— Однако это дивно, — сказала Теодора, успокоившись. — Собака привела тебя ко мне…
Она долго всматривалась в Асафа, точно вдруг увидела его совершенно в новом свете.
— И ты явился сюда невольным посланником, дипломатическим вестовым, не ведающим о своем назначении. — Ее глаза сверкали. — И кто бы еще готов был последовать за поспешной собакой, и купить эту пиццу за полную меру денег, и целиком принести свои желания в жертву ее желаниям? Что за сердце, Панагия му, что за горячее и искреннее сердце…
Асаф смущенно заерзал на стуле. По правде говоря, большую часть времени он чувствовал себя изрядным идиотом, несясь за собакой, и новое толкование его поведения слегка изумляло.
Монашка обхватила себя руками, она почти дрожала.
— Ныне ты разумеешь, отчего молила я тебя поведать сию историю? Ну вот, теперь я чуть более спокойна, ибо сердце говорит мне, что коли есть тот, кто сыщет голубку мою, то ты — сей.
Асаф пробормотал, что именно это и пытается сделать с самого утра, и, если она даст ему теперь адрес Тамар, он сразу же ее отыщет.
— Нет, — сказала Теодора и поспешно встала. — Ко великой скорби моей. Сего сделать не смогу.
— Нет? Почему?
— Ибо клятву взяла с меня Тамар.
И сколько Асаф ни пытался понять, в чем дело, сколько ни спрашивал — она отказывалась отвечать, нервно носилась по комнате, бормотала свое взволнованное «хо-хо» и беспрерывно качала головой.
— Нет, нет, нет… Поверь мне, милый, ежели бы в руке моей было, то я бы даже надежду питала, что ты… нет! Молчок! — Она сердито ударила себя по пальцам. — Молчание, старуха! Не скажи!
Еще один стремительный круг по комнате, яростное сопение, маленький смерч — и она опять остановилась перед ним.
— Ибо Тамар действительно молила меня, внемли, не надувайся ты так, только сие могу сказать тебе: в последний раз, что была Тамар здесь, она взяла с меня клятву, что ежели придет в ближайшие дни некто и спросит, где она или же, к примеру, какая у нее фамилия и кто родители, ежели начнет дознаваться о ней, и будь он даже мил и сладок, как никто другой (сие не она говорила, сие я говорю), запрещено мне строжайшим запретом тому отвечать!
— Но почему, почему?! — взорвался Асаф. — Почему вдруг она такое сказала? Что с ней может случиться, что…
Монашка продолжала отрицательно мотать головой, будто боялась, что он выудит из нее секрет. Потом приложила указательный палец к его губам:
— Ныне молчи!
И Асаф в изумлении сел.
— Внемли-ка, говорить о ней не имею права. Клятвой связан язык мой. Однако позволь, поведаю тебе историю, и ты, возможно, и поймешь нечто.
Асаф возбужденно барабанил по коленке. Его злило, что придется начинать все поиски сначала. Да и вообще, может, лучше уйти прямо сейчас, не терять больше времени? Но слово «история» всегда действовало на него завораживающе, а мысль о том, что он услышит историю из ее уст, с ее выражением лица, с этими удивительными всполохами света в ее глазах…
— Хо-хо! Улыбнулся, сударь мой! Меня не проведешь, сия старуха знает, что означает таковая улыбка! Дитя историй ты, я с одного взгляда проведала, в точности как Тамар моя! Ежели так, поведаю тебе историю мою, — вот тебе подарок за историю, что ты рассказал.
— Ну, так за что пьем? — спросила Лея и попыталась улыбнуться.
Тамар взглянула на вино и поняла, что боится произнести вслух свое желание.
Лея сказала вместо нее:
— Выпьем за твой успех, чтобы вы благополучно вернулись. Оба.
Они чокнулись и выпили, глядя глаза в глаза. Вентиляторные лопасти под потолком бесшумно крутились, разгоняя волны прохлады, но нарождающийся суховей неумолимо проникал внутрь здания.
— Поскорей бы уж началось, — вздохнула Тамар. — А то предыдущие дни… Я уже неделю почти не сплю, не могу ни на чем сосредоточиться. Это напряжение меня убивает.
Лея протянула через стол крепкие руки, и они с Тамар сцепили пальцы.
— Тами-мами, еще не поздно передумать… никто тебя не сможет обвинить, уж тем более я, и я никому не расскажу про твою сумасшедшую идею.
Тамар покачала головой, отстраняя всякую мысль об отступлении.
К столику подошел Самир и зашептал Лее на ухо.
— Подай в больших горшках, — распорядилась та. — А что касается вина — порекомендуй шабли. А нам можешь принести курицу с тимьяном.
Самир улыбнулся Тамар и вернулся на кухню.
— Что ты им сказала? — спросила Тамар. — Ребятам с кухни? Что ты им рассказала?
— Мол, мы что-то такое с тобой празднуем… погоди, что же я действительно сказала? А… мол, ты уезжаешь, надолго… Сейчас увидишь, какой сюрприз тебе приготовили.
— Господи, как я буду скучать.
— Это точно, такой еды ты там не покушаешь.
— Теперь смотри. — Лицо Тамар сделалось жестким. — Вот конверт, в нем письма, оставляю их тебе. Они уже с адресом и с марками.
Лея обиженно насупилась.
— Господи, Лея, дело не в деньгах! Просто я хотела, чтобы все было готово.
— И еще хотела все сделать сама, как обычно, — уточнила Лея и покачала головой, словно говоря: «Что прикажете делать с этой девчонкой?»
— Брось, Лея! Хватит пререкаться. Что касается писем… ты ведь помнишь, правда?
Лея закатила глаза и забубнила, как ученик, в который раз вынужденный повторять ненавистное домашнее задание:
— Каждые вторник и пятницу. Ты их пронумеровала?
— Здесь, сбоку, на круглых наклейках. Прежде чем пойти…
— …отлепить наклейку, — отчеканила Лея. — Слушай, ты думаешь, что я идиотка? Тупица с базара? Да! — Она демонстративно рассмеялась. — Вот кто я?!
Тамар пропустила этот выпад мимо ушей.
— Очень важно, чтобы ты отсылала письма в правильном порядке, потому что я сочинила целую историю и шуточки про всяких людей, которых я встречаю… в общем, всякую дурь дебильную, но беспокоиться они не станут, а значит, не станут мешать. — Она скривила губы в язвительной усмешке. — Такой вот роман в письмах с продолжением.
— Боже. Ты и это продумала? Всю голову небось сломала.
И Лея метнула неодобрительный взгляд на бритый череп Тамар.
— Вообще-то, — продолжала Тамар, в душе поблагодарив Лею за то, что та воздержалась от комментариев по поводу ее новой «прически», — письма должны усыпить их на месяц, этого времени мне хватит. До середины августа. И две недели из этого месяца они пробудут за границей. Священный отпуск! — она снова криво улыбнулась. — В этом году под девизом «жизнь должна продолжаться несмотря ни на что».
Они с Леей посмотрели друг на друга, вздохнули, пожали плечами — в полном неверии, что такое возможно.
— Главное, чтобы мне не мешали, чтобы не начали меня искать, — сказала Тамар.
— Навряд ли они сподобятся на такое, — буркнула Лея.
Она придвинула к себе конверты, зашевелила толстыми губами, читая адрес и имена родителей Тамар.
— Тельма и Авнер… красивые они подцепили имена, точно из какого-нибудь звездного шоу…
— Моя жизнь в последнее время больше похожа на дешевую мыльную оперу.
— Знаешь, однажды я видела на стене надпись… «Я убью свою мамочку, если она еще раз меня родит».
— Примерно так, — рассмеялась Тамар.
Самир и Авива вынесли из кухни большое блюдо. Сняв серебристую крышку, Тамар увидела, что вокруг виноградной долмы бордовыми вишенками выложено ее имя.
— Это от нас всех, с любовью, — сказала Авива, зарумянившаяся от кухонного жара. — Чтобы ты нас не забывала.
Ели они молча. Обе притворялись, что наслаждаются едой, но аппетита не было ни у той, ни у другой.
— Я что подумала, — наконец заговорила Лея, отодвигая тарелку. — Помнишь мою сараюшку для всякого барахла? В двух шагах отсюда. — Тамар помнила. — Так вот, я кину там матрас для тебя, и не вздумай мне говорить «нет»! — Тамар молчала. — Ключ спрячу под вторым цветочным горшком. Если тебе надоест ночевать на скамейке в парке Независимости или, скажем… сервис там будет недостаточно стильный, так ты приходи в сараюшку и выспись как белый человек, идет?
Тамар перебрала в уме возможные опасности. Кто-нибудь увидит, как она входит в сарай, потом выяснит, кому он принадлежит… Лея, конечно, ее не выдаст, но один из кухонных работников может проболтаться по глупости, и тогда они поймут, кто она такая, и план сорвется. Лея с тревогой следила за морщинками, собравшимися на чистом лбу Тамар. Что происходит с девочкой в последнее время?
И все же сараюшка — хорошая идея, подумала Тамар. Даже очень хорошая. Надо будет лишь как следует проверить, нет ли слежки. И ничуть не повредит, если она выспится и станет хоть немножко похожа на человека. Она улыбнулась. Лицо ее смягчилось, морщинки разгладились.
— Приходи, мами, отоспись! — обрадовалась Лея. — Там и кран с раковиной есть — помоешься. Вот туалета нет…
— Я уж устроюсь.
