— Почему мы здесь? Из-за нас или из-за черенков?
— Ага. Извечный вопрос «кто мы»?
— Нет, не то.
— Ты думаешь о том, есть ли у нас будущее?
— Остановись. Я просто спросила, почему ты сидишь со мной в этом чудесном ресторане.
— Ладно, я здесь из-за тебя. Но и из-за черенков. Может быть, потому, что черенки я получил от тебя.
— Я купила свое первое растение из-за тебя. Ты это знаешь?
— Первое в твоей жизни?
— Да. Райская птица была моим первым растением.
Он улыбнулся:
— Итак, я у тебя первый.
— Поэтому я здесь.
— Что за человек дал тебе черенки? Человек из прачечной?
— Армандо?
— Он тебе хоть нравится?
— Мне нравится его прачечная, я не знаю, нравится ли он мне.
— Почему нет?
— Он странный. Иногда мне кажется, что он с другой планеты. Но его прачечная самое фантастическое место на свете. Зеленая трава и ярко-красные маки, лаванда и лимонная вербена, пальмы.
— Звучит прямо как райская музыка.
— У него на полу растет мох. Мне просто не может нравиться человек, у которого мох растет на полу.
— Прямо волшебный сад.
— Ну да, сказочный сад со стиральными машинами.
— Когда я был ребенком, отец рассказывал, что сказочные феи живут в норках, во мху около пней. Целыми семьями. Он говорил, что если я лягу на землю и загляну в норки, то смогу их увидеть, но показываются они только маленьким детям.
— Может, поэтому ты так любишь растения. Потому что в глубине души веришь, что внутри растений живут феи.
— Может, тебе нравится прачечная потому, что там во мху обитают феи?
— Может быть.
— Я уже, кажется, говорил тебе, что для женщины, у которой никогда не было дома цветов, у тебя слишком большая тяга к растениям и людям, которые ими занимаются.
— Расскажи мне о девяти растениях.
— Я их никогда не видел. У тебя больше шансов увидеть их, чем у меня.
— На самом деле нет. Сомневаюсь, что Армандо их мне покажет. Он держит их взаперти где-то в дальней комнате прачечной.
— Соображает. — Эксли провел по волосам, приподнимая пальцами верхние, выцветшие на солнце пряди, из-под которых показались более темные волосы. — Девять растений очень красивы и опасны. — Он заглянул мне в глаза. — Как хороший любовник. Близко я видел только одно из них и слышал еще о двух.
— Какое ты видел?
— Синнингию красивую, также известную как глоксиния, растение, олицетворяющее любовь с первого взгляда. Легенда гласит, что любой, кто найдет глоксинию, влюбится в первого встречного.
— И кого же ты увидел?
— В то время я был совершенно один в джунглях Перу, охотился за растениями.
— Ты в Перу охотился за растениями? Господи, ты так сильно подсел на них.
— Когда я впервые увидел глоксинию, поблизости не было никого, в кого можно было бы влюбиться. Немного позже я увидел нескольких человек, которые ехали домой, но я не влюбился ни в кого из них. А вернувшись в Штаты, я увидел первым Джимми, парня, который на рынке рядом со мной продает яблочный сидр. Мы с ним тоже не влюбились друг в друга, если тебе вдруг интересно.
— Итак, ты не думаешь, что это — правда? Нууу, что растения влияют на людей?
— Я полагаю, что надо иметь все девять растений. Когда у тебя только одно, не думаю, чтобы оно работало.
— Ага, вот и Армандо сказал то же самое.
Эксли непроизвольно вздрогнул.
— Кто-нибудь знает, какие именно растения составляют эту девятку? Это где-нибудь написано, в какой-нибудь книге или, может, в стихах?
— Нет. Трудно понять, что это за девять растений. Согласно легенде со временем они меняются, и ты сможешь узнать их, только если они покажутся тебе сами. А они показываются только людям, которые готовы к этому.
— Готовы к чему?
— Точно не знаю. Но догадываюсь, что человек должен быть достаточно мудрый или что-то в этом роде.
— Как, ты думаешь, Армандо их нашел?
— Возможно, они нашли его. Я же сказал, нельзя охотиться за растениями, они должны сами искать тебя. То есть, представь, если бы каждый мог их найти, все люди жили бы в тропических лесах и джунглях Южной Америки и Океании.
— Но ведь ты искал растения в Перу?
— Я был молод и глуп. И верил, что смогу их найти.
— А еще растения, о которых ты слышал?
— Я только знаю, что одно из них суккулент, каких миллионы. А другое относится к растениям, расцветающим по ночам. Женский цветок, который открывается ночью и закрывается днем, как и большинство женщин.
Я улыбнулась и одернула свитер, чтобы он плотнее обтянул меня и подчеркнул фигуру.
— О, не сиди так. — Он развел мои руки, скрещенные на груди.
— Здесь холодно.
Он потер мне плечи:
— Так лучше?
— Не особенно.
Он притянул меня к себе и поцеловал. Это меня удивило. Обычно я ненавидела целоваться в ресторанах. Мне было обидно за других посетителей, у которых, возможно, никого не было потому, что они были либо слишком старыми, чтобы иметь партнера, либо просто одинокими.
Эксли не думал о других людях и поцеловал меня снова. Он был на вкус как медовое масло из булочек, и, когда он остановился, мои губы сами по себе остались приоткрытыми в ожидании новых поцелуев.
Он откинулся на стуле:
— Теплее?
— Намного.
— Раньше говорили, что девять растений даруют вечную жизнь тому, кто ими владеет.
Мне вдруг стало интересно, сколько лет Армандо: ведь у него есть все девять растений.
— Но теперь, — продолжал Эксли, — легенда изменилась, и считается, что девять растений приносят счастье в различных формах: деньги, любовь или даже дети.
Я подумала обо всех этих людях около прачечной. Людях, которые приходили к Армандо. Они приносили ему любовь, деньги и в некотором роде были его детьми.
— Ну, скажем, эти растения очень и очень ценное и удачное приобретение, поскольку приносят людям то, чего они больше всего хотят.
— Почему они не нашли тебя?
— Я все время задаю себе этот вопрос. Я сделал все, что мог, чтобы приготовиться к встрече с растениями, но они не пришли. Люди проводят годы, иногда всю жизнь, оттачивая ум, пытаясь довести до совершенства свое сознание, которое привлечет к ним растения. Они едут в Индию и живут с гуру или проводят годы на Амазонке с шаманами, лекарями и знахарями всех сортов. Но, даже проделав все это, чертовски трудно приобрести все девять растений. Поверь мне, многие так и умерли, не добившись ровным счетом ничего,
— Ради легенды?
— Люди и ради меньшего шли на плаху.
Выйдя из ресторана, Эксли потянул меня на Двенадцатую улицу, между Пятой авеню и Юниверсити-плейс. Мы начали страстно целоваться, обсуждая в перерывах растения и мифы о бессмертии, любовь вообще и воспроизведение потомства в частности. Мы целовались благодаря индейским шаманам, знахарям и черенкам из прачечной в Нижнем Ист-Сайде.
Когда он прижимал меня к себе, от его пиджака пахло свежей землей. Я расстегнула три верхние пуговицы на рубашке Эксли и прижалась лицом к его груди, к мягким, как весенняя трава, волосам.
Он был первым мужчиной, с которым я целовалась после развода, и у меня было ощущение, что вся моя боль и отчаяние стоили этих поцелуев и были выстраданы именно ради них. Так, словно, если бы я никогда не встретила своего мужа, а потом с ним не развелась, я бы не стояла сейчас на углу с продавцом цветов, который целовался лучше, чем кто-либо в моей жизни.
Я схватила его за руку.
— Хочу тебе кое-что показать. Пошли.
— Куда мы идем?
Пройдя четыре улицы и сто раз поцеловавшись, мы добрались до места.
— Вот мы и пришли. Это — прачечная самообслуживания. — Я произнесла это с некоторой долей благоговения.
Эксли слегка отступил, чтобы все лучше разглядеть. Должно быть, мы выглядели как двое ненормальных: с открытыми ртами заглядывающими в грязное, треснувшее окно старой прачечной. Он вынул из кармана зажигалку и прильнул к окну. Пламя зажигалки вдруг выхватило папоротник из темноты, словно рок-звезду в финале шоу.
— Это он. Это огненный папоротник.
Я чувствовала себя так, точно сделала ему величайший в мире подарок.
— Красавец. Восхитительный. — Он повернулся ко мне. — Спасибо за то, что показала его мне. Благодарю тебя за то, что показала мне нечто столь изысканное.
Когда мы уходили оттуда, я взяла его за руку и не отпускала всю дорогу до моей квартиры.
Когда мы вошли, райская птица лежала на боку. Ее длинные листья были неловко подвернуты под каким-то странным углом. Вокруг валялась земля из горшка.
— Ее надо пересадить. Не возражаешь, если я сделаю это?
Эксли прямо-таки уронил мою руку, кинулся к растению и начал собирать землю в горшок
— Она никогда раньше не падала. Однажды опрокинулся кротон, но райская птица никогда.
