Едва Саймон на секунду покинул машину, как она тут же заявила:
— Я люблю вашего брата. Влюбилась с первого взгляда. И буду любить до гробовой доски. — Она протянула мне руку в перчатке. — Верьте мне, Оги!
Возможно, это и было правдой, но, к сожалению, настораживало своей чрезмерной аффектированностью. Игры, сплошные игры. И игра в игру. Хотя это, вероятно, и не отменяло серьезности ее намерений.
— Я хочу, чтобы мы узнали друг друга поближе, — продолжала она. — Может, вы и не знаете, но Саймон много думает о вас и следит за вами, для него вы очень много значите. Он говорит, что и вы прославитесь, стоит вам остепениться. И единственно, чего я хочу, — это уверить вас в моей любви к Саймону. Чтобы вы это помнили и не судили меня слишком строго.
— Да почему бы я стал вас строго судить? Из-за моей невестки?
Упоминание о Шарлотте заставило ее напрячься. Но она тут же увидела, что я не имею в виду ничего дурного и замечание мое безобидно.
Саймон же о Шарлотте заговаривал постоянно. Что меня удивляло. Так, он мог сказать своей подружке: «Я не желаю ей зла из-за тебя. Я уважаю ее и никогда, что бы ни случилось, не оставлю. Для меня она по-прежнему очень близкий человек». По отношению к Шарлотте он был настроен романтически. И Рене приходилось выслушивать это и принимать к сведению, уяснив себе, что никаких особых притязаний на Саймона она иметь не может. А ведь сам я в свое время, хотя и по-своему, делал нечто подобное с Теей и Стеллой: прикрывался одной женщиной, как щитом, в схватке с другой, защищаясь от обеих, чтобы не оказаться в их власти. Чтобы ни та, ни другая не сумели мне навредить. О, я вел себя хитро, и мне ли не понять происходящего! Все было не так, как представлял Саймон. Обычное здравомыслие и финансовая сторона дела — совместное владение с Шарлоттой собственностью — тоже не играли тут особой роли. Я пытался объяснить это Саймону, но мои соображения лишь удивили его.
Вот каким образом строился их с Рене день. Чуть ли не каждое утро они встречались возле ее дома. Она ждала его машину на улице или сидя в соседнем ресторанчике. Потом сопровождала его до работы, но в офис не заходила, хотя все сотрудники знали о ней и были с ней знакомы. Пока он работал, она занималась своими делами — ездила по магазинам, выполняла его поручения или же коротала время за чтением журналов, ожидая, когда он освободится. Словом, весь день она была либо с ним, либо неподалеку, а вечером провожала его домой, чуть ли не до дверей, и к себе возвращалась на такси. И постоянно, что ни час, они ссорились — выкатив глаза, она кричала на него истошным голосом, так что жилы вздувались на шее, а он, взбешенный, готов был броситься на нее с кулаками и нередко даже делал это, но чаще лишь морщился и скрипел зубами от ярости. Он так и не починил передний, сломанный когда-то зуб, при виде которого в этом румяном, преуспевающем и таком арийском на первый взгляд джентльмене я угадывал черты мальчишки, которого Бабушка Лош отправила обслуживать столики в курортном отеле. Ссоры между ним и Рене обычно происходили из-за каких-нибудь перчаток, флакона «Шанель» или же служанки. Он доказывал, что служанка ей не нужна, поскольку дома Рене почти не бывает, а раз так, то какой смысл держать женщину, которой нечего делать? Но Рене не хотелось в чем - либо уступать Шарлотте. Она гналась за ней, наступая на пятки — появляясь в том же ночном клубе, покупая билеты на тот же мюзикл. Она следила за Шарлоттой и хорошо знала, как та выглядит и во что одевается, и требовала себе того же самого, и пока это касалось предметов относительно мелких — сумки, платья, туфель из кожи ящерицы, очков с переливающимися стеклами и ронсоновской зажигалки, — притязания ее легко можно было удовлетворить, но когда она захотела собственный автомобиль, такой же как у Шарлотты, это привело к скандалу.
— Попрошайка несчастная! — взревел Саймон. — У Шарлотты есть деньги! Можешь ты это понять?
— Но у нее нет того, что нужно тебе! А у меня — есть!
— Не только у тебя одной это есть! — возмутился он. — Миллионы женщин это имеют и могут составить тебе конкуренцию!
Один из тех редких случаев, когда Саймону было неприятно мое присутствие при скандале. Обычно я ему в подобных ситуациях не мешал. Рене же, пожелав, чтобы мы с ней узнали друг друга получше, тем самым все предусмотрела и как бы закрыла тему, практически со мной не разговаривая.
— Видишь теперь, какой он, твой брат! — вскричала она.
Нет, этого я не видел, в отличие от его постоянного раздражения — явного или скрытого.
Временами он взрывался:
— Почему ты не поехала вчера к доктору? Сколько можно кашлять и не обращать на это внимания? Откуда ты знаешь, что у тебя там засело в груди? — (Услышав это, я невольно покосился на ее грудь, которая под всеми мехами, шелками и роскошными лифчиками, вероятно, мало чем отличалась ото всех прочих.) — Нет, голубушка, у доктора ты не была, и не надо втирать мне очки! Я проверил, позвонил ему! Лгунья! Думала, я не отважусь узнать, как ты там, побоюсь, что это дойдет до Шарлотты? (Рене наблюдалась у того же доктора, что и Шарлотта, поскольку это был лучший из докторов.) Ну а я не побоялся! Ты к нему и носа не показывала! И это вечное вранье! Вечное! Ты просто не умеешь говорить правду! Даже в постели ты врешь, притворяешься! Даже когда говоришь, что любишь, — все это притворство!
Привожу это как пример раздражения под видом участия и заботы.
Я с нетерпением ждал, когда поправлюсь после операции и поеду на фронт. «Поскорее бы», — думал я. Но дело шло медленно, а пока я поступил на временную работу в компанию по продаже канцелярских принадлежностей. Место было отличное, и мне никогда бы его не видать, если бы не война и нехватка рабочей силы. Закрепившись в компании, я мог бы превратиться в заправского коммивояжера с поездками пару раз в месяц в Сент-Пол — покуривал бы одну за другой сигары в салон-вагоне, чтобы потом, неспешно сойдя с поезда, вдохнуть морозный воздух и подхватить под мышку портфолио с образцами продукции. Так нет же — мне идти на войну!
— Болван ты, дубина стоеросовая, — сетовал Саймон. — Я-то думал увидеть тебя солидным, средних лет джентльменом, а ты валяешь дурака, сам под пули лезешь! Охота тебе рисковать, валяться в дерьме и есть картофельные очистки! Что ж, попадешь в список погибших — пеняй на себя. Бедная Мама — единственный сын у нее удался! А обо мне ты подумал? Останусь один как перст! С деньгами, но без брата!
Однако я твердо шел к своей цели. К службе в армии меня все-таки признали непригодным, и я записался в торговый флот и ожидал отправки в Шипсхед-Бей на курсы подготовки.
С Саймоном я встретился случайно, столкнувшись нос к носу на Рэндольф-стрит. Он был сам не свой.
— Пойдем перекусим! — сказал он, поскольку остановились мы возле «Энричи», а в витрине стояла ваза с парниковой клубникой. Официанты приветствовали Саймона как старого знакомого, но он, вместо того чтобы радоваться своей популярности, еле отвечал, не желая поддерживать беседу. Когда мы сели за столик и он снял шляпу, меня поразила его бледность.
— Что с тобой? Что случилось? — спросил я.
— Вчера вечером Рене пыталась покончить с собой, — ответил он. — Наглоталась снотворного. Я приехал, когда она уже теряла сознание. Тряс ее, бил по щекам. Заставил лечь в холодную ванну и пролежать там до прихода доктора. Она осталась жива. Теперь все в порядке.
— Она всерьез намеревалась это сделать?
— Доктор сказал, что настоящей угрозы для жизни не было. Возможно, она не знала, сколько таблеток следует принять.
— Что-то мне не верится.
— Мне тоже. Похоже, Рене симулировала самоубийство. Притворщица. Она такие штуки уже не раз проделывала.
Я с болью вспомнил все их ссоры и препирательства — бессмысленные и неразрешимые.
— Люди, знаешь, ко всему привыкают, — рассуждал между тем Саймон. — Увлекаешься как-то… Если платишь за удовольствие — еще куда ни шло. А бывает — удовольствия на грош, а платишь за мечту, на самом деле ничего не имея. Приходится платить! На то она и цена.
— Чем я могу тебе помочь?
— Например, толкнуть под поезд, — произнес он.
И начал рассказывать все по порядку. Шарлотта узнала о Рене.
— Наверно, она давно знала, — пояснил он, — но выжидала чего-то.
Еще бы Шарлотте не знать! Со всех сторон она только и слышала о Саймоне и при всем желании не могла бы о нем не думать. В округе его все знали.
— Пожалуйста, мистер Марч, угощайтесь, — сказал официант, ставя на стол клубнику.
Рене все время была рядом с Саймоном, они постоянно играли с огнем, словно напрашиваясь, чтобы их увидели вместе. Иначе зачем было Рене провожать Саймона до дверей? Однажды я нашел в машине брата ее золотой гребешок. Но он сказал только: -
— Вот растяпа чертова, — и сунул его в карман.
Трудно было предположить, что за два года Шарлотта не
