Археология развалин незаметно переходила в жилье.
Повсюду появились роскошные вина, зато исчез сыр.
Тщедушный человечек в сморщенном пиджаке оказывался могущественным теневиком.
Всякий встречный с третьего слова принимался говорить о долларах.
В квартирах чуть потускнела позолота.
Все вздорожало, включая похороны – теперь перевозка покойника обходилась три рубля за километр.
Аэрофлотовская кассирша в своем бюро вела беседу разом с тремя посетителями, что-то мурлыкала в телефон, рылась в розовой куче десятирублевок, пробовала и швыряла шариковые ручки и вдруг запела низким приятным голосом.
Ближе к вечеру толпа на главном проспекте стала гуще и беззаботней.
Женщина в драгоценных шелковых лохмотьях вышла из автомобиля и направилась к стеклянному входу в ресторан.
За высоким мраморным столиком забегаловки в одиночестве беседовали двое молодых людей, угощаясь инжиром с блюда.
Повсюду шуршали деньги.
Фуникулер возносил к уже зажегшимся наверху огонькам и спускал нагулявшихся вниз, к повседневным заботам.
В окне проплывающего мимо лепного дома застыла декольтированная старуха с малиновым овалом помады на пудреном меловом лице и неестественно черными волосами.
Она казалась большой фарфоровой куклой в витрине.
И не понять было, сожалеет ли она об уходящем времени.
...
– Сыктыв-карр! Сыктыв-кар-рр!
А еще чуть подальше:
– Печор-р-ра!
Теперь я знаю, откуда прилетают к нам на зиму эти невзрачные серые птицы. Они прилетают из окруженного болотами и рассованными по лесам лагерями вечноссыльного города, упирающегося Коммунистическим проспектом в низенький вокзал с единственной круглой башенкой под непомерным острым шпилем – как воспоминание о безнадежно далекой Петропавловской игле.
Туда добираешься черт знает сколько времени.
Давно миновал запавший в душу вокзал в Ярославле, выстроенный в том приподнятом южном стиле, с аркадами и гроздьями молочных фонарей, что так любили в сталинские времена и что всего более подходит для торжественных встреч под оркестр.
Поезд, спотыкаясь, взбирался на мосты, переваливал через речки, обгонял мутноглазые короткие электрички.
Окрестности всё мельчали, теряя краски.
А дорога все длилась.
К счастью, я путешествовал не один.
Попутчик мой был эстонец в самом лучшем смысле слова: интеллигентный, тихий и болезненный.
По утрам он негромко беседовал сам с собой, шуршал бумажным пакетом и грыз припасенные из дому сухари.
Ссыльный город походил на заброшенную новостройку сразу и 30-х, и 50-х, и 70-х годов.
Правда, и тут уже попадались на глаза вывески вроде «Парикмахерские услуги для собак».
В ресторане «Центральный» крепкие молодые люди всякий вечер заказывали «Мурку».
В витринах краеведческого музея лежали деревянные рыболовные крючки и обломки деревянного бога.
Над ними парило на ниточке хищное чучело птицы с воблой в когтях, изображавшей пойманную рыбу.
Местная культура усердно замешивалась на этнографии, и в какой-то момент мне тоже захотелось стать классиком коми литературы.
Но меня не устраивал здешний быт.
Помимо того и этого света есть, вероятно, области, не проходящие ни по тому, ни по другому ведомству, о которых Творец просто позабыл и оставил, как нерадивый школьник, обширные белые проплешины на заштрихованной контурной карте.
И потому при их посещении всего более запоминается дорога – туда и, если повезет, обратно.
…В соседних купе веселились изъеденные гормонами долговязые юные баскетболистки, ехавшие повидать свет на соревнования в Нижнекамск – не то в Нижнехамск.
Я вышел покурить на площадку.
«Вельск. Стоянка 10 минут», – объявили по громкой связи.
Во мраке желтели огоньки. Какие-то полукруглые металлические лабазы проступали в лохмотьях метели.
– Ну, это вряд ли центр мироздания, – пробормотал я обычную пошлую присказку.
– Что вы! – отозвался у меня из-за спины молчавший до того в дыму курильщик. – Это у них и есть райцентр....
Сыктывкар Октябрь – ноябрь 1995
маленькой Жанне французской из отдела виз
Провинция
великие кунсткамеры цивилизации
арль ним авиньон оранж
разбросаны на пятачке в охвате пригородной электрички
в маленьком храме
сельская дева мария грустит в каменном веночке
со звездочками европейского сообщества
испытав нашествие варваров на мотоциклах
средневековый город кажется вымершим
и только звяканье обеденной посуды из-за ставен
выдает присутствие обитателей
в окна автомобиля порывами заносит фиолетовый запах лавандовых полей
тут даже женские трусики
вероятно пахнут лавандой впитав ее запах
среди белья в шкафу
или во время прогулок
Городок мелкими буковками
десять лет спустя
париж не казался уже иной планетой
за эти годы и москва вернула себе облик города
победней побезалаберней погрязней
но европейской столицы
иное дело населенные пункты из тех чьи имена наносят на карты мелкими буковками
быть может главное преступление коммунистической орды в истреблении русской провинции
она не кишела изобилием
но даже в захудалом городишке имелся свой богатей
и время от времени он жертвовал то на храм
то на картинную галерею
то на мостовую и фонарь на площади
варвары скачали все деньги в одну казну
и обнажили повсеместно дно жизни
в мерзких лужах и уродливых пыльных колдобинах
оно не скоро зарастет
о французские городки!
с нарядными домами и геранями на окнах
с каменным фонтаном у автобусной станции
с тремя ресторанчиками и кафе
аптекой цветочной лавкой и антикварным магазинчиком
с маленьким чешуйчатым ящером готического собора
на главной площади
украшенным комиксами страстей христовых
на свеженьких витражах
с домом священника в розах и плюще
и розовощекой французской бабушкой в золотых очках
бросающей внучке полосатый мячик в крошечном
райском саду
при входе в общественное заведение
с выведенной готическими буквами надписью «туалет»
я мысленно представил райцентровский сортир
в похабных граффити
с инфернальными дырами в коричневой жиже
и мигом позже
грустно отражался в обступивших меня зеркалах
бесконечной чередой очкариков
замерших в позе фонтанного мальчика перед
белоснежной раковиной писсуара
Старое метро
из-под клепаных сводов
прогрохотать в стареньком вагоне
по железным мостам
приходящимся близкими родственниками эйфелевой башне
над улочками
с приветливо раскинувшимися столиками кафе
сегодня я видел в метро двухметрового негритянского вождя в полном облачении
он походил на уитмена
только вместо стихов с ним чернокожий табор гарема:
«сами мы люди не местные
наши вещи на сен-лазарском вокзале…»
Лувр
толпа перед Джокондой
это лучшее место в Париже
чтоб воровать кошельки
а в остальном тут пустынно
расписные футляры мумий выстроились рядком вроде гигантских матрешек
и в одиночестве
орудует в своей мясницкой
одутловатый Рубенс
Ситэ
с надстройкой Нотр-Дам похож
на каменный парусник плывущий к Господу
в языках зелени
захлестывающей с бортов
Парижские тайны
молодой посетитель кафе
с блокнотом в клетку возле чашки остывшего кофе
с замершим в руке пером
и невидящим взглядом поверх голов —
поэт споткнувшийся на строке?
или клерк припоминающий мелкий неучтенный расход?
Закат Европы
горшок с ресторанным деревцем прикован цепью
чтобы не унесли
маршал Ней
разметав позеленевшие фалды
беззвучно орет перед «Клозери де Лила»
зазывая зайти
в знаменитый пивной ресторан в стиле модерн вселился «Макдоналдс»
пухложопые негритянки роются в тряпках в «Тати»
задумчивые русские мысленно перемножают ценники в соответствии с курсом
возле китайского ресторанчика
где Данте сочинял «Божественную комедию»
предлагают секс-картинки для женщин
заблудившись в каменном лесу собора
бродит по усыпальнице нумерованных
французских королей
маленькое стадо туристов с пастырем
расталкивая зевак
проходит нагая женщина Майоля
покачивая бронзовым бедром
хоть кто-нибудь
пожалуйста переведите ей на евро…
Утро Европы
мне довелось
поприсутствовать при беседе Эйфеля с Эдисоном
в кабинете на верхотуре башни
железная балка наискось проходила над головой
дочь строителя угостила нас чаем а великий изобретатель продемонстрировал фонограф
«у Мэри был барашек…»
вот только лифтер в зеленом камзольчике не запомнил меня
...
Марсель – Экс-ан-Прованс – Арль – Авиньон – Лион – Луара – Париж Июль – август 1999
