Официант провел их к небольшому столику, снял табличку с надписью „Заказано“. Играла музыка, моряки танцевали, сидели за столиками с женами и девицами, бичей среди них не было.
Едва официант открыл бутылку, боцман тут же начал всем разливать.
Федя накрыл рюмку своей огромной лапой.
— На работе не пью, — на коленях у него лежал кейс Грини.
Музыка прекратилась, и к краю эстрады подошел знакомый нам барабанщик. Теперь он был одет в белый с блестками костюм, как и все музыканты. Громко объявил:
— Господа! Поздравляю вас с возвращением в родной порт и спешу сообщить радостную весть — к нам вернулась наша Маша!.. Извиняюсь, Мария Николаевна! Она приватизировала наш ресторан! Теперь вы можете веселиться до самого утра!
Вышла Маша, все зашумели, зааплодировали. Кто-то из-за угла сразу закричал:
— Маша, стриптиз!
И тут же весь ресторан грянул:
— Ма-ша, стрип-тиз!.. Ма-ша, стрип-тиз!
Go вкусом одетая, похорошевшая, ухоженная Маша, теперь Мария Николаевна, стояла и поглядывала в зал со снисходительной улыбкой. Переждав крики, она сказала:
— Программа у нас обширная, господа, будет и стриптиз. А сейчас разрешите вас познакомить с новой певицей, очаровательной Лулу.
Заиграла музыка, на сцену выскочила фигуристая негритянка в коротком обтягивающем платье „стрейч“. Гриня тут же узнал свою черную подружку из бывшего заведения Маши. Оркестр заиграл мелодию! „Ты морячка, я моряк…“ Лулу, ритмично двигаясь, запела в микрофон, безбожно коверкая русские слова:
„Я рибаська, ты рибак,
Я на сусе, ты на морье,
Се ни стретимся никак“
Залу нравился ее акцент, все шумно аплодировали.
Гриня не отрывал глаз от Лулу, улыбаясь про себя, затем оглядел одежду Клавы. Еще раз улыбнулся, покачал головой.
Клава недоуменно посмотрела на него, спросила:
— Ты что смотришь?
— Все нормально, Клава. Хорошо выглядишь!
— А моя сестра еще лучше! — Клава поглядела да часики. — Между прочим, твое время подходит, — повернулась к телохранителю Феде. — Проверь билеты.
Федя двумя пальцами достал из кармана железнодорожные билеты, показал и спрятал.
— Маршрут помнишь? — строго спросила Клава..
— Помню, — ответил Федя.
— Повтори.
— Поезд. Электричка. Станция Васильки. Село Кукушкино. Антонина Васильевна Грушина.
— Дом под красной крышей!.. Забыл?
Боцман покачал головой, улыбнулся.
— Обложили тебя, Гриня, как зайца!
— Замолчи! — цыкнула Клава. — Человеку счастье выпало, а он!..
— Ладно, — боцман обнял Гриню. — Давай выпьем на посошок!.. Приедешь, скажи Тоське, что я неделю на свадьбе гулять собираюсь.
Все, кроме Феди, выпили. Тот молча поднялся, крепко сжал ручку кейса и, кивнув, направился к выходу.
Гриня натянул свою кепочку, оглядел ресторан, посмотрел на оркестр, на Лулу… Очень ему не хотелось расставаться со всем этим.
— Иди, иди, — строго приказала Клава. — Раз договорились — держи слово!
Гриня вздохнул, а боцман ободряюще подмигнул ему. На стоянке такси около ресторана никого не было. Подошла машина.
— Первую пропускаем, — сказал Федя и махнул машине рукой, та отъехала.
Появилось второе такси. Федя открыл заднюю дверцу, пропустил Гриню, сам сел рядом, захлопнул и запер за собой дверцу, сказал шоферу:
— Вокзал.
Они проехали улицу, увернули на другую. Шофер, повернувшись, спросил:
— Возьмем матрешку?
— Исключено, — спокойно сказал Федя. Они проехали мимо мододенькой девушки, стоящей с поднятой рукой.
— Мне бы заправиться надо… — начал шофер.
— Исключено, — повторил Федя.
Шофер уважительно посмотрел в зеркальце на могучего Федю.
— Слушаюсь, командир.
Через несколько минут по застланному ковром проходу спального вагона шли Федя и Гриня. У одного из купе Федя остановился, пропустил вперед Гриню. Купе, как и полагалось в „СВ“, было двухместным, Федя закрыл за собой дверь, спросил:
— Спать будешь?
— Хорошо бы!.. Неделю не спали — штормило.
— Тогда ложись, я посижу.
Федя запер дверь на замок и пристроил рядом с рукояткой особую скобу, чтобы дверь снаружи нельзя было открыть. Гриня прилег поверх одеяла. Вскоре кто-то попытался из коридора открыть дверь вагонным ключом.
— Кто? — строго спросил Федя.
— Откройте. Начальник поезда, — послышалось из-за двери.
— Исключено, — спокойно сказал Федя.
После паузы из-за двери спросили:
— Федя?
— Да.
— Тогда порядок.
Поезд дернулся.
Веселье в ресторане было в самом разгаре. Барабанщик из оркестра исполнил дробь, ударил палочкой по тарелке. Громко объявил:
— Стриптиз Лулу с поцелуем. Начальная цена поцелуя — двадцать долларов.
Из зала тут же донеслось:
— Двадцать пять.
— Двадцать пять — раз! — начал считать барабанщик. — Двадцать пять…
В зале перебили:
— Тридцать!
И тут же:
— Сорок!
— Сорок долларов — раз!.. Сорок долларов — два!.. Сорок долларов… — барабанщик сделал паузу.
Сидевший за столом, точно за спиной боцмана, красавец-штурман, окруженный четырьмя девицами, крикнул:
— Сто!
Зал притих.
— Сто долларов — раз, сто долларов — два, сто долларов — три! — зачастил барабанщик и ударил палочкой по тарелке.
Повернулся к Лулу и улыбнулся ей. Затем взял стоящий рядом пуфик и поставил перед оркестром. Из-за ширмы вышла хозяйка Маша. Она остановилась в сторонке.
Свет был притушен, только ярко высвечен круг на сцене, в центре которого помещалась Лулу. Звучала „интимная“ музыка. Лулу, пританцовывая, начала медленно раздеваться: не спеша сняла пояс, скатала, кинула назад через плечо. Не спеша расстегнула молнию своего облегающего платья, пританцовывая, спустила его с одного плеча, потом с другого, наконец, сняла его совсем, и снова отбросила назад… Затем уселась на пуфик, сбросила туфли и стала по очереди снимать с полных ног чулки, скатывая их книзу…
Клава, оставшаяся за столом вдвоем с боцманом, строго смотрела на мужа, а он не спускал восторженных глаз с Лулу.
Клава дернула его за рукав:
— Не пяль зенки!
Боцман тут же сделал вид, что ему все это безразлично.
— Что ты, Клава, она ж черная. Ее же не видно — одни только зубы!
Оставшись в узеньком бюстгальтере и таких же трусиках с кружевами, Лулу подошла к краю эстрады. Музыка зазвучала громче, как в цирке. Раздалась дробь барабанщика. Сделав еще несколько „па“, Лулу повернулась лицом к залу и неуловимым движением скинула с себя бюстгальтер, обнажив полную высокую грудь… Зал на секунду затих и разразился восторженными криками и аплодисментами. Лулу, постояв немного, взялась двумя пальчиками за край трусиков. Чуть оттянув их, вопросительно посмотрела на Машу, Марью Николаевну. Та отрицательно замотала головой.
— С ума сошла!.. Они тебя растерзают!
Лулу, громко рассмеявшись, поклонилась… Схватила одежду и убежала за ширму.
Боцман, забывшись, снова не отрывая от Лулу глаз, проводил ее взглядом. В зале зажегся свет.
— С тобой стыдно ходить на люди! — прошипела Клава.
Боцман скорчил невинное лицо:
— Да что ты, Клава. Вечно ты всем, недовольна. Я вон тебе какие наряды привез! Сама говорила — первый раз так угодил.
— Когда захочешь — у тебя хороший вкус, но сейчас мне за тебя стыдно!
Весь зал смотрел, как в своем коротеньком платье со сцены спустилась Лулу и пошла по проходу к красавцу-штурману. Штурман встал, когда Лулу обняла его. Соблазнительные бедра ее оказались как раз рядом с лицом боцмана. Он покосился на эти бедра, схватил рюмку и выпил.
Лулу крепко поцеловала штурмана. Зал зааплодировал. Повернувшись, чтобы уйти, Лулу вдруг узнала свою желтую кофточку, которая плотно облегала грудь Клавы. Она быстро оглядела клавину юбку — узнала свою одежду и широко заулыбалась. Потрогала рукав кофточки, прикоснулась к юбке и снова улыбнулась Клаве, закивала ей.
— Оо-о! Мой сувенир!.. — потрепала еще раз за рукав кофточки. — Бьютифул. Карашо. Очень карашо, — ласково посмотрела на боцмана. — Хороший рашен фишмен, — потрепала его по щеке. — Иметь вкус, как Лулу!
Боцман, побледнев от ужаса, опустил голову. Лулу еще раз потрепала его по щеке и отошла. Боцман сидел бледный, уставившись в тарелку. Клава, вспыхнув, впилась в него взглядом, зловеще протянула:
— Та-ак!.. Говоришь, одни только зубы видно?… Подлец!
Поднявшись, она врезала боцману по физиономии и, подхватив сумочку, побежала к выходу. За соседним столиком зааплодировали. Боцман, вскочив, закричал:
— Клава!.. Это ж гринина баба!.. Я сам только что понял!.. Я тебе все объясню!
На следующий день Гриня и Федя сидели у окна в электричке, поглядывали на багровый закат. Вокруг них сидели одни женщины. Федя выбрал место специально для полной безопасности. На полу, между ними, на четверть выдвинутый из-под скамейки, стоял Гринин кейс.
