-- Миску он сам себе организует, можешь полюбоваться, -- отвечаю я, доставая из холодильника яйца на омлет.
Арават осторожно подходит поближе, огибая меня по широкой дуге. Правильно.
Алэк тем временем корпеет над высокоинтеллектуальной задачей. На нём надет пластиковый слюнявчик с желобком внизу, достаточно большим, чтобы туда поместились все сухари. Ребёнок обнаружил это свойство слюнявчика ещё пару недель назад, когда случайно просыпал туда целую пиалу. А ещё он обнаружил, что отправлять сухарики в рот горстями гораздо приятнее и проще, чем по одному, потому что если одним промахнёшься, ничего не съешь, а если штук пять-шесть сразу запихивать, то хотя бы половина в рот попадёт. Поэтому теперь Алэк кропотливо перекладывает сухарики со стола в слюнявчик, чтобы потом залямать их сразу помногу. Я только слежу, чтобы не подавился, но вообще, он довольно аккуратно ест.
Осознав суть процесса, Арават стихает, только косится на меня время от времени как-то вопросительно. Алэк меж тем отправляет в рот первую горсть, просыпав три штуки за воротник, зажимает сухари между дёснами и широко улыбается дедушке. Сухари, кстати сказать, фиолетовые в чёрную крапинку, потому что с черничным вкусом. Арават внезапно громко покатывается со смеху.
К завтраку подтягивается Кир и немедленно начинает суетиться: расставлять тарелки, мыть пиалу и венчик, кормить моих котов сметаной и только что не мыть окна. Видимо, нервничает из-за Аравата. А я вот как-то уже и не переживаю. Ну Арават... Я всякой нечисти повидала, а тут, подумаешь, противный старикан.
-- Как там отец? -- спрашивает Кир как бы между делом, протирая готовочный стол от одному ему видимой грязи.
-- Когда я уходила, спал, сейчас не знаю, -- пожимаю плечами. -- Раскладывай омлет, я пойду его проведаю, вдруг он тоже завтракать будет.
Азамат к моему приходу как раз успел открыть один глаз и вспомнить, кто он и где. Я плюхаюсь на кровать рядом и принимаюсь ощупывать и осматривать пациента. Он скорее жив -- ловит мои руки, щекочется и целуется. Настроение тоже по высшей отметке, видать.
-- Завтракать будешь? -- спрашиваю.
-- Не отказался бы, -- отвечает он севшим голосом.
Если учесть, что у него и в норме голос такой низкий, что можно асфальт дробить, сейчас это уже что-то сродни извержению вулкана.
-- Тогда одевайся. Тепло.
Я вытаскиваю из шкафа самый тёплый Азаматов домашний костюм, флисовые носки и свитер маминой вязки.
-- У нас в кухне северный полюс? -- интересуется муж, облачаясь.
-- Ну, там нет ковра на полу, -- замечаю я. -- А подвал не отапливается.
Азамат закатывает глаза, но не спорит. Привык, что я в этих делах не допускаю разногласий.
Внизу Кир сразу кидается его обслуживать.
-- Отец, ты кофе будешь или чай? А молока тебе подогреть? С перцем, с маслом?
-- Погоди, -- рокочет Азамат. -- Дай я поем, а там посмотрим, -- он кивает Аравату, неуютно сидящему у противоположного торца стола. -- Как у тебя ночь прошла? Где тебя положили-то вчера?
-- Да тут, -- Арават кивает на диван у окна. -- Ничего, всё хорошо, дом у тебя добротный, сразу видно... Вот только кошки... Стоит лечь, приходят и сверху ложатся. Это что вообще? Я пару раз их согнал, потом заснул. Утром все на мне были. Зачем тебе их столько, тут вроде не болота, гнуса особо не должно быть?
-- Просто так, -- улыбается Азамат. -- Мы любим зверьё.
Кир тихонько прыскает, прикладывает руки к голове, где у Хоса уши и помахивает ими. Мы тоже ухмыляемся, а Арават только сдвигает брови и переводит взгляд с Кира на нас и обратно.
-- Кстати, куда Хос вчера делся? Домой ушёл? -- спрашиваю я.
-- Не, он у меня в комнате дрыхнет, -- мотает головой Кир. -- Всю ночь мульты смотрел в телефоне, на рассвете окосел от них совсем и завалился под столом.
Арават вытаращивает на Кира возмущённые глаза, а потом серьёзно сообщает Азамату:
-- Я как раз собирался с тобой серьёзно поговорить о том, что твой сын водится с сомнительной компанией...
Наш дружный оглушительный гогот повергает его в глубокое недоумение.
-- Между прочим, -- вспоминает Азамат. -- Кто-нибудь мне расскажет, как так получилось, что вы хорошо знакомы, а я об этом ничего не знаю?
Кир опускает взгляд и ёрзает на месте.
-- А чего тут рассказывать? -- с вызовом говорит Арават. -- Ты за ним особо не присматривал, но кто-то же должен! А я его ещё в Худуле заприметил, до того, как ты о нём публично объявил. Ох и сильно же я удивился... Свою-то кровь всегда признаю...
-- Кир, а ты почему ничего не сказал? -- Азамат переводит испытующий взгляд на ребёнка, которому, судя по тому, как он извивается, кто-то насыпал муравьёв на стул.
-- Ну, я не хотел тебя напрягать... И вообще мы не очень часто разговаривали тогда...
-- Котик, не мучай ребёнка, -- вступаюсь я. -- Сам подумай, что он мог тебе сказать? И как бы ты отреагировал, узнав, что твой отец сдружился с твоим сыном помимо твоего ведома?
-- С твоим, да уж, -- как-то странно усмехается Арават.
-- Ты о чём? -- моргает Азамат.
Арават тяжело вздыхает.
-- Сынок, я понимаю, ты хотел меня защитить. Но уж мальчику-то можно сказать правду.
Мы все дружно моргаем. Азамат соображает первым:
-- Ты что, думаешь, он твой, что ли?
-- Конечно мой! -- отрезает Арават. -- Он же как с меня отлит, ты на него посмотри!
Кир втягивает голову в плечи и поглядывает то на нас, то на деда.
-- Этого не может быть, -- говорим мы с Азаматом хором.
-- Ну конечно! -- протягивает Арават. -- Ладно уж, в своём-то кругу можно и начистоту. Я ничего не отрицаю. Знаю, что ты мать очень любил всегда и тебе обидно, наверное, но сам посуди, она ведь от меня ушла девять лет назад! А я был ещё ничего себе мужик. Да и разница у нас была изрядная, ты же знаешь, она ведь не красавица... Конечно, это всё не оправдание, но я бы не стал от него отказываться, если б знал.
Мы с Азаматом переглядываемся. Так и подмывает спросить Аравата, спал ли он с Азаматовой невестой, но по официальной версии она не имеет к Киру никакого отношения, а рассказывать Аравату всю подноготную не очень-то хочется. С его представлениями о должном как знать, не выдаст ли. По легенде же я мать Кира, соответственно, это со мной он должен был бы согрешить. Боже, как это отвратительно!
-- Не сходи с ума, -- морщусь я. -- У меня с тобой ничего не было, и ребёнок твоим быть не может.
Арават закатывает глаза.
-- Кого ты дуришь, женщина? Слепой увидит и тупой поймёт, что ты при родах Кира даже через улицу не была. А скорее всего, и на планете. Мой он, и точка.
Мы с Азаматом ещё раз переглядываемся.
-- Этого не может быть вне зависимости от того, кто его мать, -- настаиваю я. -- Когда мы его только сюда привезли, я делала тест на отцовство. Он сын Азамата. Если бы у Азамата был брат-близнец, можно было бы ещё поспорить. Но ты там близко не проходил. Если хочешь, могу прямо сейчас ещё раз взять у вас обоих анализ и...
-- Да кого волнуют твои тесты! -- фыркает Арават. -- У меня глаза есть, и видят они ещё весьма неплохо. Мало ли, что там твои машинки пишут! Я своё всегда узнаю.
Азамат кашляет -- то ли для привлечения внимания, то ли просто потому что кашляет.
-- Значит так, отец. Давай договоримся. Ты можешь думать по поводу Кира всё, что хочешь, но я совершенно искренне считаю его своим. И я буду его воспитывать и принимать все решения, которые его касаются. Я не против, чтобы ты поддерживал с ним отношения, в конце концов, Кир уже большой мальчик и может сам выбирать, с кем общаться. Кстати, что касается его компании, у меня есть пара идей, что с этим делать, и мы их уже обсуждали между собой. Так вот. Если ты хочешь думать, что он твой, а я просто тебя защищаю -- пожалуйста, думай. Но если он когда-нибудь провинится, ты скажешь об этом мне. И не вздумай наказывать его своими методами. Если я узнаю, что ты его хоть пальцем тронул, ты его больше не увидишь. А я узнаю, даже если Кир сам ничего не скажет. У меня глаза и уши по всей планете, да такие, что ты и не представляешь.
Закончив речь, Азамат снова кашляет, и я уже не сомневаюсь, что это болезненное.
-- Кир, сынок, -- с нажимом говорит муж, -- ты там что-то говорил про горячее молоко с маслом? Сделай, а?
-- Что? Да, сейчас! -- остолбенело откликается Кир и бросается к холодильнику.
Я в свою очередь иду рыться в аптечке. Народные средства, конечно, замечательно, но и лечения никто не отменял.
-- Ишь ты как развернул, -- наконец находит слова Арават. -- Кто бы мог подумать, что я такого неженку вырастил. Или ты считаешь, что я тебя несправедливо наказывал? Меня-то в детстве отец похлеще порол, я тебя ещё жалеючи...
-- Я ничего не считаю, -- шепелявит Азамат, рассасывая гигантскую противовоспалительную таблетку. -- Справедливо там, несправедливо, кто теперь установит. Я только знаю, что моих детей никто не будет бить, пока я жив.
-- Ну я посмотрю, как ты вырастишь из них хороших людей без ремня, -- с сомнением кривится Арават. -- Пока что он водится с друзьями, которые спят под столом.
Кир поджимает губы и остаётся стоять у плиты, как статуя протеста.
