А молодежь вихлялась во дворе под магнитофон. У Жарика было все, что необходимо для вдохновения, включая "Child in Time". Пить продолжали в естественной обстановке на улице, и стало веселее.
Спуск в деревню напоминал нисхождение в ад: бугристая тропинка петляла все ниже и ниже, до железной дороги, потом продолжалась до рва, ещё через одни рельсы и длинный шаткий мост над маслянистым илистым Стиксом, столь выразительно описанным в сочинении Жарика. За дачным участком, огороженным колючей проволокой, открывалось просторное поле и доносился брех деревенских собак. Пройти этот путь обратно, по гололеду, впотьмах, было ненамного проще, чем выбраться из могилы.
Цепляясь друг за друга, шатаясь и падая, вы карабкались вверх и орали "Child in Time" – одну из главных песен нашего репертуара. Как и песня "Хоп-хей-гоп", она имела одно огромное достоинство: после короткого зачина на английском языке можно было просто вопить сколько угодно во всю дурь. Только в случае "Child in Time" вопли эти были не радостные, а тоскливые, как волчий вой на луну.
Будучи записным знатоком английского языка, я заводил известную мне часть песни:
Sweet child in time, you'll see the line
The line that's drawn between the good and the bad
See the blind man, he's shooting at the world
The bullets flying, they're taking toll
If you've been bad, Lord, I bet you have
And you've not been hit by flying lead
You'd better close your eyes
You'd better bow your head
Wait for the ricochet
Oh oh oh
Ah ah ah
Дальше я не помнил, да этого я не требовалось. Мои знания и так были уникальны с точки зрения друзей, и я мог к их восторгу повторять одни и те же слова сколько угодно раз. А потом мы начинали вместе орать: "Ууууу! Ууууу!" О, как мы орали! Конечно, никто из нас не мог взять такой высокой ноты, как Иен Гиллан, но громкостью мы ему точно не уступали. Не хочу показаться нескромным, но мы его даже превосходили, как показало его запоздалое выступление в Москве двадцать лет спустя.
Мы орали так, словно жизнь есть величайшее, невыносимое горе, и особенно жизнь в семнадцать лет. Мы орали так, будто величайшим несчастьем для нас было родиться и ещё большим – не умереть как можно скорее. Как будто ничего хорошего в нашей жизни не произошло и нас не ждет ни единой секунды более-менее сносного существования.
Как орут все подростки, возраст которых почему-то считается веселым и беспечным.
Дитя во времени, сынок,
Увидишь, как слепой стрелок
На рубеже добра и зла
Пускает пули наугад.
Свинец смертельным наугад
Летит в того, кто виноват,
И собирает урожай.
И если сотворил ты зло (а кто не сотворил его?),
Зажмурь глаза и жди за это
Убийственного рикошета.
Казалось, мы никогда не выберемся из этой ямы.
"Наша улица" 2006, No 9