— Пойду возьму пива, — сказал Ришард Х. — Макс, хочешь чего-нибудь еще?
Он указал на пустой бокал у Макса перед носом. Из бокала торчала палочка для перемешивания, а на его дне лежали остатки льда и помятый кружок лимона.
Макс сделал почти незаметный кивок головой.
Ришард Х. пошел прочь от столика. К моей левой кроссовке сбоку прицепился кусочек не то смолы, не то мазута. У входа в бар Ришард Х. обернулся.
— Будешь что-нибудь пить… э-э-э?.. — крикнул он.
— Фред, — отозвался я. — Пиво, пожалуйста. Кружечку хорошо бы.
Тем временем Макс достал из нагрудного кармана мобильный телефон. Он долго смотрел на дисплей, а потом убрал телефон обратно.
— Тот мудак у тебя на дне рождения, — сказал он.
Я ухватился за спинку соломенного кресла и слегка подвинул его назад.
— Слушай, да как его? — сказал Макс. — Тот мудак.
Я сделал шаг вперед, оказавшись перед креслом, слегка согнул ноги в коленях и оперся руками о подлокотники. Макс достал из кармана брюк зажигалку, щелкнул ею, а потом задул огонек.
— Тот, со слащавой рожей, — продолжил он. — Умеет так горестно и понимающе смотреть, когда начинают говорить о раке. Или об ожогах и о внематочной беременности.
— Менкен, — догадался я.
Макс все поигрывал зажигалкой.
— Да, я его имею в виду. Эрик Менкен. Этот мудак.
— Да, — сказал я.
За столик позади Макса уселись две женщины в гидрокостюмах. В руках они держали по большому бутерброду и бокалу желтого лимонада.
— Твой друг?
Макс вытряхнул из пачки сигарету и зажал ее между губами. Потом щелкнул зажигалкой.
— Нет, не друг, — засмеялся я. — Он живет по соседству. Кристина его…
— По соседству с тобой? — удивился Макс. — Я думал, такие типы живут в Гое[15] или вокруг Корнелиса Схейта.[16] Что делает такой мудак в этой трущобе?
Я снова засмеялся; получилось громковато и несколько ненатурально. Я быстро огляделся, чтобы посмотреть, не возвращается ли Ришард Х. с пивом.
— Помню, как этот мудак хныкал по телевизору о больных детишках, — сказал Макс. — Что у них было-то? Какая-то прогрессирующая слабость, из-за которой в конце концов оказываются в инвалидном кресле. Вполне достаточно, чтобы захныкать, но этот мудак стоял между инвалидными креслами со своей плаксивой, слащавой рожей и изображал святую Терезу, покровительницу всех детишек в инвалидных креслах. По-моему, так нельзя — с пышущей здоровьем, загримированной рожей «известного голландца» симулировать жалость, стоя среди инвалидных кресел и аппаратов для искусственной вентиляции легких.
Макс в первый раз посмотрел мне прямо в глаза. Не вынимая сигареты изо рта, он зажал ее между пальцами. Дым с силой вырвался из уголков его рта.
— Тот, в ком есть хоть на грош приличия, черт побери, держится от этого подальше, — сказал он. — Не торгует собственной святостью за счет чужого горя. Иначе ты мудак. Более того, мудак у всех на виду.
Вернулся Ришард Х. с пивом.
— Только сразу не смотри в ту сторону, — сказал он Максу. — Позади тебя. Чуть сбоку.
Я поднял свой бокал, чтобы чокнуться, но Ришард Х. этого не видел. Макс наклонился вперед и медленно повернул голову.
— Мм, — произнес он. — Не знаю…
Одна из женщин в гидрокостюмах тряхнула головой. Волосы у нее были волнистыми, и казалось, что от этого движения осел туман из мелких капелек воды.
— А я знаю, — сказал Ришард Х. — Нужно уметь смотреть насквозь. Такой костюм надо облупить, слой за слоем, и посмотреть, что внутри. Если ничего нет, ты снова застегиваешь молнию, вот и все.
Макс ухмыльнулся. Ришард Х. встал с кресла; ему хватило одного шага, чтобы добраться до соседнего столика.
— Можно вас обеих чем-нибудь угостить? — спросил он.
Обе женщины оценивающе оглядели его длинную фигуру, с ног до головы. Женщина с мокрыми кудрявыми волосами держала руку над глазами, прикрывая их от солнца, и улыбалась. Солнце светило Ришарду Х. в спину. Он слегка наклонился в сторону, чтобы его тень упала на лицо женщины.
— Хорошо, — сказала она.
Ришард Х. указал на полупустые бокалы.
— Это было с газом или без? — спросил он.
Все случилось так быстро, что задним числом не восстановить, где произошло первое падение, но в какой-то момент повсюду уже была кровь: на нашем столике, на лице кудрявой женщины, на левой щеке Макса, на моих руках, на моей футболке… Мои кроссовки тоже были все в крови. Бокалы падали, тарелки с картошкой фри, крокетами и салатами летели со столиков, люди вскакивали, опрокидывая кресла. Раздавались испуганные вскрики; кто-то пронзительно завизжал и долго не мог замолчать.
Самый большой кусок чайки упал не к нам, а через несколько столиков от нас; нам досталась часть с одной лапой. В связи с этим мне вспоминается прежде всего тот факт, что мой бокал не опрокинулся. Еще я готов побожиться, что лапа шевелилась — но очень может быть, что эта деталь появилась в более поздних рассказах о происшествии.
Кудрявая женщина схватилась за лицо, потом уставилась на окровавленные кончики пальцев. Люди стояли — кто-то растопырил руки, кто-то держал ладонь у рта — и смотрели на куски растерзанной чайки. Некоторые показывали вверх, в безоблачное небо, но чаще — на вращающиеся крылья ветряка.
— Ничего себе, — сказал кто-то. — Она уж точно не знала, куда угодила.
Официант поднял с пола голову чайки, завернул ее в салфетку и скрылся в баре.
— Две недели назад тут еще одну разрубило пополам, — сказал мужчина в майке без рукавов, с названием известной спортивной школы на груди. — Но та была не такая большущая.
Прищурив глаза, я смотрел на вращающиеся крылья ветряка; я искал видимый знак, точное место на лопасти, на которое налетела птица, — короче говоря, следы крови, но крылья вращались слишком быстро.
Между тем люди на террасе давно отвлеклись от несчастной чайки. Они подталкивали друг друга и указывали на Ришарда Х.
Он оставался на том же месте, у столика с двумя женщинами, но низко присел на корточки, так что его глаза оказались на уровне столешницы. Это была поза человека, который ищет укрытия после падения гранаты, — во всяком случае, поза человека, который сознает, что опасность всегда приходит с неожиданной стороны. Ришард Х. вытянул руки вперед, сжав ладони. Между его сжатыми ладонями в ярком солнечном свете сверкал серебром пистолет.
На парковке Макс разразился смехом. Он смеялся так громко, что прохожие останавливались и оборачивались.
— Господи! — икал он, вытирая слезы, выступившие на глазах. — Посмотрел бы ты на себя! Как будто не можешь посрать. Вам лимонад с газом или без?..
И тут Макс расхохотался так, что больше не мог выговорить уже ни слова. Ришард Х. шел, держа руки в карманах, и хмуро смотрел перед собой. Его голова все еще была темно-красной, какой она стала на террасе «Тимбукту».
Макс присел на корточки — в точности как Ришард Х. на террасе, — вытянул руки перед собой и выставил указательный палец, словно пистолет.
— Freeze! — завопил он. — Don’t fucking move or I’ll blow your fucking brains out![17] Да, это было очень хорошо, но нельзя ли повторить для оператора? Лимонад не попал в кадр.
Мы стояли возле серебристого «мерседеса». Ришард Х. щелкнул, открывая дверцы. Он тоже слегка ухмылялся, но неискренне.
— А ты где встал? — спросил Макс.
Он скользнул взглядом вниз и остановился на моих окровавленных кроссовках.
— Или ты пришел пешком?
Я указал на свою машину, припаркованную через два места от «мерседеса».
— Точно, — сказал Макс.
Он сделал глубокий выдох и снова поднес тыльную сторону руки к залитому слезами лицу. Ришард Х. уселся за руль и надел солнечные очки.
— Мне было бы приятно… — начал я, но в это время у Макса зазвонил мобильник.
Он бросил взгляд на дисплей и только потом поднес телефон к уху.
— Как там, все в порядке? — спросил он.
Он повернулся так, что оказался почти спиной ко мне, и оперся о багажник «мерседеса». Я не двигался с места, хотя и понимал, что Максу неудобно вести откровенный разговор по телефону в моем присутствии. И действительно, он снова повернулся ко мне лицом, посмотрел мне в глаза и прикрыл мобильник рукой.
— Чао, — сказал он и подмигнул мне.
Я помахал Ришарду Х. В зеркальных стеклах его солнечных очков отражались стремительно вращающиеся крылья ветряка, и я не знал, видел ли он меня и ответил ли на мое приветствие.
И тут моя машина не завелась.
Я громко выругался, в третий раз поворачивая ключ зажигания, но под капотом раздался только усталый, постепенно затухающий скрежет, словно издыхающее насекомое потирало лапками. Я почувствовал жжение в глазах и уронил голову на руль. Мне вспомнился тот день — это было не больше года назад, — когда я впервые въехал на этой машине на улицу Пифагора.
