Но сейчас на верблюдах путешествуют только такие пресыщенные бездельники, как я. Содержания в этих прогулках, кроме удовлетворения праздного любопытства и идиотской прихоти, нет никакого. Особенно для верблюда. И вот он, как солдат, рискующий своей жизнью ради бессмысленной амбиции военачальника, должен тратить драгоценные годы своей жизни, стирать ноги и спину, рисковать собой, вместо того чтобы с любимой верблюдихой родить и воспитывать маленького верблюжонка среди прекрасной пустыни…
Наши мудрые руководители постоянно говорят нам, что существует два вида прав человека – экономические и гуманитарные. Так называемые две корзины. К первым относятся право на труд, жилье, право на охрану здоровья и прочие социальные блага. А ко вторым – свобода слова, демонстраций, передвижений, право на судебную защиту и другие глупости, свойственные свободному человеку.
Мы, как домашние верблюды, давно уже решили, что нам важнее экономические права. Что вольно бегать по огромной пустыне, самому лишь неся за себя ответственность, – это дикость и глупая прихоть. Мы за набитый желудок готовы платить покорностью вождям и кастрацией своего мозга. Ну так и что же мы рыдаем? Вот стоим мы ободранные, с сочащимися кровью ранами, на спине у нас мешки с бритвенными принадлежностями и рейтузами этих странных обезьян, но зато нас вечером ждут пища и вода, а самки нам без надобности…
Знамение
Неделю бродить в библейской пустыне и не получить никакого знамения – это верх несправедливости. Я каждый раз искал каких-либо необычностей и пытался их толковать, но все казалось мне тривиальным, а мои трактовки – притянутыми за уши. И вот во время последней ночевки случилось следующее.
Во-первых, пошел дождь, что в пустыне бывает крайне редко. Настолько редко, что даже не каждый год. Теплый дождик моросил мелкими каплями, которые тут же высыхали на горячих камнях. Мне казалось, что я слышу, как колючие кустики и деревца буквально всасывают долгожданную влагу. Мокрые смешные верблюды жмурились от удовольствия, подставляя свои морды под падающие дождинки. Серое, пасмурное небо преобразило пустыню. Она как бы уменьшилась в размерах, стала темнее, выявилась фактура камней. Воздух стал гулким, и все приобрело вид театральной декорации. Впечатление усиливалось полным безветрием. И, как результат дождя, почти тут же расцвели тысячи маленьких ярких цветов.
Во-вторых, мы были свидетелями погони двух лис за горным бараном. Это было потрясающее зрелище: по отвесной скале, перескакивая с одного выступа на другой, с бешеной скоростью прыгал красивый, стройный, мускулистый баран с великолепными рогами, а за ним не отставая неслись две громко гавкающих лисы. Вдруг баран резко остановился и повернулся к своим преследователям. Они тоже остановились и, примостившись на соседних выступах, начали его облаивать. До барана им оставалось не более двух метров – всего один прыжок. Но они понимали и рискованность этой затеи: одно неверное движение – баран поймает тебя на рога, и ты будешь сброшен в пропасть. Наконец одна лиса не выдержала и прыгнула. Прыгнула она неудачно. Баран успел среагировать, и вот уже лисица, цепляя острые камни, летит вниз по отвесному склону. Вторая, погавкав для виду еще несколько секунд, несолоно хлебавши удаляется восвояси. Баран гордо и медленно поднимается в гору, и еще долго мы видим его величественный силуэт. Мы были убеждены, что упавшая лиса разбилась, но, подойдя ближе к месту ее падения, увидели, что она уже встала и, прихрамывая, пошла прочь.
В-третьих, у нас сломался посох. С этим посохом была такая история. Один из нас купил его в Иерусалиме, в Старом городе на барахолке. Это был массивный дрын, украшенный каким-то примитивным узором. Посох был тяжел, но удивительно удобен для того, чтобы, опираясь на него, лазить по горам. У него был один недостаток: посох был сделан из какого-то хвойного дерева (мне хотелось думать, что из ливанского кедра) и поэтому постоянно выделял смолу, которая сильно пачкала руки. Мы любили наш посох. Он придавал нашему путешествию какой-то ветхозаветный оттенок. И вот в последнюю ночь он сломался. Как это произошло – неизвестно. Просто мы утром проснулись, а он сломан. Треснул прямо посередине. Мистика какая-то.
События были настолько необычны, нетривиальны и редки, что не принять это за знамение, особенно если ты его ищешь, я не мог. Но какую дать трактовку этому знамению? Дождь – Божья благодать, проливающаяся на грешную землю? Наверное – да, хоть и слишком банально… Так, дальше… Выживший в столкновении с хищниками баран? Опять же кротость и храбрость вознаграждены Божьей милостью. Средненько, конечно, никакой креативности, но сойдет. Но вот посох! Что значит сломанный посох? Кризис лидерства? Слепые ведут слепых? Остановись, тебе знамение: твой посох сломан…
Родилась трактовка: твой путь кончился. Этот посох тебя больше не поведет. Отбрось всякие костыли и посохи. Дальше ты пойдешь сам, и поведут тебя терпение и храбрость. Красиво… Может, дорогие читатели, у вас есть какие-нибудь другие толкования этих знамений? Да, кстати, чуть не забыл! Меня еще пронесло ночью. Хотя, может быть, это и не знамение, а просто так…
Собственно пустыня
Многие миллионы лет назад два огромных континента двигались навстречу друг другу. Расстояние между ними все сокращалось и сокращалось, и вот наконец они столкнулись. Колоссальный удар сотряс землю. Тектонические плиты, стукнувшись друг о друга, сморщились высокими горами, а в месте столкновения загнулись внутрь. Образовалась огромная долина, обрамленная скалистыми вершинами. От самых Голанских высот до конца Красного моря вся долина была залита водой. С вершин гор, с огромных ледников стекали вниз тысячи бурных потоков. Мягкие камни размывались, и извилистые каньоны покрыли все окрестности долины. Мириады водопадов, горных шумящих рек, чистых озер образовались в горах. Непроходимые леса покрывали берега рек и склоны гор. Огромные динозавры пожирали это буйство зелени, грозные хищники бросались на эти горы плоти. Миллионы птиц, насекомых, рыб водились здесь.
Но горячее солнце тысячелетие делало свою работу. Растаяли ледники, обмелели ручьи, высохли леса, отступило дальше на юг море. И еще долгое время нес Иордан свои воды прямо туда, где расположился сейчас Эйлат. Но вот и Иордан пересох, остановилось его течение Мертвым морем, в сотне километров от моря Красного, и превратились эти горы в пустыню.
Все время, пока бродил по ней, я не мог отделаться от ощущения, что нахожусь в грандиозном, циклопическом театре. Постановка окончилась, артисты все ушли, и только декорации еще не убрали. Я брожу среди этого нагромождения частей какой-то прошлой жизни и разгадываю этот ребус, оставленный природой. Про что была эта пьеса? Кто были ее герои? Зачем нам это осталось?
Стоя на дне огромного каньона, на краю канувшего в Лету водопада, оглядывая широкую долину, я напрягал свое воображение и пытался услышать этот гул тысяч и миллионов тонн падающей воды. И здесь, и там вот за этой горой, и туда на север, и на юг, везде каньоны, кипящие потоки, гигантские водопады. Представить себе этот вечный, нескончаемый грохот среди нынешней щемящей тишины – довольно сильное упражнение. «Все пройдет», – было написано на кольце царя Соломона. Прошел и этот грохот.
Осталось неизменным только ночное небо. Огромные звезды не мигая смотрят прямо тебе в глаза. Сотни тысяч ярких звезд. И ты не можешь уснуть, поскольку боишься сомкнуть веки: вдруг какая-то звезда царапнет тебя по щеке? Так и лежишь с открытыми глазами и смотришь вверх и час, и два. Но наконец усталость начинает побеждать, и незаметно засыпаешь средь этой пустоты и бездонного неба.
А.К.
* Грустно констатировать, но соха сохранилась вплоть до второй половины XIX века – в этом отношении никакого прогресса за тысячу лет в России не было. Повсеместно железный плуг начал использоваться в России только уже в XX веке, примерно на двести лет позже всей Европы.
Действительно для государства крестьянин был в тот момент малоинтересен, а вот для землевладельца – более чем, поскольку в обмен за право пользования землей крестьянский мир обрабатывал помещичью землю. То есть от того, сколько крестьян жило на земле помещика, зависело количество труда, который мир тратил на барщину.
А по прошествии пяти – десяти лет кто-то другой заново распахивал брошенный этим крестьянином «отдохнувший» под паром надел.
Слово «кабала» явно имеет еврейские корни. Историки предполагают, что и сам способ закабаления крестьян посредством невозвратных кредитов был заимствован русскими помещиками из практики евреев-арендаторов, распространенной к тому времени в соседней Речи Посполитой. Так или иначе, но наши помещики в этом «бизнесе» явно преуспели и оставили далеко позади своих учителей. Не исключено, что крестьянские бунты со сжиганием помещичьих усадеб, а главное – долговых книг, имеют ту же природу, что и еврейские погромы, с неумолимой периодичностью начавшиеся тогда же на юго-востоке Речи Посполитой.
