Эллсворт Тухи, который в этот период хотел прежде всего избежать ссоры с Винандом, не смог сдержать недовольства, что Винанд не выбрал жертвой его. Он почти желал, чтобы Винанд попробовал подкупить его, не важно, что последует за этим. Но Винанд редко замечал его.
Винанд никогда не боялся смерти. Мысль о самоубийстве посещала его, но не как намерение, а лишь как одна из многих вероятностей человеческой судьбы. Он рассматривал эту возможность безразлично, с чувством вежливого любопытства, как рассматривал любую возможность, — а затем забывал. Винанду была знакома полная потеря сил, когда воля ему изменяла. Он всегда излечивался, проведя несколько часов в своей галерее.
Так он дожил до пятидесяти одного года и этого дня, когда не произошло ничего значительного, и всё же вечер застиг его лишённым всяких желаний.
Гейл Винанд сидел на краю постели, слегка наклонившись вперёд, локти его покоились на коленях, пистолет лежал на ладони.
«Да, — сказал он себе, — решение где-то здесь. Но я не хочу об этом знать».
И ощутив, что в основе желания не знать коренится приступ страха, он понял, что сегодня не умрёт. Пока он ещё чего-то боится, страх убережёт его жизнь, даже если это означает лишь продвижение к неведомой катастрофе. Мысль о смерти не принесла ничего. Мысль о жизни принесла небольшую милостыню — намёк на страх.
Он пошевелил рукой, ощутив вес пистолета. Улыбнулся чуть заметной разочарованной улыбкой: «Нет, это не для тебя. Ещё не время. У тебя ещё достаточно ума, чтобы не умирать бессмысленно».
Он отбросил пистолет, понимая, что момент прошёл и это больше не угрожает ему. Встал. Радости он не испытывал, только усталость, но он уже вернулся к своему обычному состоянию. Сомнений больше не было, надо было заканчивать этот день и отправляться спать.
Он спустился в свой кабинет и достал бутылку.
Когда в кабинете зажёгся свет, он заметил подарок Тухи. Это был большой вертикально стоящий ящик. Винанд уже видел его этим вечером. Он подумал тогда: «Что за чёрт» — и забыл о нём.
Он налил себе и медленно пил стоя. Ящик был слишком велик, чтобы его можно было не замечать, и, пока пил, он пытался угадать, что бы там могло быть. Он был не в состоянии вообразить, что, собственно, Тухи мог ему послать; он ожидал чего-нибудь не столь существенного — небольшого конверта с намёком на шантаж; многие уже пытались совершенно безуспешно шантажировать его; он подумал, что у Тухи могло бы хватить ума понять это.
К тому времени, когда стакан опустел, он не пришёл к какой-то разумной догадке. Это его раздражало, как не поддающийся решению кроссворд. Где-то в его столе хранились инструменты. Он нашёл их и вскрыл ящик.
Это была статуя Доминик Франкон, изваянная Мэллори.
Гейл Винанд подошёл к своему столу и положил клещи, которые держал так, будто они сделаны из хрупкого стекла. Затем повернулся и вновь оглядел статую. Он смотрел на неё около часа.
Затем подошёл к телефону и набрал номер Тухи.
— Алло? — послышался голос, хриплая торопливость которого свидетельствовала о том, что Тухи подняли с постели.
— Ладно. Приходите, — сказал Винанд и повесил трубку.
Тухи приехал спустя полчаса. Это был его первый визит в дом Винанда. Он позвонил, и ему открыл сам Винанд, всё ещё в пижаме. Он не сказал ни слова и направился в кабинет; Тухи последовал за ним.
Обнажённое мраморное тело с откинутой назад в порыве страсти головой превращало комнату в храм, которого уже не существовало, — храм Стоддарда. Глаза Винанда, в глубине которых таилась сдерживаемая ярость, выжидающе смотрели на Тухи.
— Вы хотите, конечно, узнать имя натурщицы? — спросил Тухи, и в голосе его прозвучала победная нотка.
— Чёрт возьми, нет! — взорвался Винанд. — Я хочу узнать имя скульптора.
Его удивило, почему Тухи не понравился вопрос; что-то большее, чем досада, отразилось на лице Тухи.
— Скульптора? — переспросил Тухи. — Минутку… обождите… Я полагаю, что знал его… Стивен… или Стенли… Стенли и ещё что-то… Честно говоря, не помню.
— Если вы знали, что покупаете, вы знали достаточно, чтобы спросить имя и не забывать его.
— Я наведу справки, мистер Винанд.
— Где вы её достали?
— В одной художественной лавочке, знаете, из тех, на Второй авеню.
— Как она туда попала?
— Не знаю. Не спрашивал. Я купил, потому что знаю, кого она изображает.
— Вы лжёте. Если бы вы увидели в ней только это, то не стали бы так рисковать. Вы знаете, что я никого не впускаю в свою галерею. У вас хватило наглости подумать, что я позволю вам пополнить её? Никто ещё не осмеливался предлагать мне такого рода подарок. И вы бы не стали рисковать, если бы не были уверены, абсолютно уверены, насколько ценно это произведение искусства. Уверены, что я не смогу не принять его. Что вы меня переиграете. И вы своего добились.
— Рад слышать это, мистер Винанд.
— Если вы хотите порадоваться, должен также сказать, что мне противно, что это пришло от вас. Противно, что вы оказались в состоянии оценить это. Это совсем на вас не похоже. Хотя я был явно не прав в отношении вас: вы оказались большим специалистом, чем я думал.
— В таком случае я вынужден принять ваши слова как комплимент и поблагодарить вас, мистер Винанд.
— А теперь — чего же вы хотели? Чтобы я уразумел, что вы не отдадите мне это, если я не соглашусь на свидание с миссис Питер Китинг?
— Господи, нет, мистер Винанд. Я вам это подарил. Я хотел только, чтобы вы уразумели, что это — миссис Питер Китинг.
Винанд посмотрел на статую, затем вновь на Тухи.
— Ну вы и идиот! — мягко произнёс Винанд. Тухи, поражённый, уставился на него. — Неужели вы действительно использовали это как красный фонарь в окне? — Казалось, Винанд испытал облегчение; он уже не считал нужным смотреть на Тухи. — Так-то лучше, Тухи. Не так уж вы умны, как я было подумал.
— Но, мистер Винанд, что?..
— Неужели вы не поняли, что эта статуя — самый верный способ убить любое желание, которое я мог бы испытать по отношению к миссис Китинг?
— Вы её не видели, мистер Винанд.
— О, вероятно, она красива. Возможно, ещё более красива, чем её статуя. Но она не может обладать тем, что вложил в неё скульптор. А то же лицо, лишённое значительности, подобно карикатуре — вы не думаете, что за это можно возненавидеть женщину?
— Вы её не видели.
— А, ладно, увижу. Я уже сказал, что должен либо сразу простить вам вашу проделку, либо не простить. Ведь я не обещал, что пересплю с ней. Не так ли? Только увижусь.
— Только этого я и хотел, мистер Винанд.
— Пусть она позвонит мне в приёмную и согласует время.
— Спасибо, мистер Винанд.
— Кроме того, вы лжёте, что не знаете имени скульптора. Но мне лень заставлять вас его назвать. Она мне его назовёт.
— Уверен, что она назовёт. Но зачем мне лгать?
— Бог знает. Кстати, если скульптор оказался бы менее значительным, вы потеряли бы работу.
— Всё же, мистер Винанд, у меня контракт.
— О, оставьте его для профсоюза, Эллси! А теперь, полагаю, вы пожелаете мне спокойной ночи и уберётесь.
— Да, мистер Винанд. Желаю вам спокойной ночи.
Винанд проводил его в холл. У двери Винанд сказал:
— Вы плохой бизнесмен, Тухи. Не знаю, почему вы так стараетесь, чтобы я встретился с миссис Китинг. Не знаю, что заставляет вас добиваться подряда для вашего Китинга. Но в любом случае это не стоит того, чтобы расставаться с такой вещью.
— Почему ты не носишь свой браслет с изумрудами? — спросил Питер Китинг. — Так называемая невеста Гордона Прескотта заставила всех разинуть рот от изумления своим звёздным сапфиром.
— Извини, Питер. Я надену его в следующий раз, — ответила Доминик.
— Это был чудесный вечер. Тебе было интересно?
— Мне всегда интересно.
— Мне тоже… только… О Господи, хочешь узнать правду?
— Нет.
— Доминик, я смертельно скучал. Винсент Ноултон — страшная зануда. Чёртов сноб. Не переношу его. — И осторожно прибавил: — Но ведь я этого не показал?
— Нет. Ты очень хорошо себя вёл. Смеялся всем его шуткам — даже когда никто не смеялся.
— А, ты заметила? Это всегда срабатывает.
— Да, я заметила.
— Ты считаешь, что не следовало этого делать?
— Я этого не говорила.
— Ты считаешь, что это… низко?
— Я ничего не считаю низким.
Он глубже забился в кресло, подбородок при этом неудобно прижался к груди, но ему не хотелось двигаться. В камине горел огонь. Он выключил всё освещение, кроме лампы с жёлтым шёлковым абажуром. Но это не принесло внутреннего успокоения, лишь придало помещению нежилой вид пустой квартиры с отключённым освещением и водой. Доминик сидела в другом конце комнаты, её стройное тело послушно приняло очертания стула с прямой спинкой; поза не казалась напряжённой, скорее неудобной. Они были одни, но она сидела как леди, выполняющая общественные обязанности, как прекрасно одетый манекен в витрине расположенного на оживлённом перекрёстке магазина.
