Итак, рецепт Освобождения, и даже с калькуляцией.
Возьмите четвертинку огненной воды (это 0,25 литра, сообщаю, ибо уже выросло поколение, которое не знает даже таких простых вещей), выберите тихий двор или пустынный бульвар, безлюдный подъезд со сломанным домофоном или, в крайнем случае, случайный буфет, и лучше всего на окраине города, подальше от суетного центра.
То есть всего 1-2 у.е. за напиток и максимум еще 0,3 у.е. на транспорт в один конец, а за вход в какое-нибудь кафе-павильон “Светлячок” в Северном Чертанове с вас, слава Богу, пока никто ничего не возьмет, кроме разве что уважения местных обычаев, но это, вы должны знать, закон для путешественника.
Сядьте, возьмите для отвода глаз всепонимающей официантки чай в пакетике или растворимый кофе “Gold” (0,5 у.е), сушеного кальмара фабрики “Незабудка” (0,3 у.е) и чистый пластмассовый стаканчик (1 рубль) для самоуважения, поднимите глаза к пыльному окну и холодному небу за ним, кивните соседу и, не опасаясь последствий, отпейте хорошенько из вашей четвертинки и подумайте об искусстве жизни спокойно, без спешки, не торопясь и не злобясь, забыв о суете, будто впреди у вас не метро или автомобильная пробка на Тверской, а заснеженные горы и за ними - звездная вечность.
А если вдруг вы в цейтноте и у вас не получилось с буфетом на окраине, то не расстраивайтесь, забудьте, что сидите на подоконнике в зассанном подъезде (а чего еще можно ожидать от подьезда, где сломан домофон, - это еще Ленин обнаружил, диалектика) да еще боитесь, как бы не прошел кто из жильцов и не погнал вас мерзким и визгливым голосом на рекомендованный выше пустынный бульвар или темный двор…
Закройте глаза и - о, волшебное бегство: подумайте, что сидите вы, милые мои, в картинке настенного календаря, в одном государстве, в тридевятом царстве, за синими морями, за зелеными лесами… в банальном полотняном шезлонге где-нибудь на островах Южного моря… К примеру, на островах Тринидад и Тобаго или даже на самой Французской Гваделупе (в детстве у вас наверняка были оттуда марки), ласково светит солнце, глазам больно от обступающей зелени, королевские пальмы качают где-то наверху своими кудрявыми головами, в саду (только не вишневом!) переговариваются тропические птицы и теплое прозрачное синее море чуть шевелится у ваших ног.
Если кому не нравится синее море, может представить себе картину Николая Рериха, это теперь модно, а я ни на чем не настаиваю.
И все это не потому, что вы вкалывали целый год и теперь “можете себе это позволить”, и не потому, что вы обворовали целый город, утащив пару-тройку миллионов где-нибудь на комбинате минудобрений в забытой Богом Сызрани (город взят просто для примера), а оттого, что…
Конечно, по щучьему велению, по моему хотению! - да просто вы туда приехали, и все тут. Какая разница, как. Прилетели - на русской печи и ковре-самолете! А как же еще-то? “Аэрофлотом”, что ли? Не смешите…
И вообще знаете что? - вы там родились!.. Вот! Бог вас любит, вы там родились, и у вас небольшое сельскохозяйственное предприятие, перешедшее к вам по наследству от отца. Чего предприятие?.. Ну, например, чая или, лучше… тропических цветов… Вы поставляете цветы в США, там недалеко. У вас наемные работники - негры и индейцы, маленькие трактора, машины, хитрый индус управляющий, и все дела, сейчас нет времени вдаваться в частности. И сидите вы теперь у самого синего моря, вокруг вас рай земной, вы пьете свой чай и часами смотрите на сбегающие по холмам цветочные поля…
Отдохните минут десять, а я пока покурю.
Ну вот… И все сие, заканчиваю я свою рецепт-фантазию - так близко, и посчитайте - примерно за 4 условные единицы!..
Вы видели где-нибудь такие цены?..
И плюс 0,25 у.е на обратную дорогу с вашего Тобаго домой на метро или 4-5 у.е., в зависимости от географии (и если вы уж такой отъявленный сибарит), на такси.
Да… О, этот Юг!
О, суровая Россия!.. Так вот, место.
- Тут рядом, - сказал Олександр, выказывая некоторую осведомленность в московской географии, - есть такие Головинские пруды. Петровское еще место, между прочим. Помните акварели графа Федора Толстого и живопись крепостного художника Григория Сороки? - обратился он ко мне. - Прелестные вещи, русский романтизм. Очень похоже.
Я не успел ответить.
- Какие пруды?! - сказал Эдик. - Какой Сорока?! Ты что?! За распитие спиртных напитков в общественном месте у нас менты последние деньги отнимут! Поехали домой. Мне вообще домой надо!..
- Я те пойду, - вдруг сказал Олександр с удивившим меня, хотя и несколько, как мне показалось, наигранным ожесточением. - Я т-те пойду… Ишь ты, домой он пойдет! Решил товарищей бросить. Ты, значит, домой, в тепло, там чай, телевизор, кровать, а мы здесь в холоде и голоде оставайся. Очень хорошо.
- Миша, - сказал Эдик, - а ты-то куда?! Тебе ж тоже надо домой! Тебя твоя Танька уже который раз отымела за это! Куда ты?!
Мисаил остановился и нерешительно посмотрел на нас.
- Да… - сказал он.
В моей жене тоже заговорила совесть.
- Куда вы его тащите? - Она остановилась. - Не надо. Он не хочет.
- Та-ак… - сказал Олександр и посмотрел сначала на нас, а потом на Диму.
Он выдержал паузу.
- Значит, бунт на корабле, да? Не хотят ребята культурно отдохнуть после работы. - Все расстроились, понурились. - Авдей Сергеевич фон К. послал их на х…й. Ну и что?! - неожиданно возвысил голос Олександр. - Сколько раз нас с тобой на хер посылали, а, Дим?
Дима грустно усмехнулся:
- Без счета.
- И я говорю, - сказал Олександр, делая вид, что не замечает Диминой иронии. - А мы держимся. Мы не распускаемся, мы идем дальше, как ни в чем не бывало. И судьба вознаграждает нас за это. Вот Димыч недавно снялся в рекламе пива “Красный корабль”. Получил триста баксов, как с куста.
- Но Миша, по-моему, не хочет идти! - снова сказала моя жена, хотя в голосе ее уже не было прежней уверенности.
- Он не хочет? - переспросил Олександр. - Он?! Скажи, - обратился он к Мисаилу, - ты действительно не хочешь идти с нами?
Мисаил потупился:
- Хочу.
- Вот! - Олександр победно всех оглядел. - Вот! А вы говорите “не хочет”… Вперед!
И мы пошли.
Место нашлось довольно быстро. У самой воды стояла кем-то принесенная старая парковая скамейка с гнутой спинкой, а из старого пня был сделан импровизированный стол. Кто-то даже заботливо спилил неровности и гнилые сучья. Срез был свежим, и, судя по валявшимся вокруг жестянкам и пустым бутылкам, место было облюбовано не только нами.
- Ну вот, - сказал Олександр, с кряхтением садясь на скамейку и расстилая на пеньке газету, - а здесь им был и стол и дом. - Он поставил на газету водку, достал из сумки большой перочинный нож и с удивившей меня аккуратностью нарезал хлеб. - Прошу… - Олександр широким жестом указал на пень. - Не церемоньтесь…
Дальнейшее я помню очень смутно. Первые тосты были сумбурными - проклинали фон К., потом вообще предали анафеме все отечественное кино. Настоящих режиссеров нет, поэтому все остальные неизбежно жлобеют и начинают изображать из себя маэстро Фредерико Феллини в бронзе, что выглядит и смешно и глупо, и, главное, куда, скажите, от этого деваться интеллигентному человеку?
В Голливуд? А Россия?.. А Родина?.. А метод Станиславского?.. После Стани-славского был неожиданно провозглашен тост за присутствующих дам, и Марина зарделась от удовольствия.
После тоста за дам налили еще по одной и все хором отчего-то ожесточенно заспорили об искусстве. Впрочем, еще до спора об искусстве неожиданно ушел Мисаил. Он с самого начала как-то томился и все ощупывал карман с сотовым телефоном. А после того, как выпили за дам, неожиданно встал и, набирая номер, ушел куда-то вбок, сквозь кусты. Вскоре из-за кустов донесся треск ломаемых веток, крики - я же тебе говорил!.. - и даже что-то похожее на рыдания. Когда до нас донеслись эти, похожие на рыдания звуки, вслед за Мисаилом с тяжелым вздохом и суровым выражением лица ушел Дима. Вскоре мы увидели их обоих в полуразрушенной кирпичной беседке, очень красиво смотревшейся на небольшом мыске, поросшем орешником, метрах в ста от нас. (Я понял, почему Олександр недавно вспоминал Григория Сороку.) Дима оживленно жестикулировал, а Мисаил стоял, понурившись, и что-то ему отвечал, но слов не было слышно.
Так что я не помню точно, с чего именно начался наш разговор об искусстве. Но очень быстро мы подошли к извечной проблеме - кому принадлежит “я” художника, Богу или Мамоне?.. Возможно, я (или мое “я художника”) высказал(о) удивление пренебрежением Мисаила к грядущим телефонным счетам, которые, по моим представлениям, вслед за гневом оставленной в одиночестве супруги должны были неминуемо обрушиться на его голову.
- Да ему что, - сказал Олександр, - он сейчас в рекламе халтурит. Там, знаешь, какие гонорары? Димке вон, я же говорю, - посмотрел он в сторону беседки, откуда в тот момент донеслись какие-то крики, - за минуту в массовке, даже меньше, - триста долларов дали.
