Поднялись четыре руки, Женька воздержался.
— А какая связь между Женькиным поведением и резервом времени для Кирилла, о многомудрый премьер? — спросил Сергей. — Объясни это мне, недостойному министру елок и палок.
— А такая: как Женька Сергея и Кирилла учит плавать?
— Чего учу? Как надо учу, — буркнул Женька в сторону.
— Есть предложение, — Сергей кротко поднял руку. — Женьку из учителей гнать и накостылять ему в наказание по шее, а учителем к нам давайте Вальку. Прошу голосовать.
— Кто «за»? — спросил Антон. — Разъясняю, что если к этому делу подойти серьезно, я имею в виду тренировку, а не битье по шее, то вместо двух часов свободно все можно успеть сделать за полтора часа, а то и за час. Вот, Кирилл, еще ресурсы. Итак, голосую в редакции Смородинцева: кто за то, чтобы Женьку гнать из учителей и накостылять ему по шее за халтурное отношение к делу, а Валентина назначить учителем плавания?
За это предложение голосовали Кирилл, Антон и Сергей. Женька опять сказал: «Я воздерживаюсь», а Ярыгин покачал головой: «Я против».
— Итак, большинством голосов проходит предложение Сергея. Женька, подставляй шею.
— Чего не сделаешь в порядке комсомольской дисциплины! — вздохнул тот и склонил непокорную голову.
После окончания процедуры возмездия Антон сказал:
— У меня вопросов нет. Кто еще желает что-нибудь сказать?
— Слава богу, ура! — вскричал Сергей, сделав стойку и дрыгая в воздухе ногами. — Кириллу попало, Вальке попало, Женьке попало, а меня миновало!
— Слушайте, министры, а что мне надо исправлять? — несколько смущенно спросил Антон.
— К тебе не придерешься, — ответил Женька. — Вечно ты прав, просто как машина.
— Ну, нет, я не согласен, — сказал Кирилл. — В общем-то ты правильно держишься, но иногда мог бы держаться и не таким начальником.
— Я? Начальником? — возмутился Антон. — Отвергаю!
— Вот-вот-вот, критику никто не любит, — сказал Сергей.
— Факты!
— Пожалуйста! Как ты только что к Кириллу подступил: у нас задача, дескать, самбо, бросай букварь — и все! Ты так убедительно говорил, что Кирилл чуть было не собрался уезжать. А другой выход ведь был? Был!
— А предложил его кто? Я! — передразнил Женька.
— А предложил его кто? Я! — громко повторил Сергей. — Рядовой товарищ. Это о чем говорит? Что и у нас, простых министров, мыслишки водятся. Мы тоже личности, и вы, руководство, не должны зазнаваться, должны с нами советоваться и понимать, что и вам можно нос утереть.
— Да где я зазнаюсь?
— Вот чудак! Просил лекарства — получил. А так, вроде бы особых претензий нет. Верно, Женька?
— Верно, верно, что об этом говорить… Давайте ужинать да ложиться. Хоть выспаться надо ради воскресенья.
— Ну, Кирилл, поухаживай за нами в последний разок, — сказал Сергей. — Пусть твой образ с черпаком в руках навеки врежется в нашу память, чтобы было чем утешаться в часы внеочередных дежурств.
Когда они поели, Женька попрощался со всеми и пошел спать. Ребятам показалось, что его храп раздался даже раньше, чем он дошел до нар. Кирилл помыл посуду и отправился со своими бумагами к озеру — там было светлее — ловить последние отблески уходящего дня. Трое остались у дымящегося костра; Антон сидел, обхватив колени, Валя и Сергей лежали, следя за игрой мерцающих углей. Тихий повлажневший воздух доносил со стороны художественной гимнастики музыку и смех — видимо, танцы там были в полном разгаре. Раздался какой-то неясный шум, и затем целая толпа отчетливо прокричала:
— Сам-бо! Сам-бо! Сам-бо!
Потом до них донесся взрыв хохота — кто-то, наверно, съязвил на их счет, и прерванное веселье возобновилось с новой силой.
Самбисты лежали у костра, не нарушая молчания. Валентин шевелил прутиком золу на краю огнища.
— Знаете что, ребята, — сказал Антон, — пошли пригоним плот, он ведь троих выдержит. А?
Ноги, задеревеневшие после кросса, сначала шли плохо, но самбисты двинулись обычным своим легким шагом, и скованность вскоре почти исчезла. Стеной стоял лес по обочинам, смутно белела убегающая вперед дорога.
— Откуда у тебя все это, Валька? — спросил Антон.
— Да вот, понимаешь, хм, сам не знаю…
— А ты задумайся, пора! Ты парень ведь музыкальный, откуда же в твоей жизни такая какофония? У тебя отец кто?
— Отец, да, хм, отец… Видишь, какое дело, он, сукин сын, нас бросил, а у меня еще две сестренки-школьницы.."Ну и живем на зарплату матери и мою стипендию.
— Трудно?
— Трудно? — разволновался Валька. У него даже изменился голос. — Ты думаешь, я из любви к искусству на аккордеоне упражняюсь? Трофейный аккордеон-то, отец еще с войны привез. Я ведь хожу подрабатываю — на разных там школьных вечерах. Одно время даже в ресторане по вечерам играл, когда в стройконторе работал. Вот так и живем. Правда, лучше бы жили, если б я там продолжал работать или на завод перешел, да мать говорит: из кожи вылезу, а ты у меня высшее образование получишь. Докажу, говорит, ему, подлому, что и без него вы людьми станете.
— Ну и что, неужто она так и говорит: «Жадничайте, детки дорогие, зажимайте от товарищей что получше?» — сурово спросил Антон, почувствовав, что Валька, жалея себя, готов все себе простить и все оправдать.
— Сам все понимаю, а что делать? Вот приеду, устроюсь куда-нибудь по вечерам играть, надо будет сестрам платья купить. И если честно говорить, я не хотел сюда ехать: на стройке я бы стипендию сберег, купил бы себе брюки. А потом, понимаешь, сообразил: ведь это новая специальность, смогу подрабатывать, — и поехал.
Плотик они нашли в темноте по хлюпанью волн о доски, погрузились на него — шест был спрятан в кустах — и поплыли по неподвижному черному озеру. Антон отталкивался шестом, Валька подгребал обломкам доски, Сергей лежал посредине. Только плеск воды, раздвигаемой плотом, нарушал тишину Неестественно огромная желтая луна поднималась над дальним лесом, и они плыли прямо на нее; плот скользил по светлой дорожке, оставляя сзади волнистые золотые струи. Озеро сделало крутой поворот, луна скрылась за мрачным гребенчатым лесом, стало непроглядно темно.
Озеро еще раз повернуло, опять показалась луна — маленькая, светлая и гораздо выше, чем раньше. Серебряная дорожка убегала от плота с такой же скоростью, с какой он двигался вперед.
— Какая красота! — сказал Антон. Он положил шест поперек плота и сел рядом с Сергеем. — Какая красота! Ван, посмотрите, что за звезда громадная, сияет будто дырка в темном занавесе, громадная, аж лохматая…
— Ну и что потом, Валька? — спросил он спустя несколько минут.
— Что потом?
— Кем ты будешь?
— Хм, кем буду… Ну, работать начну, зарабатывать…
— В общем, не к звездам, а к теплому местечку, так?
— Так звездами же сыт не будешь, — проиронизировал Сергей непонятно над кем: над Антоном или над Валькой.
— Хм, я, конечно, понимаю, только вот как это сделать — к звездам?
— А я тебя спрошу: ведь многие жили небогато, аккордеона, между прочим, не имели, а великими людьми стали. Возьми Мичурина, к примеру, Циолковского. Да самого большого возьми — Маркса! Не скисли.
— Так ведь у них гений был…
— Я думаю, не только в гении дело. А в том, что у них большая цель была, они все время стремились вперед. Ну, а если видеть цель только в дипломе да приличной зарплате…
— Внимание! — воскликнул Сергей. — Лилии!
Плот круто повернул и прошел мимо цветов.
Вскоре подплыли к своему месту купания, вытащили плот до половины на берег и молча отправились наверх.
Когда утром все уселись завтракать, Валька вылез из-за стола, пошел в спальный сарайчик и, вернувшись, положил на стол пачку рафинада. Никто ничего не сказал, будто ничего не произошло. Антон выдал каждому по три куска и спрятал оставшийся сахар на полку, где хранились продукты.
4
ДЖЕНТЛЬМЕНСТВО И ПРОЗАИЧЕСКИЕ РАСЧЕТЫ
«ЧТОБ ВСЕ ЛЮДИ БЫЛИ ЛЮДЬМИ!» — ГОВОРИТ ПРЕМЬЕР-МИНИСТР
ПРАЗДНИК ЖИЗНИ — МОЛОДОСТИ ГОДЫ И ОБОРОТНАЯ СТОРОНА ПРАЗДНИКА
В среду, когда самбисты возвращались с плавания, они увидели у своего дома несколько художественных гимнасток.
— Мальчики, как хорошо, что мы вас дождались: приглашаем вас на день рождения. Приходите, пожалуйста, послезавтра вечером: грандиозный бал, танцы, игры, фейерверк!
— А кто у вас родился-то?
— Лиза.
У Валентина вспыхнуло лицо. Ведь это ради нее он надевал на себя тесную бледно-голубую майку из шелка, которая оттеняла мускулатуру и эффектно подчеркивала бронзовый загар его кожи; в этой майке, взяв книгу, он задумчиво бродил, когда выдавалась свободная минута, по лесной дороге между Республикой Самбо и домом художественной гимнастики в надежде встретить Лизу. Он то закладывал руки за спину и ходил наморщив лоб — воплощеньем философских раздумий, — то потихоньку шел, держа книгу перед глазами, и от этого железными бугорками выделялись его бицепсы. По счастью, он стоял позади всех, и никто не увидел, как он покраснел.
