— Как вы смеете критиковать наш кастинг? Сравните моих красавиц со своими женами!
Но я сдержался, не будучи представлен супруге драг-квина, руководившего конторой. «Аристо» боится, что «Л'Идеаль» решит устроить тендер с участием другого агентства, либо просто кинет без предупреждения, или, того хлеще, подпишет контракт с какой-нибудь киноактрисой. На меня оказывают адское давление, если мне будет позволено употребить этот эпитет в храме Божьем. Но «что делать?» спрошу я вслед за товарищем Лениным. Не отправляться же мне в Чечню под бомбы, чтобы надыбать им чеченку… Я, честное слово, нетворковал где мог, стал стахановцем клаббинга, вечным Гоем. Я опросил всех плейбоев-натуралов города Москвы, секс-террористы от русской золотой молодежи приволокли мне своих телок, я записал сотни мобильников, забил такое же количество стрелок, и практически столько же раз меня продинамили. Я каждый вечер гужевался в «Турандот», «Газгольдере», «На Крыше», в «Подвале» и «Любе», рыская в поисках мелких попок и аппетитных грудок (которые, для симметрии, охотились на оголодавших олигархов), и даже выехал за пределы вашей империи, побывав в Киеве, Риге, Вильнюсе, Софии, Варшаве, Белграде, Загребе, Бухаресте и Будапеште (в Восточной Европе названия городов похожи: думаешь, что приехал в Румынию, ан нет, ты в Венгрии, козел!). Я совершил налеты на все Fashion Lounge, где девушки, дефилирующие на плазменных экранах, просто карлицы по сравнению с теми, что обслуживают вас за барной стойкой, и обзавелся карточками гостя всех «Private Gentelmen's Club» Восточной Европы. Я закорешился с Гулливером (боссом «Дягилева») и Сашей Соркиным (совладельцем «Кабаре» и «GQ») и теперь вот вернулся на ушах в Париж. Не на шутку усомнившись в собственной профпригодности.
Ну и ладно, я хотя бы оторвался по полной. Вы знаете, с тех пор как мы с вами расстались в Париже, я много чего пережил. Тогда, работая в рекламном агентстве, я объехал весь мир и написал книгу, после чего меня, само собой, уволили. Я даже отсидел за соучастие в убийстве — как-то раз, напившись ночью во Флориде, я попал в грязную историю… Потом девяносто девять дней прослужил телеведущим во Франции, но это уже было черт знает что, я искал свое место под солнцем… А вот с тех пор, как я живу здесь, у меня создается впечатление, что я его нашел. Что-то тут не чисто — в Москве я никогда не депрессую. Мне показалось, что я обрел наконец надежное пристанище в компании юных любительниц пушапов с волнистыми волосами, которых я водил ужинать в «Пушкинъ» или в «Прадо», а потом качал у себя на коленях в клубе «First» с видом на неторопливую реку… Я повторял им:
— Поцелуй мой циферблат, дороже на мне ничего нет.
Некоторые лизали его, покусывали и засасывали. Я заливал им слишком неумело, чтобы они в меня втюрились. Я неизменно провожал их домой и тусил в одиночестве по борделям. Еще в этом городе есть один гениальный ресторан — «Аист», где в нас то и дело пуляли гангстеры. Национальный московский спорт — уклониться от пули в перестрелке, по ощущению что-то вроде гигантского слалома в Альпах. Наутро после пьянки я отправлялся в Сандуновские бани, где качки с волосатыми спинами секли меня в раскаленном хаммаме дубовыми ветками. Когда мое тело приобретало лиловый оттенок, его погружали в деревянный чаи с ледяной водой, выплескивая мне прямо в морду кипяток из ведра, и при этом еще полагалось расхохотаться и доказать, что я настоящий мужчина, отхлестав себя березовым веником. Похмелье, вытесненное жуткой болью, незаметно покидало мой организм. В России физическое страдание служит для забвения нравственных мук.
Для самых упрямых девиц, которые в упор никого не видят, у меня имелась домашняя заготовка. После глазной операции хирург прописал мне капли хилокомод для увлажнения роговицы. Я выходил в туалет и закапывал их, пока они не начинали переливаться через край. Мои поддельные слезы смягчали самых строптивых; некоторые даже влюблялись в ту же секунду (русские мальчики никогда не плачут, разве что на армейской службе). Я с места в карьер засаживал им Тургенева: «О, кроткие чувства, мягкие звуки, доброта и утихание тронутой души, тающая радость первых умилений любви, — где вы, где вы?» Почувствуйте разницу. Заслышав француза, выкрикивающего с дрожью в голосе абзац из «Первой любви», они мгновенно попадались в капкан. Московские мужики особо не парятся. Они ребята простые — пьют как лошади и живут на разрыв ноздри, потому что умирают от страха. Здоровенные детины в приталенных костюмах антрацитового цвета от Роберто Кавалли способны наложить в штаны, как последние педики, при взгляде на грациозных фей, к которым им боязно подступиться. А когда они наконец решаются подвалить, то уже пьяны в стельку, им некогда разговаривать, они ведут себя по-скотски, нагло обдавая девушек своим забродившим дыханием, и тянут их за руку, оставляя синяки. Некоторым это нравится; привычка — вторая натура. Короче, уверяю вас, моя методика выделялась на их фоне. Я позиционировал себя как хиляка и плаксу, цитирующего мертвых поэтов, но предлагал при этом баснословные контракты с мировым лидером косметической промышленности. Оглушительный успех, должен вам сказать. Теперь мне к другой жизни уже не привыкнуть. Не знаю, как обычные парни умудряются прожить с одной-единственной женщиной несколько десятилетий. Это уже вымирающий подвид, не правда ли, святой отец?
Профессиональный романтизм не мешал мне рассматривать юных моделек как пушечное мясо. Я совершенно ничего не чувствовал, провожая их к своей тачке под звуки «Плясок щеголих» Стравинского (дергаясь по пять часов под техно в «Дягилеве», мои телочки даже не подозревали, что этот клуб назван в честь создателя «Русских сезонов»!). Я относился к ним как к славным бемби, которых надо заловить для моего домашнего зоопарка с человеческим лицом. Прошу прощения, дорогой митрополит!
Я радовался, что здесь девушки послушнее, чем во Франции, и не собираются немедленно меня кастрировать. Или не зря по-английски «раб» будет «slave»?[40] По правде говоря, я уже забыл, что бывают на свете женщины, способные блистать, не выхолащивая при этом мужчин. Я открывал для себя мужской удел доженской эпохи. Возможно, в доброе старое время все барышни опускали очи долу, как эти русские идиллические куколки, играющие в верность до гроба, чтобы легче было командовать парадом. Не будучи женоненавистником, не могу не отметить, что феминизм уничтожил юмор, позволявший мужчинам и женщинам мирно сосуществовать. Кто-то дал звонок, и переменка накрылась. Теперь мы равны, веселью пришел конец. Отныне мы соперники в одиночном забеге.
Меня умиляла их бедность, готовность быстренько отдаться в обмен на рум-сервис в отеле «Мариотт», их синтетические шмотки, искусственные шубы, грошовые цацки и купленная по дешевке туалетная вода, воняющая синтезированным ароматом розы… Я страшно возбуждался от всех этих признаков убогости. Как-то одна из них попросила у меня денег на метро, чтобы вернуться домой. Боже, как я хохотал — про себя. Один звонок Сергею, и она будет перемещаться только на «хаммере» — серьезные люди умеют вознаграждать за хорошо проделанную работу.
— Октав, ты уверен, что у тебя нет под рукой чеченской бомбочки?
— ВАУ-ААУ-АУУУ! Ты ваще, босс, в натуре хочешь пас самоубить или что? НИКОГДА не произноси ничего подобного вслух в русском аэропорту! Извините, он пошутил, все путем, господин таможенник, у него документы в порядке, это frantsuz, вы ж знаете, какие мы тупые… Примите, прошу вас, сто долларов в качестве компенсации, pazhalasta, diplomat, dokumenti, можно, мы без очереди? Ambassad. Governcmcnt friend of President Putin,[41] da, da, spasiba.
Бертран, мой обожаемый патрон в «Аристо», был вне себя, выйдя из офиса «Л'Идеаля», и сразу по приезде в Москву потребовал принести ему снимки всех чеченок, прошедших кастинг начиная с 1991 года. Я думаю, он подсознательно был влюблен в психованного гермафродита Ли Чан-Йонга и готов был разбиться в лепешку, только бы не обмануть его ожиданий. Но я уже, само собой, все прочекал: ничего стоящего у нас в загашнике не имелось. Наши последние чеченские экземпляры уже наверняка стали матерями семейства или были погребены под горами трупов. Я привез Бертрана к Идиоту в Жуковку. На первом этаже его дома находилась дискотека-оружейная-тир-для-стрельбы-из-автомата, на втором — бассейн с подогревом, на третьем — будуар в восточном стиле с кальянами и пуфами, на четвертом — кинозал с кондиционером, на пятом — дизайнерский свинг-лофт и, наконец, на шестом красовалась просторная веранда из тика с зимним садом, пальмами, солярием и взлетной площадкой для вертолета. Бертран разлегся в восточном будуаре и, поставив DVD с Лэсси, вперился в экран телевизора. Милана, личная помощница Сергея, и две не вполне половозрелые узбечки подавали ему плов[42] на обнаженном животе, и я с полным основанием могу сказать, что они были недалеки от borderline.[43] Да, конечно, я никого не сумел продать в Париж, но поскольку Сергей тайком заснял на видео эти игры, Бертран уже не рискнет меня уволить.
