскайном в баре.
- Боже, я сто лет не видела Говарда! - объявила Клер.
- До сих пор над Рембрандтом работает? - допытывался Уоррен. Он был сыном пожарника, и это особенно нравилось в нем Кики, хотя она отдавала себе отчет, что романтический ореол вокруг этого обстоятельства - плод ее фантазии, не имеющий отношения к реальному житью-бытью трудяги-биохимика. Уоррен задавал вопросы, проявлял интерес, вызывал интерес, редко говорил о себе. Уоррен мог спокойно обсуждать самые страшные события и катастрофы.
- Угу, - сказала Кики, кивнула, улыбнулась и поняла, что исчерпала набор реакций, позволяющих не развивать эту тему дальше.
- Мы видели в Лондоне «Портрет корабельного мастера и его жены». Королева передала его Национальной галерее - правда, мило с ее стороны? Удивительно… то, как проработаны краски, - торопливо проговорила Клер и продолжала уже себе под нос, - то, насколько они телесны, он словно вгрызается в полотно и извлекает из него правду этих лиц, сущность этого брака - так мне кажется. Это почти антипортрет : он не лица нам показывает, он заставляет нас заглянуть в души. Лица - просто портал. Совершенно гениально.
Повисло неловкое молчание, не то чтобы заметное для Клер. Она часто говорила вещи, на которые было нечего ответить. Кики все так же улыбалась, глядя себе на ноги - на шершавую, загрубевшую кожу черных пальцев ног. Если бы не медсестринское обаяние моей бабушки, сонно думала она, не было бы и дома в наследство, а не будь дома, не было бы денег на мою учебу в Нью- Йорке. Разве я встретила бы тогда Говарда, познакомилась бы с такими людьми?
- Только Говард, кажется, исходит из противоположного мнения, дорогая, - помнишь, он это объяснял? - он доказывает, что мы имеем дело с культурным мифом о Рембрандте, о его гениальности… если можно так сказать, - заключил Уоррен с уклончивостью ученого, говорящего на языке искусства.
- Ну да, конечно, - коротко ответила Клер - похоже, ей не хотелось это обсуждать. - Он его не любит.
- Да, - подтвердила Кики, которая тоже с радостью поговорила бы о чем-нибудь другом, - он не любит.
- А что Говард любит? - спросил, усмехнувшись, Уоррен.
- Тайна за семью печатями.
Внезапно Мердок зашелся от лая и начал рвать поводок из рук Уоррена. Все трое принялись унимать и отчитывать его, но Мердок устремился прямиком к малышу, который ковылял с задушенной лягушкой, неся ее над головой как штандарт. Пес догнал ребенка у ног его матери, тот заплакал. Мать присела и взяла мальчика на руки, бросая взгляды на Мердока и его поводырей.
- Это муж виноват - мне очень жаль, - сказала Клер без особого раскаяния. - Мой муж не умеет обращаться с собаками. Это, собственно, не его пес.
- Таксы людей не едят, - сердито сказала Кики, когда женщина ушла. Она села на корточки и потрепала плоскую голову Мердока, и, подняв глаза, застала Уоррена и Клер за немой перепалкой с перекрестными взглядами - каждый пытался заставить заговорить другого. Первой сдалась Клер.
- Кики… - начала она со стыдливым, насколько это возможно в пятьдесят четыре года, видом. - Это больше не фигура речи. С некоторых пор. Я про слово «муж».
- Ты о чем? - спросила Кики и тут же поняла, в чем дело.
- Муж. Уоррен мой муж. Я только что назвала его так, но ты не обратила внимания. Мы поженились. Здорово, правда? - Восторг до предела растянул гуттаперчевые черты Клер.
- То-то я смотрю вы такие возбужденные. Поженились!
- Окончательно и бесповоротно, - подтвердил Уоррен.
- И ни души на свадьбе? Когда это случилось?
- Два месяца назад. Взяли и поженились. Просто, знаешь, начались бы ахи-вздохи в адрес двух старых окольцованных неразлучников, вот мы и не позвали никого, и обошлось без аханья. Если не считать Уоррена, который ахнул, когда я оделась Саломеей. Ну как, поахать на наш счет не хочется?
Чуть не врезавшись в фонарный столб, их троица распалась, и Клер с Уорреном опять прижались друг к другу.
- Клер, дорогуша, я бы ахать не стала - неужели нельзя было сообщить?
- Честное слово, Кикс, все так быстро случилось, - сказал Уоррен. - Разве я женился бы на этой женщине, если бы у меня было время подумать? Она позвонила мне и сказала: сегодня день Иоанна Крестителя, давай это сделаем. И мы сделали.
- Ну рассказывайте же, - настаивала Кики, хотя эта их черта, их известная всей округе эксцентричность ей не слишком импонировала.
- Так вот, я была в платье Саломеи - красном, с блестками, я купила его в Монреале - как только увидела, сразу поняла - мое. Я хотела выйти в нем замуж и получить мужскую голову. И мне это, черт возьми, удалось! И голова попалась чудесная, - сказала Клер, привлекая это чудо к себе.
- Кладезь мыслей, - подтвердила Кики, гадая, сколько раз в ближайшие недели эта свадебная легенда будет предложена благосклонному вниманию слушателей. Они с Говардом точно такие же, особенно когда им есть что рассказать. Каждая семья - готовый водевиль.
