Обложка, к сожалению, не раскрывалась, зато на вкладыше были мелкие фотографии и тексты песен: "Speed King" – "Король скорости",
"Into the Fire" – "(Из огня) да в полымя", "Child in Time" – "Дитя во времени", а не "Ребенок вОвремя", как перевел какой-то музыковед в статском.
Диск был немецкий, но это не уменьшало его рыночной стоимости. А состояние винила, действительно, оказалось хорошим, с едва заметным потрескиванием, но без единого щелчка. Если сравнивать альбом с девушкой, то он был, конечно, не девственницей, но молодкой лет двадцати двух.
Что касается содержания, то это была самая бешеная и быстрая музыка, какую до сих пор изобрели. После "In Rock" вышло уже два альбома этой группы, но все-таки спокойнее, чем этот. Слушать было трудновато, но я понимал, что полюблю эти песни раз на второй-третий, как всегда бывает с настоящей музыкой. Одну же усвоил мгновенно.
Она начиналась вкрадчивыми органными аккордами под нежный перезвон тарелочек, а затем, после недолгого задумчивого пения, нарастали истошные визги и разгонялась бешеная гитарная свистопляска. Слов было совсем немного и перевести их было не трудно.
Милое дитя во времени, ты увидишь линию,
Линию между добром и злом.
Увидишь слепца, стреляющего в мир.
Пули летят и собирают урожай.
Если ты был плох, а ты, ей-Богу, был,
Но летящий свинец в тебя не попал.
Лучше закрой глаза,
Склони голову и жди рикошета.
Oh! Oh! Oh!
Ah! Ah! Ah!
УУУУУУУ!
Я аккуратно, чтобы не залапать, снял диск с вертушки за ребра подушечками пальцев и убрал в конверт. Для того, чтобы зря не пилить, я решил переписать его на кассету и слушать на магнитофоне.
А заводить только в особые моменты. Например, если ко мне придет восхитительная узенькая девушка в мини-юбке, с длинными распущенными волосами. Или я куплю джинсы "Левис". Или открою пачку "Филипп
Моррис", закурю и лягу в джинсах на диван, с девушкой или без неё.
Я приколол конверт с текстами к стене, вместо плаката, и написал под ним фломастером: "Рок – это все".
Первый и пока единственный бар в нашем городке назывался
"Моррисон" и находился в футбольной трибуне стадиона. На самом деле это было спортивное кафе "Лужники", где днем кормили за талончики спортсменов. А "Моррисоном" его назвали потому, что у группы "Doors" есть альбом под названием "Morrison Hotel", вторая сторона которого почему-то называется "Hard Rock Cafe". И получилось кафе "Моррисон" или даже "Моррис".
В "Моррисоне" играла группа (я подчеркиваю – группа) "Апрель".
Кроме столиков, здесь была установлена барная стойка с круглыми стульями и хромированными подножками, как в американском кино рижского производства. Подавали всего два вида типовых коктейлей в стаканах с трубочками: "Мартовский" – подешевле и послабее, и "Южная ночь" – градусов под двадцать, но подороже. Первый предпочитали девушки. Второй пили юноши.
"Южная ночь" стоила рубль семьдесят две. Что и говорить, за такие деньги на улице можно было ужраться. Но три коктейля не уступали убойной силой целому огнетушителю ядовитого портвейна, будучи несравненно приятнее. К тому же, коктейль пили не мужественным залпом из горлышка, а крошечными культурными глотками. А это оставляло силы для светского времяпрепровождения.
Надо ли говорить, что попасть в "Моррисон" было нелегко.
Желательно было послать кого-нибудь заранее, занять целый столик на всю компанию. А случалось, что после томительной толчеи на лестнице, перед закрытой дверью, приходилось идти в место куда менее изысканное, например, в дом культуры "Серп и молот" (сокращенно
"Серп").
В "Моррисоне" мы устроили предварительные проводы Блудного в армию, накануне полномасштабных, многолюдных проводов с родственниками на квартире, бестолковщиной и разорительностью сопоставимых только с поминками.
Наша вечеринка в узком кругу носила сугубо циничный, сентиментальный, мужественный характер, в полном соответствии с заветами Ремарка. Смысл её сводился к тому, что армия – это два потерянных лучших года, а не школа жизни для настоящих мужчин, как полагают доверчивые простаки. Поэтому, пока Блудный будет мерзнуть на посту с автоматом в руках и драить зубной щеткой сортир, мы за него будем усиленно пьянствовать, слушать рок и заниматься сексом.
Блудный даже настаивал на таком поведении и требовал регулярных письменных отчетов о проделанной работе, которые будут вдохновлять его в невзгодах.
В качестве примера он привел поэта Омара Хайяма, который якобы завещал своим потомкам не скорбеть после его кончины, но приходить на его могилу, бухАть и бросать пустые бутылки в качестве приношения. Затем он распределил между мною, Сидором и Белым свое наследство: два постера из журнала "Попфото" и несколько кассет
"тип-10", которыми мы могли пользоваться до его возвращения. Мы решили перейти в более оживленное место, где, по крайней мере, можно курить.
Однако к тому времени мы стали уже забывать о сентиментальной цели нашей посиделки и её виновнике. Когда мы втроем спустились в туалет и поняли, что за нами никто не наблюдает, то едва переглянулись и бросились бежать, не заплатив по счету. А наш рекрут, как ни в чем не бывало, ждал нас за столом без копейки в кармане. Где и был пленен официантами.
Мы вспомнили о Блудном только по выходе из дома культуры, когда увидели его укоризненную фигуру в фойе. Оказывается, его не только разоблачили, но и отвезли в милицию, а там терзали до тех пор, пока он не оставил в залог свою повестку и не привез деньги из дома. Мы же тем временем упивались портвейном на сэкономленные средства и отплясывали быстрый молодежный танец "джайв".
Ответственность за эту вопиющую подлость Блудный возложил главным образом на Сидора, справедливо полагая, что я до такого просто не додумался бы. Однако Сидор настолько растерял нравственные ориентиры от алкоголя, что не пожелал признать своей вины. Напротив, он стал осыпать будущего защитника Родины ударами, а посреди всей этой возни, я с удивлением ощутил, что Сидоров кулак раз-другой ожег и мою скулу.
Следующим актом этой драмы было наше возвращение домой. Мы шли мимо магазина "Березка", беспомощно скользя по льду. Громада Сидора, изрыгающего проклятия, колыхалась где-то позади, но в целом он был уже почти трезв. По крайней мере, буйная стадия миновала. Тогда-то я и решил напомнить ему о содеянном. Мало того, что Блудному предстоит жестокая рекрутчина и он заслуживает всяческого сочувствия. Но накануне такого плачевного события мы вероломно бросили его в лапы милиции и наконец, вместо извинений, жестоко избили.
– Кто избил старину Блудного! – возмутился Сидор.
– Да ты отмудохал, – освежил я его память. – И меня заодно.
Сидор был потрясен. Он тут же потребовал, чтобы я ударил его по едалу, если я действительно его друг, занял устойчивое положение и зажмурился. Не заставляя себя упрашивать, я исполнил его просьбу.
Удар получился неожиданно сильным. Тряся головой, Сидор ломанулся в ночь.
Блудного отправили служить шофером в населенный пункт под названием Советская Гавань (Совгавань) на Дальнем Востоке. Через несколько месяцев мы узнали, что он утонул в Тихом океане. Терзаясь муками совести, я представлял, как он колыхается среди океанских водорослей, в зеленых струях воды и пузырьках, и словно пытается издать надутыми щеками: "За что!?" Ложную новость о смерти Блудного распространил по пьянке его отец.
Вскоре угроза воинской повинности нависла и над нами. Мое зрение к тому времени испортилось настолько, что мне и притворяться почти не пришлось. После того, как я прошел обследование в глазном отделении больницы, где работала наша соседка, офицер военкомата прочитал мою карточку и спросил:
– Ты что, слепой?
– Практически – да, – ответил я.
Мне выдали белый билет морковного цвета.
У Сидора, обладавшего безупречным здоровьем, борьба с военщиной затянулась на годы. Сначала ему удалось получить отсрочку при поступлении в техникум транспортного строительства, но техникум закончился, а до окончания призывного возраста оставалось ещё лет пять, которые, помноженные на два, составляли целых десять призывов.
Сидор уже начал сожалеть, что не сдался сразу, как более простодушные мальчики. Ведь эти так называемые два лучших года жизни пролетели совершенно незаметно, и к этому времени он давно успел бы отмучиться. Теперь же, когда Сидору было глубоко за двадцать и он был давно женат, идти в армию и получать пинки от восемнадцатилетних сынков было совсем уж нестерпимо.
Накануне очередного призыва мы, как обычно, прогуливались в поисках оптимального соотношения между минимальной ценой и максимальной крепостью напитков в окрестных магазинах. Гоняя в футбол расплющенным чайником, один из нас поранил руку. Железяка была ржавая, кровь не унималась. И мы решили проводить товарища в травмпункт, через дорогу.
