Хуан вернулся к своему занятию. Вскарабкавшись по стремянке, он собирался развесить на сосне разноцветные рождественские лампочки. Однако ему то и дело приходилось спускаться не только затем, чтобы взглянуть на дождь, но и открыть дверь кому-то из жильцов, вернувшемуся со своей собакой или каким-нибудь другим животным, которое, войдя в вестибюль, принималось отряхиваться и забрызгивало грязью весь пол… К счастью, на этот раз за дверью швейцара поджидала Скарлетт Рейнольдс, чья тряпичная собака по крайней мере не отряхивалась. Конечно, с одной стороны, нашему швейцару не надо будет убирать за животным, однако с другой — ему не избежать долгого разговора с хозяйкой, бывшей актрисой, некогда весьма популярной. Кто не помнит «Пижамы в ночи» или «Луч лунного света в моем сердце» — фильмы, принесшие ей не только известность, но и богатство. Но чем больше денег появлялось у мисс Рейнольдс, тем скупее она становилась и даже, чтобы увеличить свое состояние, перестала есть и настолько отощала, что «Р. К. О.» и другие крупные кинокомпании в конце концов перестали приглашать ее сниматься, предпочтя в случаях, оговоренных контрактом, выплачивать пожизненную астрономическую пенсию.
Сеньорита Рейнольдс возвращалась после совсем непродолжительной прогулки с перекошенной физиономией и вдобавок на всех парах, что казалось невероятным для ее физического состояния. Поспешно открыв ей дверь, наш швейцар поинтересовался причиной ее столь внезапного возвращения.
— Мне на плечо уселась муха, вознамерившись прокатиться за мой счет. Не успела я ее согнать, как она тут же уселась мне на шляпу, а потом еще и на собаку. Вы, конечно, понимаете, что я не позволю, чтобы нас использовали как бесплатное транспортное средство.
— Само собой, — согласился Хуан.
— Кстати, — добавила мисс Рейнольдс, снимая шляпу, — вы не могли бы одолжить мне доллар? Я хочу предложить его управляющему — может, тогда он поднимет температуру батарей отопления.
Наш швейцар дал сеньорите Рейнольдс доллар, как всегда, надеясь выполнить свою миссию — завязать с ней более глубокий разговор, чем обычно, и коснуться, наконец, своей излюбленной, или, лучше сказать, единственной темы, которую он считал важной. Надо ли повторять еще раз, что речь идет о знаменитой или «настоящей двери» — двери, которую он хотел показать также и этой бедной (вернее, богатой) женщине, свихнувшейся на экономии.
Однако ему помешали — вошел еще один жилец, и потому Хуану пришлось временно отступить от магической двери, чтобы открыть настоящую. Пришедший оказался одним из двух Оскаров: толстый субъект, постриженный чуть ли не наголо, с выщипанными бровями, в компании бульдога и дрожащего белого кролика, хотя и перекрашенного в фиолетовый цвет; кролик скакал впереди собаки и трепетал от страха расстаться с жизнью от рук (вернее, от зубов) зверюги. Хуан с поклоном открыл им дверь и, вновь взобравшись на стремянку, вернулся к разговору с мисс Рейнольдс. В таком положении его внимательно рассмотрел Оскар (лучше назовем его Оскар № 1, чтобы не спутать с другим Оскаром, оставшимся в квартире), который подошел к нему и, задрав голову, продолжая удерживать кролика и собаку, сказал, что у них что-то там не в порядке со светом на кухне, а потому он просит (его слова скорее напоминали приказание) потом заглянуть к ним. Швейцар пообещал и попытался-таки заговорить с сеньоритой Рейнольдс на тему своей любимой двери.
Однако Скарлетт Рейнольдс хотелось поговорить совсем не о дверях и еще меньше о дверях метафизических и фантастических. Ее, конечно же, тянуло поплакаться на дороговизну, мол, даже электричка уже стала транспортом для миллионеров, и те, у кого нет состояния, не могут и мечтать сходить в кино, а еда или купание доступны только состоятельным людям. И она, бедная…
— Вот именно, — осмелился вставить словечко наш швейцар, вешая на сосну очередной гигантский рождественский шар, — а все потому, что никто не осознает, что самое важное — отыскать главный вход…
— Что такое? — удивленно перебила его мисс Рейнольдс. — Уж не хотите ли вы сказать, что собираются еще и дверь менять? Это уж слишком. Каждый день что-нибудь убирают, ставят, сносят или разрушают. Разве эта дверь недостаточно большая, чтобы все могли войти и выйти? Разумеется, нам, квартиросъемщикам, приходится платить за ее содержание.
— Да нет же, я говорю о другой двери.
— Другая дверь! Зачем понадобилась еще одна дверь? Разве этой двери да запасного выхода в придачу мало, чтобы залезли воры и нас обчистили? Послушайте, если дело так пойдет и дальше, мне придется продать квартиру и поселиться под мостом. Вот именно, под мостом, как моему другу Ренесито Сифуэнтесу, некогда знаменитому производителю табачных изделий марки Сифуэнтес, а теперь нищему вроде меня.
Швейцар вновь попытался растолковать сеньорите Рейнольдс, какого рода дверь он имел в виду, но она уже вбила себе в голову, что домоуправление задумало провести за счет жильцов очередной ремонт и перестройку здания. Это ее настолько встревожило, что она на какое-то время умолкла и стала нервно ходить туда-сюда по вестибюлю, таская за собой тряпичную собаку. На самом деле она уже не в первый раз вынашивала мысль о том, что, если бы не холод, выгоднее было бы все распродать и заняться бродяжничеством. Сеньорита Рейнольдс частенько беседовала с бродягами и пришла к выводу, что в этой стране они единственные, кто не платит ни налогов, ни квартплаты, ни за воду, ни за свет, а нередко и за транспорт. И представляла себе, какое счастье захватить с собой тряпичную собаку и тюк, в который она завернет все свое состояние, и отправиться спать под мостом, быть может, бок о бок с самим Ренесито или в каком-то другом закоулке Манхэттена. Она знала как свои пять пальцев все городские клоаки, водоприемники, туннели и канавы, поскольку ее, если можно так выразиться, повседневное занятие заключалось в том, чтобы вылавливать монетки, закатившиеся в любые щели и дыры. Она каждый день поднималась спозаранку и, прихватив с собой небольшой фонарик, а также крючок с намагниченным грузилом на длинной леске, прочесывала огромный город.
Операция сама по себе была несложной, хотя, правда, иногда ей случалось задерживать движение транспорта и даже удостоиться пинка или выговора полицейского. Посветив себе фонариком, мисс Рейнольдс обнаруживала монетку, лежащую на дне клоаки или водостока, забрасывала намагниченное грузило, и стоило тому прилипнуть к монетке, ловко тянула за леску, вытаскивая на свет божий цент, — двугривенный, пардон, двадцатицентовик, а то и серебряный доллар, провожаемый завистливыми взглядами торопливых прохожих. Иногда какой-нибудь услужливый сеньор в уверенности, что пожилая дама обронила ключи или драгоценность, предлагал ей свою помощь, но мисс Рейнольдс с досадой ее отвергала, углядев в ней военную хитрость соперника. Так или иначе, «улова» за глаза хватало, чтобы покрыть ее ничтожно малые расходы, принимая во внимание, что собака ничего не ела, квартира освещалась одной-единственной свечкой, изготовленной ею из обмылков, позаимствованных в общественных туалетах, а кормилась она в основном в приютах для бездомных и калек. Кроме того, мисс Рейнольдс собирала пустые бутылки, консервные банки, куски картона и всевозможные коробки, из-за чего ее дом превратился в настоящий склад отходов, которые она время от времени упаковывала (с помощью Хуана) и загоняла в ближайшем супермаркете. При небогатом улове Скарлетт Рейнольдс клянчила милостыню, и в результате благодаря ее возрасту — она выглядела весьма пожилой, — а также согбенной тощей фигуре, подаяния достигали внушительных сумм. Мы написали «выглядела весьма пожилой», поскольку в действительности сеньорита Рейнольдс была не настолько стара, как казалась. При взгляде на нее любой бы сказал, что старуха, мол, добралась до порога восьмидесятилетия, но, поверьте, мисс Рейнольдс достигла всего пятидесятипятилетнего возраста. Чтобы получать деньги по «disability»[15] (мы не нашли точного перевода этого слова) и к тому же не платить высоких налогов, она сделала себе несколько пластических операций, до времени превративших ее в старуху. Мало того, хотя у нас нет достоверных свидетельств, но ходили разговоры, что она как-то бросилась под колеса роскошного лимузина, чтобы затем предъявить иск владельцу машины, жившему по соседству, такому же миллионеру, как она. Как бы то ни было, эта согбенная и состарившаяся женщина неизменно вызывала жалость, так что, когда она в очередной раз пристала к швейцару с просьбой одолжить ей монету, Хуан, который в тот момент расселял по сосне блестящих ангелочков, вручил ей очередной доллар, наверняка исчерпав содержимое своего кармана. Мисс Рейнольдс, как обычно, его поблагодарила и спрятала банкноту в сумку, которую носила привязанной к руке.
