Голос Семеныча выдернул меня из моих блужданий по воспаленному сознанию и вернул к жизни. К нормальной, хотя и не совсем спокойной.
Я выбросил сигарету и запрыгнул в машину. И вновь погрузился в мысли, но на этот раз по делу.
Мне нужно было срочно собраться и привести все мои мысли в порядок. Те мысли, которые мне были необходимы. От всего остального избавиться, конечно, не удастся, но тогда следует задвинуть их куда-нибудь подальше, до лучших времен, так сказать.
Итак, что мы имеем?
Первое – это я, полный каких-то невротических идей и фантазий. Но это сейчас не обсуждается, потому что длится уже достаточно долгое время. Бессмысленно совершенно.
Второе – моя жена, которая ушла, забрав дочь, но оставив меня. Но этот вопрос пока остается открытым, вполне возможно, что это просто очередная ссора, но с более дорогими декорациями.
Третье – мама… Это самый страшный пункт, к нему я просто боюсь даже прикасаться. Отец был здесь же. Батя, прости, но сейчас я не могу позаботиться о тебе. Меня осталось настолько мало, что я боюсь превратиться в ничто, если отломлю от себя еще хоть кусочек.
Четвертое – Сашка. Прости и ты, друг, но теперь уж точно не до тебя. Твоя поддержка мне, конечно, была бы очень кстати, но не знаю, вправе ли я ее требовать. К тому же у тебя самого забот полон рот, не только ведь в гости приехал.
Пятое. А вот пятого, пожалуй, и нет. Или пока нет? Лешкин звонок мне очень не понравился. Не удивлюсь ничему. У меня сюрприз за сюрпризом.
Но пока нет, начну с Сашки. Нужно же хотя бы поговорить с человеком, а то в неведении живет уже несколько дней. Сам он мне не звонил, скорее всего не хотел беспокоить, а я – некогда было, да и незачем. Нужно с ним срочно связаться, а то и впрямь в гостиницу переберется – постесняется остаться. Хотя вроде договорились, что будет у меня, но… Что ж – звоню…
Выслушав штук двадцать гудков, я отключился. Постукивая корпусом телефона себе по подбородку, я думал о том, куда мог подеваться Сашка. Дело-то к вечеру, по идее должен уже был вернуться, даже если дела какие-нибудь были. Неужели и впрямь в гостиницу подался или еще куда? Ладно, разберемся, еду-то домой, а там или сам Сашка, или что-нибудь вроде записки…
34
Сашки дома не оказалось, записки, кстати, тоже. Но все признаки проживания моего друга в моем доме были налицо.
– Слава Богу, хоть здесь без сюрпризов, – вслух сказал я и пнул ногой Сашкину сумку, которая, словно спящая свинья, развалилась посреди гостиной.
Бросив взгляд на автоответчик (не знаю, кто придумал его купить), я увидел, что есть пара сообщений. Но мысли тут же закружились в диком темпе и в совершенно другом танце. А потому пластмассовый друг семьи остался не у дел.
Развязывая на ходу галстук, я прошел в свой кабинет. Но когда я вошел в свой «заповедник», меня вновь одолели какие-то странные чувства.
Я смотрел на большущий стол из красного дерева, о котором очень долго мечтал. Никогда не забуду, как впервые открывал его ящики, чтобы сложить туда какие-нибудь ручки или карандашики. Бросил взгляд на стеллажи с моими любимыми книгами, многие из которых попали сюда прямиком из моего детства, на черное кожаное кресло, в котором я очень любил читать вечерами, когда весь дом уже спит. Помню, как выбирал его, сидя чуть ли не по часу то в одном, то в другом, чтобы быть полностью уверенным, что мне будет удобно. А теперь? А теперь все было как-то странно. С одной стороны, все вроде то же самое, все на своих местах, но в то же время как будто все из какой-то совершенно другой и незнакомой мне жизни. Что мне теперь делать со всем этим? Да, это было мое, но тогда, когда я был чей-то. А теперь? Что теперь? А теперь я боюсь, что даже себе принадлежу не полностью. Я разонравился сам себе, потому часть меня мной же и покинута, и, боюсь, безвозвратно.
Я сел в кресло. И тихо сидел, закрыв глаза.
Я надеялся, что, может быть, откроется какой-нибудь невиданный источник познания и в мою голову наконец-то вернется то блаженное спокойствие, которое было раньше и которого так не хватало теперь. Но шли минуты, а ничего не происходило. Ничего – пусто. В моей голове совершенно пусто. Так, носятся какие-то мыслишки, а в остальном ничего существенного. Что за ерунда творится? Когда мне нужны какие-то конкретные идеи – пусто; зато когда мне нужно расслабиться и ни о чем не думать, моя голова, словно спутниковая тарелка, начинает прием любых пролетающих мимо радиоволн.
Даже страх уже выглядел совершенно иначе. Толстым вонючим дядькой расположился он на некогда удобном диванчике внутри головы и лениво поскребывал себя по волосатому пузу. И от этого звука невозможно избавиться. Он пробирает тебя до костей. Паники, ледяного ужаса, всепоглощающего кошмара уже нет. Их давно уже нет. И слава Богу. Но вместе с ними ушли и другие эмоции, оставив место одному лишь напряжению, от которого нет спасения. Я постоянно ощущаю его. Словно здоровенный рюкзак, полный камней, насильно взвалили на мои плечи и закрепили, сволочи, так, что нет ни малейшей возможности расстегнуть лямки. И вот так я вынужден передвигаться.
Но сейчас я сижу. Разбросав свое тело по черной коже и слушая ее тихие скрипы, молюсь.
А? Нет, не Богу, нет. И уж тем более не дьяволу. Молюсь своей судьбе, хотя не верю и в нее. Просто ничего другого у меня не осталось. Я бы очень хотел все изменить, но это невозможно. Нельзя изменить того, чего не было…
Как это не было?
В поисках сигарет я начал лазить по карманам. Неужели в плаще оставил?
В одном из карманов я наткнулся на маленький кусочек твердой бумаги. «Корпорация «Счастье»… Берг Олег Генрихович»… Странно, я тогда был, по-моему, в другом пиджаке.
Ну что? Не дождался ты меня, Олег Генри-хович… Или все еще ждешь?
«Звони», – пропел новый знакомый.
Ну где же сигареты?
Я открыл один из ящиков стола и тут же наткнулся на то, что искал. Отлично. Я себя знаю, а потому: «Здравствуйте, мои дорогие!» Зажигалка была здесь же.
Поднеся раскрытую пачку ко рту, я губами извлек на свет божий одну из моих подружек. Да, сигарета, словно женщина, дарит тебе любовь и спокойствие в обмен на твою жизнь.
Чушь это все.
Я зажег зажигалку и окунул визитку Берга в желтый язык пламени. Сначала ничего не происходило. Огонь нежно обнимал ровные бумажные края, но овладевать своей жертвой не спешил. Наверно, это была такая игра. Он растягивал удовольствие. Я знаю, что ты полностью в моей власти, а потому могу сделать с тобой все, что захочу. Несколько секунд продолжались его ласки, а затем с тихим шипением он грубо и неистово вошел в нее.
Прикурив от этой огненной страсти, я еще мгновение подержал в руке то, что от нее осталось, и аккуратно положил в пепельницу, чтобы огонь завершил свое дело. И через несколько секунд все было кончено. Пепел черным бугристым пластом лежал в пепельнице, а душа серой струйкой дыма устремилась вверх. Все.
– Илюха? – пронеслось по дому.
Я вздрогнул. В этот момент я ощутил себя спиритологом, которому наконец-то удалось вызвать дух своего прапрапрадедушки. Но это был Сашка. Всего лишь Сашка. Так мало и одновременно так много.
– Илюха, ты где?
Слышно было, как Сашка идет по лестнице.
– В кабинете! – крикнул я и принялся тушить сигарету, разметая в пепельнице все, что осталось от визитки.
Через мгновение дверь открылась и в кабинет вошел смущенный Сашка.
– Здорово, дружище, – произнес Сашка. – Ты как?
– Нормально, Сань, спасибо, – сказал я, выдыхая. – Ты сам-то как?
– Да ничего вроде, – пожал плечами Сашка. – Как все прошло, Илюх? Помянули?
Я кивнул. И вновь почувствовал, как тяжелый комок подкатывает к горлу.
– Нормально, Санек, нормально. Как еще могут пройти похороны? – сглотнул я. – Танцев, конечно, не было, а в остальном все довольно празднично. Салаты, икра, водка. Только пьешь не чокаясь да пьянеть не пьянеешь, – сказал я и, сорвав с шеи галстук, бросил его на пол. – А еще, Санек, представляешь… Я всю жизнь любил черный цвет. Черные костюмы, черные машины… А теперь ненавижу… Ненавижу.
– Пойдем выпьем? – произнес Сашка. – Я там приготовил все. Вставай давай. Посидим, поговорим, помянем. Все, спускайся, я жду.
– Сейчас, Санек, бате звякну и иду, – сказал я. Кивнув, Сашка вышел.
35Набрав номер, я с замирающим сердцем ждал ответа. Давай, папа, возьми скорее трубку. Чик.
– Алло, – выдохнул чей-то голос.
Да, именно чей-то. Скажи мне еще неделю назад, что это голос моего старика, в жизни бы не поверил. Но это был отец. Это был его голос. Точнее, его новый голос. Голос обреченного. А на что? Этого не знал никто. Пока не знал.
– Привет, бать, еще раз.
– Илюха? Ты доехал? Все нормально?
– Да, пап, все в порядке. Как ты? – спросил я, хотя совершенно не понимал смысл этого вопроса.
– Ничего, – сказал он.
Я почувствовал, что он уже заметно набрался, но винить его за это я не мог. Может быть, где-то там далеко и было какое-то щемящее чувство, но очень далеко. Да и как можно винить человека за это? Можно ли вообще человека винить за что-либо в его жизни? А главное, нужно ли?
