Как все было просто в тот вечер, когда я танцевала под эту музыку… Как легко… Не было ничего, кроме смеха и чар обаятельного офицера в новенькой парадной форме. Теперь все спуталось в клубок надежд, обстоятельств и переплетений двух судеб.
«Счастье Скотта — мое счастье, — подумала я. — Отныне и вовеки веков, аминь».
Но… Если я приму таблетки, если прерву беременность просто потому, что так удобнее, разве мы не признаем, что наши отношения — это грязно и неправильно? И что я ничем не лучше шлюхи?
С другой стороны, если рожу ребенка и после этого мы продолжим влачить жалкое существование, Скотт не перестанет негодовать до конца жизни. И что это за жизнь?
Но мы не будем влачить жалкое существование, в этом я была уверена. Он излишне драматизировал…
— Зельда, ради всего святого! — крикнула мама из библиотеки. — Незачем так колотить по клавишам!
— Извини, мама!
Я никогда не шла на компромисс в важных вопросах, черт возьми. Я вбежала в дом, поднялась в свою комнату, а затем вернулась в гостиную и бросила пакетик в камин.
Если нам повезет, через несколько дней вопрос решится сам собой. Я написала Скотту:
«У нас все складывается благополучно, и это — очередной знак».
И я сама в это верила. Да и кто бы не поверил, если примерно с того момента все, что Скотт написал в прошлом году, стало обращаться в золото?
— Значит, его роман скоро опубликуют, — сказал папа. Мы сидели в гостиной, обсуждая с мамой мое приданое. — Молодец парень, но это не настоящая работа. Когда еще у него получится продать следующую рукопись, и на что вы будете жить до этого?
Я объяснила, что Скотт начал продавать свои рассказы.
— «Сатедей ивнинг пост» купили рассказ «Голова и плечи» за четыреста долларов. Он им так понравился, что они заплатили девять сотен аванса еще за два.
Папу, казалось, и это не впечатлило, так что я продолжила:
— А если добавить к этому то, что Скотт получил за роман, получается сумма, которую он бы заработал за два года на прежней работе. И у него есть целая стопка готовых рассказов.
— Мне все это не нравится, — пожал плечами папа. — Это не план, а слепой случай. И когда удача окажется не на него стороне…
Его прервал стук в дверь, и через мгновение в гостиную вошла Кэти с телеграммой для меня.
Я быстро развернула листок, прочитала короткое сообщение и издала победный клич.
— А что ты на это скажешь: студия «Метро» заплатит две с половиной тысячи долларов за права на экранизацию «Головы и плеч»!
Для девушки, которая нуждалась в неопровержимом доказательстве, что отец кругом неправ, лучше и придумать было нельзя. Я танцевала по гостиной, размахивая телеграммой, и меня ничуть не заботило, что папа вышел, кипя от негодования.
В конце той же недели я сидела у себя в комнате и работала над собственным рассказом, когда в комнату вошла мама с небольшой посылкой в руках. Я была рада поводу отвлечься — рассказ, который Скотт убедил меня написать, зашел в тупик. Я могла дать подробнейшие описания вымышленных персонажей, но не могла заставить их делать хоть что-то интересное.
— Только что пришло на твое имя, — сказала мама.
Развернув простую коричневую бумагу, я обнаружила плоскую квадратную коробку, а внутри нее — еще одну коробочку, обитую бархатом, с крышкой на петлях. Я подняла крышку и ахнула.
— Господи! — воскликнула мама.
Это были часы. Таких я раньше не видела. Узкий прямоугольный циферблат обрамляла дорожка из квадратных бриллиантов. Алмазный браслет, на котором держались часы, извивался причудливым, почти растительным узором.
Я вытащила часы. Под ними обнаружилась карточка, на которой Скотт написал: «Для нашей свадьбы — новенькая мелочь, чтобы не нарушать традицию».
— Какие тяжелые!
— Думаю, они платиновые, — заметила мама.
На обратной стороне было выгравировано: «Зельде от Скотта». Я снова и снова вертела их в руках, восхищаясь формой, мерцанием, самим их существованием.
— Детка, ты хоть представляешь, что это за расточительство? Они, должно быть, стоят несколько сотен долларов. Ему не следовало так тратить деньги, это безответственно. Сейчас нужно откладывать сбережения.
Я надела часы на руку.
— Я знаю, как это выглядит со стороны. Но Скотт уже много зарабатывает, а книга еще даже не вышла в свет. Он ищет свое место под солнцем. Дальше будет только лучше.
Все, что он обещал, сбывалось.
Мама вздохнула. Она внезапно показалась мне очень дряхлой, будто за год постарела на десять лет. Ее волосы приобрели стальной серый оттенок, кожа выглядела дряблой и очень бледной — гораздо бледнее, чем просто от зимней нехватки солнца. Мама не казалась больной, просто уставшей и измотанной. Я почувствовала, что могу не обращать внимания на то, что она говорит — что может такая старая женщина знать о современной любви и жизни?
— У нас все иначе, мама. Мы не собираемся соблюдать старые правила.
Она снова вздохнула.
— Честное слово, не знаю, завидовать твоему оптимизму или пожалеть тебя.
Я сняла часы и перевернула их, чтобы взглянуть на гравировку, снова перевернула, чтобы полюбоваться на бриллианты, и краем глаза заметила папу, стоящего в дверях.
— Когда новизна выветрится, — сказал он, и у меня сложилось впечатление, что он говорит не просто о часах, — можешь продать их, чтобы заплатить первый взнос за дом.
— Подумать только! — воскликнула Элеанор накануне моего отъезда. — Нью-Йорк! Ты могла хотя бы вообразить такое?
На дворе стояло 1 апреля 1920 года, моя свадьба была назначена на 3 апреля, накануне Пасхи и через неделю после выхода романа «По ту сторону рая». Мы с Элеанор сидели по-турецки на ковре в моей спальне, и я училась курить более изысканно. Вдоль стены стояли три новых сундука, наполненные тем немногим, что я забирала с собой в замужнюю жизнь: одежда, белье, туфли и книги, несколько фотографий и коробка памятных безделушек, мои дневники и моя старая кукла Элис.
— Приподними подбородок чуть выше, — велела Элеанор.
Я послушалась.
— В Нью-Йорке будет грандиозно. Скотт зарезервировал нам номер в отеле «Билтмор» на наш медовый месяц, — я протянула Элеанор рекламное объявление, которое Скотт вырвал из журнала и прислал мне.
Она прочитала:
— «Билтмор — это центр международной светской жизни Нью-Йорка». Стало быть, самое то для тебя.
— Он сказал, что в Монтгомери нет ничего даже отдаленно похожего. Там останавливаются миллионеры.
— Вы можете заказывать все в номер.
— И плавать в крытом бассейне! — добавила я. — И он говорит, что на двадцать втором этаже есть бальный зал. Двадцать два этажа! И это еще далеко не самое высокое здание! Крышу открывают, когда на улице тепло, и можно есть прямо под звездами.
Элеанор потеряла дар речи.
— И я увижу «Безумства». — Я изящно затянулась.
— И статую Свободы!
— И небоскребы!
— И ты будешь женой знаменитости!
— Не такой уж знаменитости — по крайней мере, не сразу. Его книга вышла всего несколько дней назад.
— Ну что ж, тогда просто красавчика, а потом и знаменитости — как только пройдет достаточно времени, чтобы люди узнали его имя. Не успеешь оглянуться, и можно будет добавить к описанию слово «богач», и все будут говорить: «Наконец-то нашелся мужчина, достойный нашей Зельды». А теперь еще раз покажи мне часы.
Я распрощались с родителями в холле дома. Никто не говорил о том, что они не едут со мной и почему. Мама и папа вообще почти не разговаривали, только «Береги себя» и «Напиши нам, как сможешь».
Дело в том, что отец уже сказал перед этим:
— Мы считаем, что ты приняла неверное решение, и не будем его поощрять. Выходи за него, если думаешь, что хочешь этого, — мы не можем тебе помешать. Но мы не будем стоять рядом и смотреть, как это происходит.
Мама просто сидела рядом, пытаясь быть стойкой, и слезы катились по ее щекам.
Всеми приготовлениями занимался Скотт, с помощью Тутси и Ньюмана, которые теперь жили неподалеку. Нашим родителям не было отведено роли, да и братьям с сестрами тоже. Скотт и своим родителям и сестре сказал, чтобы те оставались дома. Мои сестры участвовали в основном потому, что Марджори было удобно отправиться вместе со мной на поезде, а Тутси и Тильде, которые тоже переехали в Нью-Йорк, добраться до Манхэттена. Все трое нечасто выбирались туда и могли сполна насладиться поездкой, у Марджори появилась возможность познакомиться с городом. А большего и не требовалось. Большего никто и не хотел.
Мне уж точно не нужен был дополнительный присмотр. Как я ни предвкушала отъезд, о разлуке с домом не думала ни минуты. Я вполне могла бы вылететь из дома через распахнутую дверь, не сказав даже формального «до свидания».
