Боб Басби все еще возится у доски объявлений, прикалывая старые бумажки вокруг новой. Он похож на садовника, пересаживающего цветы на клумбе. Увидев Робин, Боб с любопытством смотрит на нее, вскинув брови.
— Не кажется ли вам, что Филипп Лоу туговат на ухо? — спрашивает Робин.
— Ну да. И последнее время стало гораздо хуже, — кивает Боб Басби. — Это такая высокочастотная глухота. Гласные он слышит, а согласные — нет. И старается по гласным догадаться о том, что ему говорят. Частенько ему мерещится то, что он хотел бы услышать.
— От этого разговор напоминает стрельбу наугад, — говорит Робин.
— Вы говорили о чем-то важном?
— Нет, о пустяках, — отвечает Робин, потому что не хочет делиться с Бобом Басби своим разочарованием. Вместо этого она невозмутимо улыбается и проходит мимо.
Перед дверью ее кабинета притулились у стенки несколько студентов, кто-то даже сидит на полу. Подойдя, Робин насмешливо смотрит на них, потому что прекрасно знает, зачем они явились.
— Привет, — здоровается она сразу со всеми, одновременно вылавливая в кармане куртки ключ от кабинета. — Кто первый?
— Я, — откликается симпатичная темноволосая девушка, одетая в джинсы и безразмерную мужскую рубашку, похожую на блузу художника. Вслед за Робин она заходит в кабинет. Здесь все так же, как и у Филиппа Лоу, только комната поменьше. Она даже слишком мала для всей той мебели, которая в нее втиснута: письменный стол, книжные шкафы, каталожные ящики, журнальный столик и с десяток жестких стульев. На стенах плакаты самых разных движений — ядерного разоружения, борьбы за свободу женщин, движения в защиту китов — и огромная репродукция «Леди Шелотт» Данте Габриэля Россетти, которая кажется здесь совершенно неуместной, пока вы не услышите объяснение Робин: она являет собой ярчайший образец мужского представления о женственности.
Девушка по имени Мерион Рассел сразу же берет быка за рога:
— Мне нужно продлить срок написания курсовой работы.
Робин тяжело вздыхает.
— Я так и думала.
Мерион постоянно опаздывает с курсовыми, хотя и не без причины.
— Понимаете, я в каникулы работала на двух работах: днем на почте, а по вечерам в пабе.
Мерион не получает стипендию, потому что ее родители весьма обеспеченные люди, но живут они отдельно не только друг от друга, но и от дочери. Поэтому Мерион вынуждена подрабатывать то там, то тут.
— Вы же знаете, что для продления срока нужна причина медицинского характера.
— А я страшно простыла сразу после Рождества.
— Справки у вас, конечно, нет.
— Нет.
Робин опять вздыхает.
— Сколько вам нужно времени?
— Дней десять.
— Могу дать неделю, — говорит Робин, выдвигает ящик стола и достает нужный ей бланк.
— Спасибо. В этом семестре я постараюсь не опоздать. Нашла хорошую работу.
— Хорошую — это как?
— Часов меньше, а денег больше.
— И что это за работа?
— Ну, это… типа фотомодели.
Робин перестает писать и впивается в Мерион пронзительным взглядом.
— Надеюсь, вы отдаете себе отчет в своих действиях?
Мерион хихикает.
— Ой, это совсем не то, что вы подумали.
— А что я подумала?
— Ну, то самое. Порнуха.
— Уже легче. И что же тогда?
Мерион опускает глаза и слегка краснеет.
— Ну, это нижнее белье.
Перед глазами Робин встает очень зримый образ собеседницы, которая сейчас одета вполне мило и практично. Робин представляет ее затянутой в латекс и нейлон, с полным фетишистским набором — браслетами, панталонами, подвязками и чулочками, — в который галантерейная промышленность пытается упаковать женское тело и выставить его в модных магазинах на обозрение вожделеющих мужчин и безжалостных женщин. На Робин накатывает волна сочувствия, смешанная с запоздалой жалостью к себе. Ей мерещится тайный государственный заговор с целью эксплуатации и притеснения молодых женщин. Начинает давить в груди, на глаза наворачиваются слезы. Робин встает и заключает обалдевшую Мерион Рассел в свои объятия.
— Даю вам две недели, — наконец объявляет она, садится и шумно сморкается.
— Ой, Робин, спасибо вам! Это просто потрясающе.
К следующему просителю, молодому человеку, который в канун Нового года упал с мотоцикла и сломал лодыжку, Робин не столь добра. Но даже наименее достойный из страждущих получает отсрочку на несколько дней, ибо Робин старается вместе со студентами противостоять оценивающей их системе, хотя сама и является частью этой системы. Наконец уходит последний проситель, и Робин может подготовиться к одиннадцатичасовой лекции. Она открывает сумку, достает из нее папку с конспектами и принимается за работу.
Университетские часы бьют одиннадцать, их бой сливается с голосами других часов, вблизи и вдалеке. В Раммидже и его окрестностях все люди работают. Или не работают, ведь всякое бывает.
Робин Пенроуз держит путь в лекционную аудиторию «А» — по коридорам и лестницам, наводненным студентами, которые переходят из одного класса в другой. Они проходят мимо нее, как волны мимо величественного корабля. Робин улыбается тем, кого узнает. Некоторые пристраиваются ей в хвост и идут в ту же аудиторию, поэтому вскоре она оказывается во главе процессии — эдакий дудочник Браунинга в женском обличье. Она несет под мышками конспект лекции и связку книг, из которых будет зачитывать иллюстрирующие ее рассказ цитаты. Ни один из студентов мужского пола не предлагает ей свою помощь. Галантность теперь не в моде. Робин настроена против нее по идеологическим соображениям, а другие студенты расценили бы эту галантность как подхалимаж.
Вик Уилкокс беседует со своим коммерческим директором, Брайаном Эверторпом, который только в половине десятого откликнулся на просьбу перезвонить и стал жаловаться на дорожные пробки. Вик в тот момент диктовал письма и назначил ему зайти в одиннадцать. Эверторп — крупный мужчина (что само по себе уже не внушает Вику симпатии) с кустистыми бакенбардами и бородкой военного летчика. На нем костюм-тройка, на живот свисает цепочка от часов. Эверторп — старейший и самый услужливый сотрудник из унаследованной Виком команды.
— Тебе, как и мне, нужно жить в городе, Брайан, — говорит Вик, — а не в тридцати милях.
— Ах, ты же знаешь, какова моя Берил, — отвечает Брайан Эверторп с улыбкой, задуманной как печальная.
Вик понятия не имеет, какова его Берил. Он никогда ее не видел, знает только, что это вторая жена Эверторпа, она же его бывшая секретарша. Насколько ему известно, образ Берил возникает, исключительно когда нужно оправдать опоздания Эверторпа. «Берил сказала, что детям нужен свежий воздух. Берил нездоровилось сегодня утром, пришлось везти ее к доктору. Берил просила извиниться — она забыла передать мне ваше сообщение». Настанет день, причем очень скоро, когда Брайану Эверторпу придется понять разницу между женой и работодателем.
В кафе, расположенном в торговом центре Раммиджа, Марджори и Сандра Уилкокс потягивают кофе и обсуждают, какого цвета туфли нужно купить Сандре. Стены кафе отделаны цветным стеклом, из колонок на потолке льется мягкая синкопированная мелодия.
— Мне кажется, бежевые, — предлагает Марджори.
— Или те светло-оливковые, — добавляет Сандра.
В торговом центре полным-полно тинейджеров, которые собираются группами, курят, сплетничают, смеются, в общем тусуются. Они разглядывают товары в светящихся витринах, слоняются по бутикам, но ничего не покупают. Некоторые заглядывают в кафе, где сидят Марджори и Сандра.
— Ох уж эти дети, — неодобрительно говорит Марджори. — Небось прогуливают.
— Скорее живут на пособие, — отвечает Сандра, с трудом сдерживая зевоту, и рассматривает себя в зеркале, висящем за спиной у матери.
Робин раскладывает на кафедре конспекты лекций и ждет, когда рассядутся опоздавшие. В поточной аудитории барабанным боем отдается болтовня сотни с лишним студентов, которые разговаривают одновременно, как будто только что дорвались друг до друга после одиночного заключения. Робин стучит карандашом по кафедре и прочищает горло. Наступает мертвая тишина, сотня лиц — любопытных, выжидающих, угрюмых и равнодушных — поворачивается к ней. Эти лица похожи на пустые блюдца, которые ждут, чтобы их наполнили. Лица Мерион Рассел среди них нет, и Робин становится немного обидно — вот ведь неблагодарность.
— Я просмотрел твой отчет подотчетных сумм, Брайан, — говорит Вик, перелистывая небольшую стопку счетов и квитанций.
— И что? — переспрашивает Брайан Эверторп и слегка цепенеет.
— Он очень скромный.
Эверторп расслабляется.
