Я, признаться, и сама была несколько ошарашена этой новостью про темнокожую сожительницу. Я выросла в университетском городе, куда съезжались вест-индские, африканские и азиатские студенты всех цветов и оттенков, и мне внушили, что их надо избегать по соображениям репутации и по предписаниям религии. А через свое воспитание нелегко перешагнуть, если ты не бунтарь по натуре.
Но все же Джорджа мы в конце концов навестили: нас вызвалась подвезти компания, собравшаяся охотиться на севере страны. Он уже слышал о нашем прибытии в Родезию, и хотя при виде нас от сердца у него отлегло, но держался он поначалу донельзя угрюмо.
— Ну, Джордж, ну мы же хотели свалиться тебе как снег на голову.
— Ну, Джордж, ну откуда нам было знать, что ты прослышал о нашем приезде. Слушай, Джордж, тут у вас новости разносятся со скоростью света.
— Ну, Джордж, ну мы же надеялись сделать тебе сюрприз.
Мы к нему подлещивались и нукали, пока он наконец не сказал:
— Ладно, чего там, приятно все-таки вас повидать. Вот кого не хватает, так это Кэтлин. Нам ох как надо держаться вчетвером. Пожили бы с мое в эдаком местечке, поняли бы, что такое старые друзья.
Он показал нам свои сараи для просушки табака. Он показал нам лужайку, на которой проводил опыты по случке жеребца с зеброй. Животные резвились порознь, не выказывая друг к другу ни приязни, ни отвращения.
— Это уже удавалось, — сказал Джордж. — Выводили чудесную скотину, поумнее мула и покрепче лошади. Но с этой парой мне что-то не везет, они друг на друга смотреть не хотят.
Чуть позже он сказал:
— Пойдем чего-нибудь выпьем, надо вас познакомить с Матильдой.
Она была темно-коричневая, с жалкой впалой грудью и круглыми плечами, нескладная, очень крутая с мальчишками-домочадцами. Мы выпивали на веранде и все умасливали Джорджа, что было нелегко. Почему-то он стал распекать меня за то, что я не вышла за Скелетика, и говорил, как это, ей-богу, подло — так оплевать наше общее прошлое. Я переключилась на Матильду. Она ведь, наверно, спросила я, в здешних краях каждый кустик знает?
— Нет, — сказала она. — Я была приютная мою жизнь. Мне из места на место нет было нельзя как всякий грязный девчонка.
На всех словах она делала одинаковое ударение.
Джордж пояснил:
— Ее отец был белый, из городских чиновников. Ее воспитали в приюте, не как других цветных, понятно?
— Ну, я же не черноглазый Сузан от соседний двор, — подтвердила Матильда, — я нет.
Вообще же Джордж помыкал ею, как служанкой. Она была чуть ли не на пятом месяце, а он то и дело гонял ее за чем-нибудь. За мылом, например: Матильда сходила принесла мыло. Джордж сам себе варил туалетное мыло, горделиво нам предъявленное, он даже сообщил рецепт, но я его запоминать не стала: пока жива была, я любила хорошее мыло, а Джорджево пахло брильянтином и, чего доброго, пачкалось.
— Вы коричневаешь? — спросила меня Матильда.
Джордж перевел:
— Она спрашивает — к тебе загар хорошо пристает?
— Нет, меня обсыпает веснушками.
— Моя невестка обсыпает веснушки.
Больше она ни слова не сказала Скелетику или мне, и мы ее с тех пор никогда не видели.
Через несколько месяцев я сказала Скелетику:
— Надоело мне таскаться с вами.
Не то чтобы он удивился моему дезертирству; но ужасно было, как я об этом сказала. Он посмотрел на меня с суровым укором.
— Выбирай выражения. Вернешься в Англию или останешься здесь?
— Пока останусь здесь.
— Ну ладно, ты хоть из виду не пропадай.
Я перебивалась гонорарами за колонку светских новостей в местном еженедельнике, хотя, конечно, вовсе не так собиралась я писать о жизни. Покинув замкнутый кружок археологов, я сверх всякой меры обзавелась друзьями. Меня ценили за то, что я недавно из Англии, и за любознательность. Холостяков и предприимчивых семейств, с которыми я исколесила сотни миль по родезийским дорогам, было без счету, но, вернувшись на родину, я сохранила отношения только с одним семейством. Они как бы остались представительствовать за всех: тамошние похожи друг на друга, словно кучки идолов, разбросанные по пустыне.
Я виделась с Джорджем еще раз — в Булавайо, в гостинице. Мы пили виски со льдом и говорили о войне. Экспедиция Скелетика тогда решала, оставаться им в Африке или ехать домой. Они докопались до самого интересного, и, выберись я к ним в Зимбабве, Скелетик погулял бы со мной при лунном свете по развалинам храма, и я, может статься, увидела бы, как призраки финикийцев мелькают то впереди, то на стенах. Я не вовсе раздумала выйти за Скелетика: пусть только сначала доучится. Надвинувшаяся война висела у всех над душой, и я говорила об этом Джорджу, когда мы сидели и пили виски на гостиничной веранде под жгучим и ярким зимним солнцем африканского июля.
Джордж любопытствовал насчет моих отношений со Скелетиком. Он расспрашивал меня добрых полчаса и отстал лишь после моих слов:
— Джордж, ну что за напор?
Тогда он вдруг разволновался и сказал:
— Война не война, а я отсюда сматываюсь.
— От жары то ли еще на ум взбредет, — сказала я.
— Сматываюсь в любом случае. Я уйму денег просадил на этом табаке. Дядька мой уже с ума сходит. Такие здесь колонисты все мерзавцы: не угодишь им — со свету сживают.
— А как же Матильда? — спросила я.
— Что с ней сделается, — сказал он. — У нее сто человек родни.
Я уже слышала, что родилась девочка. Говорили, черная, как уголь, и копия Джорджа. И будто бы Матильда уже носит следующего.
— А как же с ребенком?
Он ничего на это не сказал. Он заказал еще виски и долго помешивал в своем стакане.
— Тебе двадцать один исполнилось, а ты меня не пригласила? — выговорил он наконец.
— Да я ничего не устраивала, Джордж, никак не отмечала. Ну, выпили рюмку-другую — Скелетик, два старых профессора с женами и я, понимаешь, Джордж.
— На день рождения не позвала, — сказал он. — Вот Кэтлин мне все время пишет.
Это он врал. Писала-то Кэтлин мне, и довольно часто, предупреждая при этом: «Не говори Джорджу, что я тебе пишу: он обидится, а мне сейчас вовсе не до него».
— Ну вы же, — сказал Джордж, — вообще плюете на старых друзей, что ты, что Скелетик.
— Ну, Джордж! — сказала я.
— Вспомни, как мы дружили, — сказал Джордж. — Нет, ты вспомни, как мы дружили. — Его большие карие глаза налились слезами.
— Мне вообще-то надо идти, — сказала я.
— Да погоди ты. Погоди меня бросать. Я тебе кое-что расскажу.
— Хорошее что-нибудь? — И я изо всех сил улыбнулась. Ему всегда и на все требовалась повышенная реакция.
— Сама не понимаешь, какая ты везучая, — сказал Джордж.
— Да ну? — огрызнулась я. Иногда мне тошно становилось слушать, что я такая везучая. Бывало, украдкой пробуя писать о жизни, я понимала, чего стоит все мое везение. Когда в моих писаниях жизнь снова и снова не укладывалась и не изображалась, меня все больше затягивала, несмотря на мое беспечное житье, неутолимая тоска по ненаписанному. И так в бессильных писательских потугах я наливалась ядом, который отравлял мне день за днем и брызгал на Скелетика или вообще на кого попало.
— Ни с кем ты не связана, — говорил Джордж. — Хочешь — приходишь, хочешь — уходишь. И все время что-нибудь подвертывается. Ты свободна — и сама не знаешь своего счастья.
— Помалкивал бы насчет свободы, — отрезала я. — У самого-то богатый дядюшка.
— А я ему надоел, — сказал Джордж. — С него вроде хватит.
— Ну и что, у тебя еще все впереди. Что ты хотел мне сказать?
— Секрет, — сказал Джордж. — Помнишь, у нас бывали с тобой секреты?
— Бывали, бывали.
— Ты меня продавала?
— Ну что ты, Джордж. — По правде-то я не помнила ни одного из бессчетных секретов школьных дней или даже более поздних.
— Так вот, это секрет, учти. Уговор — не выдавать.
— Договорились.
— Я женат.
— Джордж, ты женат? На ком это?
— На Матильде.
— Какой ужас! — выпалила я, не подумавши, и он согласился.
— Да, ужасно, а что было делать?
— Со мной мог посоветоваться, — важно сказала я.
— Я тебя на два года старше. Нужны мне твои советы, Иголка сопливая.
— Тогда и сочувствия не жди.
— Ничего себе друзья у меня, — сказал он. — Сколько лет, можно сказать, прожили бок о бок…
— Ну, Джордж, бедняга! — сказала я.
— Тут на трех белых мужчин одна белая женщина, — сказал Джордж. — В глуши и вовсе не увидишь белой, а увидишь — так она тебя не увидит. Что мне было делать? Мне нужна была женщина.
Меня чуть не стошнило. Я получила суровое шотландское воспитание, а фраза «Мне нужна была женщина», которую Джордж к тому же два раза повторил, была омерзительно дешевая.
— Матильда прямо осатанела, — сказал Джордж, — после того, как вы со Скелетиком нас навестили. У нее друзья — миссионеры, так она собрала вещи — и к ним.
