Самбиев теперь с нетерпением ждет Пацена, вслух не говорит, но в душе негодует, что адвокат только изредка (раз-два в месяц) по-сещает его, и он готов даже расцеловать и вечно служить этому излу-чающему зловредность человеку, лишь бы он помог ему выкараб-каться из этого ужаса.
– Гражданин Самбиев, – при первой же встрече говорит Пацен, – Вы обязаны говорить правду, правду и только правду, как я вас учил в университете.
И когда Арзо начинает рассказывать, что конечно, кое-какие нарушения он вынужденно допускал при работе в колхозе, Пацен взревел:
– Да Вы что? С ума сошли! Разве можно в этой стране говорить правду?! Запомните, как мой лучший студент, Вы самый честный и порядочный гражданин в республике. И я, как адвокат, это в суде до-кажу.
В следующую встречу он как бы мимоходом бросил:
– А вам Пасько привет передавал.
– А Вы знаете Пасько? – удивился Самбиев. – А где он теперь? А вы не знаете Баскина и Цыбулько?
– Самбиев, – прервал его резко Пацен и, придвинувшись, шепо-том проговорил, – слишком много вопросов… Я никого не знаю, а здесь даже стены и потолки – и слышат и видят. Понял? – и вновь выпрямляясь, повышая голос спросил: – Лучше скажи, чего тебе хо-чется?
– Выйти отсюда, – зажглись глаза Арзо на исхудалом, сером лице.
– Хе-хе, – усмехнулся Пацен, – советская тюрьма, как утроба матери, раз сюда попал, то месяцев семь-десять посидишь до суда, а там видно будет, в кого ты уродишься.
– Семь месяцев? – воскликнул Самбиев.
– А что? – ухмыльнулся адвокат, – в наших тюрьмах выкиды-шей и абортов не бывает, разве что, ты был бы богат или какой-либо босс, а так, отсиди хоть до недоношенного.
– Не могу я! – страдающе простонал Арзо. – Было бы за что, а так беспричинно мучить…
– Через мучения постигается истина коммунизма, – серьезно сказал Пацен, и видя еще больший ужас на лице подзащитного, сжа-лился. – Ладно, похлопочу чтобы тебя перевели в другой бокс. Есть здесь подходящие камеры.
И действительно, буквально через день Самбиева перевели не только в другую камеру, но даже в другое здание. Оно стояло особ-нячком в глубине тюремной территории, прямо у реки Сунжа. Здесь было чисто, тихо, светло, а камеры были просторные, с умывальни-ком и санузлом. Единственно – мать досюда докричаться не сможет, и хоть он посылает ей записки с просьбами не беспокоиться, не при-езжать к нему, Кемса через два дня на третий появляется и истошно кричит: «Ар-зо-о-о!»
При внешнем уюте в новой камере Самбиев страдает еще больше. Камера рассчитана на просторную жизнь четырех человек, однако кроме него в ней один толстый мужчина – бывший заммини-стра торговли, который только ест, водку пьет и спит. Каждый день сокамернику Арзо приносят с воли щедрые передачи и обязательно одну бутылку водки. В первый день замминистра предложил Сам-биеву выпить, он отказался. Больше таких предложений не поступа-ло, госчиновник в три захода опустошал бутылку, алкоголь аппетит-но заедал и заваливался вновь спать.
В новой камере Арзо не голодал, но от одиночества через пару дней чуть не завыл. И тут улыбнулось ему счастье, оказывается, че-рез два дня на третий в этом боксе дежурит его односельчанин, одно-классник младшей сестры Деши – Гани Тавдиев. Тавдиев – старшина, молодой парнишка, только год назад демобилизовавшийся из армии, и с тех пор служит надзирателем в тюрьме. Несмотря на возраст, Тавдиев держится более чем уверенно, даже властно среди сослу-живцев, как один из лучших учеников Лорсы в спорте, силен, серье-зен, без вредных пристрастий и к старшему брату своего учителя от-носится с почитанием и уважением.
Теперь Арзо в дежурство односельчанина имеет возможность принять душ, а после, попивая чай, покуривая, смотреть прямо в комнате надзирателей по несколько часов телевизор. С волей нала-жена стабильная связь. Мать и сестры посылают ему письма с одина-ковым содержанием, то же самое делает и он. Вскоре это приелось. На словах Гани приносит сообщения, если они есть, а впрочем, осо-бых новостей нет, и Тавдиев просто передает взаимные приветы.
Тем не менее, Арзо каждый раз с трепетом ждет смены одно-сельчанина, тяжело выносит два дня одиночества, и при появлении Тавдиева с надеждой спрашивает:
– Новости есть?
Надзиратель отвечал – «как обычно», но однажды Гани зага-дочно улыбнулся, в молчании поиздевался над Самбиевым и, когда тот, не выдержав, повторил постоянный вопрос, с радостью ответил:
– Полла приехала. Один год в ординатуре, на практике здесь работать будет… Тебе привет передала.
Только час он высидел, глядя на экран, как в пустоту, к своему стыду, раз пять спрашивал, что еще передавала Полла, как выглядит, что делает? Тавдиев понимающе, снисходительно улыбался, но впол-не серьезно отвечал на поставленные вопросы: больше ничего не ска-зала; выглядит еще красивее; ищет, где устроиться на практику; и под конец, что не один, а несколько молодых людей мечтают о ее взаим-ности, даже засылали сватов. Однако, по словам Тавдиева, Полла ни с кем не встречается, и даже побаивается ходить одна, ибо есть слух, что ее бывший муж – Анасби Докуев, вновь, как и прежде, всеми способами пытается вернуть «жену».
За время, проведенное в тюрьме, а это уже около трех месяцев, Арзо тешит себя сладкими грезами о Полле. По много-много раз он вспоминает свои встречи с ней, до мелочей восстанавливает диалоги, взгляды, жесты. Особое удовольствие ему доставляет воспоминание о том, как Полла его провожала на вокзале, и как они тогда впервые поцеловались. А от воспоминания о последней встрече на квартире бабушки, он страшно мучается. Теперь он прекрасно понимает, что в ту ночь он поступил некрасиво, недостойно, однако одновременно осознает, что повторись все вновь – он поступил бы так же; только перед тем, как обессилев, забыться во сне, он привязал бы к себе Поллу; как бы она ни перечила, ни кричала, ни сопротивлялась бы! А Марину послал бы подальше… Но это запоздалый бред. А нынче он женился, развелся, у него сын отобран, и он в тюрьме, и даже, если отсюда выйдет, то кругом долги.
До сих пор, думая о Полле, Арзо мечтательно блаженствовал, однако после сообщения Тавдиева, он по-иному смотрит на нее и свое отношение к ней. В тюрьме чувства ответственности и справед-ливости особо обостренные, и он, только теперь окончательно осоз-навая свой эгоизм, свою несправедливость к Полле, наконец-то пи-шет ей записку о йитар и ни слова более, как она и требовала более года назад.
Все, Полла свободна во всех отношениях перед ним, она вольна поступать, как угодно. И если до сих пор Арзо о чем-то иллюзорно мечтал, не давая ей развод, то теперь надежд мало. Он понимает – Полла на зависть красивая, очаровательная девушка, и Тавдиев, пе-речисляя ее поклонников, называл парней до сих пор не женатых и не брезгующих званием Поллы – жеро. Среди поклонников есть дос-тойные, в отличие от него – смелые ребята, и даже моложе Поллы по возрасту. И как Самбиеву ни тяжело, теперь он желает ей счастья, чтобы ей повезло с замужеством и лишь бы она вновь не досталась Докуеву Анасби.
Находясь в тюрьме, Полла для Арзо была та тихая гавань, куда в мечтах погружаясь, он находил покой, радость, надежду. Теперь неспокойно: озорные волны пригнали сюда массу молодых, игривых поклонников, и каждый норовит окунуться в эту гавань, отдаться ей, чтобы и она только ему отдалась, и от претендентов все кишит, вол-нуется, штормит; а по илистому дну, крадучись, как чудовище-осьминог, вползает в знакомую злачность гавани и ее первый облада-тель – майор советской милиции…
Ужас тюрьмы услащала Полла, а теперь, непременно думая о ней, Самбиев еще больше терзается, места себе не находит, и начина-ет мыслить, как подговорить Тавдиева и сбежать отсюда – от этих ненавистных стен, от вечного храпа пьяного чиновника – к Полле, к любимой Полле, к единственной мечте!
* * *
От площади Минутка, вниз по улице Ленина, к центру Грозного идет Полла Байтемирова. Идет пешком, чтобы не тереться в автобусе, торопится, недовольно морщится от сигналов машин и недвусмыс-ленных взглядов прохожих, даже женщин.
В очередной раз она направляется в министерство здравоохра-нения в надежде быть принятой министром или ее замом. У нее на-правление во вновь образованный республиканский кардиологиче-ский центр, однако главный врач центра – немолодая дама с гибрид-ной внешностью категорически отказала ей в практике. И вот ища поддержки в высокой инстанции, веря в добропорядочность высших руководителей, Полла который раз стремится показаться министру, пожаловаться ей, и по возможности, представить свою программу профилактики здоровья населения.
С каждым неудачным приступом важного кабинета ее опти-мизм угасает, энтузиазм, рвение и высокий порыв теряют амплитуду, и она начинает понимать, что никому до нее и ее программы нет де-ла. Все решают блат и связи. Ее однокурсница, вечная двоечница, за деньги еле окончившая обучение, получила практику в лучшем отде-лении республиканской больницы, а она, Полла, круглая отличница, имеющая четыре года стажа в отделении скорой помощи и специали-зирующаяся именно в кардиологии, везде получила отказ. А министр и ее заместитель в который раз не принимают.
