…Матвей Фёдорович и Екатерина Даниловна тоже родились здесь. Заново. В разрушенном природным катаклизмом Сан-Франциско, в строительство которого они внесли немалую лепту. Мой отец родился в Сан-Франциско. И я родился в Сан-Франциско. Мы родились в Сан-Франциско… Но я непозволительно забегаю вперёд. Маленькой Мусе было уже девять лет. И она одинаково хорошо говорила на русском, французском и английском языках. Именно благодаря моей бабушке я так хорошо — смею надеяться на это, — излагаю по-русски…
Татьяна Георгиевна слабо улыбнулась. Он действительно хорошо «излагал по-русски». На языке, оставленном в 1905 году. Она вспомнила все его «позвольте пригласить вас…» и все эти «тачечник», «классный наставник», «столовая», «портплед». Прям какая-то «Разбитая жизнь, Или Волшебный рог Оберона»[13].
Вошёл Панин — и она свернула окно.
— Не хочешь побыть с гостями?
— Нет.
— А со мной?
Она медлила с ответом.
— Прежняя Танька сказала бы «нет!»
— Я стала мудрее.
— Нет.
— Мне кажется, тебе пора возвращаться на работу.
— Я должна похудеть.
— Ты никому ничего не должна. И вообще — что за глупость?! Худеть — не худеть. Ты — та же самая Танька Мальцева, которую я встретил…
Она развернулась и пристально посмотрела на него без тени улыбки или кокетства.
— Сёма, оставь это для баб-дур. Это им нравятся истории про «ты — это всегда ты». Никто не любит толстых баб. И никогда бы ты. Или…
— Матвей?
Она даже не дёрнулась. Хотя раньше любое упоминание покойного мужа вызывало острейший приступ фантомной боли. Продолжила ровно:
— Или Матвей. Никто бы из тех мужчин, кто нравится мне, не обратил бы внимание на неопрятную толстуху.
— Вот и выходи на работу. Это приказ. Не просьба обожающего тебя мужа, но приказ министра здравоохранения.
— Ты всего лишь заместитель министра по материнству и детству. Да и Сергей Станиславович отлично справляется с обязанностями начмеда по акушерству и гинекологии.
Панин бросил на неё ироничный взгляд.
— Вот точно ты тут тупеешь, в своём подвале. Потому и сказал, что не просьба обожающего тебя мужа. Приказом министра ты назначена на должность главного врача больницы.
У Мальцевой разве челюсть не отвисла. Она уставилась на Панина. Он лишь пожал плечами.
— Семён!.. Но это же кабинетная должность. Скорее административная, чем лечебная. Я…
— Ты отлично справишься.
— Ты этому поспособствовал?!
— Ни в коем случае! — Панин усмехнулся, покачав головой. — Напротив. Я этому сопротивлялся. Я настаивал на том, что ты вздорная баба, самодур.
— Самодура! — Мальцева хихикнула.
— Вот именно. Но министр верит в тебя. Не знаю уж, по каким таким причинам. Но наши министры… Ты же знаешь!
Панин повертел у виска указательным пальцем, сопроводив жест характерным присвистом. Мальцева молчала.
— Я так и вижу, как крутятся твои шестерёнки. Но ты — умная женщина. И сказать: «но у меня совсем не останется времени на семью!» — тебе не позволят честь и совесть.
Мальцева прыснула.
— Это больше похоже на правду!
Он подошёл к ней и обнял.
— С Новым годом, любимая!
Она попыталась выкрутиться из его объятий.
— Я знаю это твоё глупое странное смущение. И в который раз говорю тебе: ни одно ожирение не заставит меня разлюбить тебя. Даже если полюбил я тощую кошку… Ничего! На новой должности так навалится, что не успеешь оглянуться…
Возможно, это попытка номер три. И, возможно же — именно она будет удачной. Бог любит Троицу, но прежде всего God loves us[14]!
Кадр пятьдесят первый
Не успела оглянуться
Не успела Татьяна Георгиевна оглянуться, как наступил её первый официальный рабочий день в должности главного врача огромной многопрофильной больницы, куда некогда — вроде как очень давно, или будто бы вчера, — она пришла интерном. Жизнь имеет две взаимоисключающие тенденции: очень долго тянуться и слишком быстро проходить. Нет, конечно же, ещё не прошла. Время, так сказать, зрелых свершений. Но осталось-то меньше пройденного. Или столько же — если вы из рода потомственных долгожителей. Или — как карта ляжет. Если по одной линии — все умирали строго около семидесяти, зато по другой — катили колесо Сансары под и за стольник. Как карта ляжет, как карта ляжет…
Родин официально был утверждён в должности начмеда по акушерству и гинекологии, а Мальцева стала главным врачом больницы.
Мальцева поймала себя на том, что уже пять минут смотрит на пожизненную секретаршу прежнего главного врача. Главному врачу положена секретарша. О, боги! Зачем?!
«Как её зовут?! Я же знаю! Что-то очень… Железобетонное что-то! Смешное, родное и… ужасное».
— Татьяна Георгиевна. Вы хотите кофе? Чай?
— Да я сама…
Она осмотрела свой новый кабинет. Очень непривычно. Огромный «твой» стол. К нему — приставной. Покруче профессорского. Шкафы с безликими файловыми папками. Бесчисленное количество разнообразных приказов, которые ей теперь предстоит изучать. Приказы, слава богу, у нас штампуют по любому поводу и вовсе без оного.
Секретарша, которая годилась Мальцевой в матери — безо всяких натяжек, — ласково приобняла её за плечи и повела к рабочему месту.
— Да вы сама садитесь, обустраивайтесь. Привыкайте. Врачи вас любят. Вы всю больницу знаете. Справитесь! Никто не справится лучше вас! Никто не хотел человека со стороны. Вот… — Она уже подвела и усадила. — Это ваше место, Татьяна Георгиевна. Так всё-таки кофе, да?
Татьяна Георгиевна кивнула.
— С коньяком. — Скорее констатировала, нежели вопросила секретарша.
Мальцевой оставалось ещё раз кивнуть.
— Вы не переживайте, Татьяна Георгиевна. Вы же знаете должностную инструкцию главного врача?
И Мальцева снова кивнула. Китайский болванчик, а не главный врач!
— Ну и вот! — Бодрым голосом продолжила секретарша. — Не успеете и кофе допить, как…
На столе зазвонил внутренний телефон. Татьяна Георгиевна испуганно уставилась на него. Секретарша взяла трубку и, по-хулигански подмигнув Мальцевой, произнесла с непоколебимой начальственной интонацией:
— Кабинет главного врача!
«Её зовут Людмила Прокофьевна!»
Мальцева еле удержала смешок внутри.
Первый рабочий день никаких ужасов не принёс. Семь ножевых в приёмном покое. («Счастливое число!» — мелькнула у Мальцевой идиотская мысль.) Ей совсем не обязательно было нестись в приёмный покой. Но она зачем-то бежала. Каждый раз. На один из случаев нельзя было, конечно, не полюбоваться. Чистый Тарантино. Мужики поспорили на бабки. Один из них воткнул себе в грудную клетку нож. Не задев жизненно важных органов. Знал куда и как. Был фельдшером в Афгане. А теперь вот взрослые, состоявшиеся и состоятельные мужики, приняв достаточно спиртного, поспорили на немалые деньги. И — вуаля! Просто дикая история!..Но это была не её «веселуха». Это была незамутнённая радость заведующего приёмным покоем главного корпуса. Почему так тянуло в приёмный покой? Потому что кабинет главного врача на первом этаже? Ещё, конечно, было совещание заведующих. Она всех их знала. И все они — знали её. И ещё одно совещание — с начмедами по хирургии, терапии и акушерству-гинекологии. И их она всех знала. С хирургом — вместе немало соли съедено. С начмедом по терапии Панин как-то даже спал. Очень забавно. Ну а Родин — он и в Африке Родин. Что он ей мог рассказать о роддоме такого, чего бы она сама не знала? В гастрохирургии лопнула отопительная труба. В ургентной операционной — прорвало канализацию. Этим занимались заведующие. Но она должна была стать тем, кто любую беду… Кажется, более всего деятельность главврача походит на деятельность завхоза, сантехника, снабженца… Но никак — не на лечебную работу.
Выручил Родин.
— Татьяна Георгиевна, в роддоме сложная девочка. Учитывая, что главный врач у нас теперь — акушер-гинеколог, я вправе запросить консультацию.
— Спасибо! — Обессилено прошептала Мальцева одними губами.
Пошли подвалом.
— Серый, я все халаты и пижамы новые купила. В старые не лезу. Я — жирная корова?
— Таня! Заколебала! Или похудей — или не ной. Впрочем, конечно же конечно, ты и так прекрасная. И удивительная ещё.
— Всё бы тебе хаханьки. … А как там… интерн?
— Он уже не интерн. И не там — а тут, у тебя, в гинекологии.
— У тебя в гинекологии.
— Ну да. — Коротко согласился Родин.
— Ну, а это… Есть у него кто-нибудь?
— Ай-яй-яй! Главврач! Замужем за замминистра! А ведёшь себя…
Мальцева покраснела.
— У Оксанки спросишь. Я за половыми похождениями мужиков не слежу. Пришли. — Он нажал на кнопку вызова лифта. Двери раскрылись. — Прошу!
