Накануне специальный посыльный принес и мне официальное именное приглашение — великолепную золотую карточку. Распорядок торжественных мероприятий состоял всего из трех пунктов. Сначала предполагалось особое богослужение в Кремле, на котором сам старенький патриарх, поднявшийся ради этого с одра болезни, благословит нового правителя и приведет его к присяге посредством целования Святого Креста. Затем в Белом Доме на Краснопресненской набережной в присутствии представителей различных партий и движений, а также многочисленных государственных мужей правитель подпишет формальные документы по своему вступлению в должность, после чего произнесет соответствующую светскую присягу, положив руку на исторический манифест Всемирной России… Потом он отправиться в Москву, где состоится торжественный ужин для своих и иностранных гостей и опять развернется народное гулянье.
Что ж, пожалуй, именно этого Папа и добивался. Все шло гладко. Сквозь внешний хаос и дремучесть политических интриг проступила простая, изначально прозрачная логика событий. Так кишащий пчелами улей кажется неискушенному наблюдателю воплощением полнейшего сумбура, тогда как на самом деле все в нем подчинено ясной и простой логике.
Я заранее знал, что, конечно, никуда не пойду. Во первых, я чувствовал себя еще очень слабым и боялся, как бы опять не свалиться где-нибудь по дороге, а во вторых, мне уже было известно, какого рода «подготовка» к торжественной церемонии произведена в сожженной и порушенной Москве. Неужели нельзя было найти другого места! Могли бы ограничится мероприятиями в Кремле и в Белом Доме.
Я бегло видел в новостях, как страшные, черные остовы зданий драпируют какими то похабно пестрыми щитами, вроде ярмарочных декораций, опутывают иллюминацией, натягивают на них блестящие синтетические чехлы. Оформление развалин было доверено нашим почетным художникам академикам, которые мгновенно натащили в Москву из личных ангаров запасников свои чудовищные монументальные творения, растиражировали их в увеличенных масштабах и составили громадные панно. По коллективной мысли академиков размещение образчиков их творчества посреди пепелища должно было символизировать идею вечного возрождения и возвращения к истинным ценностям. Воронки и ямы на скорую руку закрывали щитами, декорировали фальшивым дерном и искусственными кустами. По соседству с шедеврами академиков монтировали площадки для артистов и длинные столы для бесплатных закусок… Господи, да это все равно что поруганное агонизирующее тело, безобразный труп наряжать в белоснежные одежды невесты! Сплошное надругательство и циничный фарс. Нет, я, конечно, не желал смотреть на подобное!
Кажется, единственное, что загадочным образом уцелело в мегаполисе и не подверглось варварскому разорению, это здание Концерна с центральным офисом Папы. Именно в нем по завершении протокольных мероприятий должен был состояться грандиозный банкет для политической и прочей элиты, — в то время народная толпа будет ликовать как в самой Москве.
Не помню, как накануне вечером я улегся спать и как я провел ту ночь, но проснулся я светлым солнечным утром, довольно поздно, и впервые за долгое время почувствовал себя вполне сносно. Я настежь открыл окна в своем изоляторе, позавтракал ветчиной, закусил несколькими едва поспевшими абрикосами, запил все это полбутылкой английского портера, а затем, выйдя в сад, устроился с табакеркой в плетеном кресле. Я сидел в саду, но слышал работающий в изоляторе телевизор. Шла специальная трансляция из столицы, начавшаяся еще рано утром. Это старик садовник смотрел телевизор. Он хоть и любил Папу беспримерно, но от поездки на мероприятие отказался, так как до смерти боялся столпотворений, а особенно, опасностей, которыми, как он не без основания считал, полна наша сумасшедшая столица.
Сначала я машинально, вполуха, прислушивался к голосу комментатора, но потом отключился. Какое мне было дело до того, как новый правитель въезжает в Кремль, входит в Собор, где начинается торжественное богослужение, выходит из Собора и так далее?.. Мне это было не интересно. Я и так не сомневался, что Папа позаботился о том, чтобы историческая церемония врезалась в память потомков своей значительностью и основательностью.
Деревня была практически пуста. Большинство народа отъехало в Москву еще с вечера. Уехали наши старички, Мама, Наташа с Веней, Майя… По случаю грандиозного события большинство родителей разобрали своих чад из Пансиона, увезли с собой в Москву. Остался, разумеется, дядя Володя, часть персонала, преподаватели и охрана.
Погрузившись в чудесный, не жаркий летний день, я смотрел на синее небо, на облака, на едва шевелящуюся зеленую листву над головой. Мне подумалось, что, пожалуй, это до того удивительное сочетание — то есть сочетание синего неба, неподвижных облаков и лениво трепещущей, перебиваемой солнечными лучами листвы. С этим не сравнятся никакие иные пространственные формы — ни естественные, ни искусственные. Небо и облака, просвечивающие сквозь переплетение ветвей, создавали иллюзию медленного завораживающего вращения. Есть в этом что то исключительным образом воздействующее на психику. Одновременно светлое и легкое, тяжкое и гнетущее. Ощущения, поднимающиеся откуда то из самых глубин детства, прошлого и в то же время предощущения будущего. Непостижимо контрастное сочетание вечности и мимолетности, жизни и смерти. Иллюзия, что эти мгновения погруженности в летний полдень обладают свойством сладостно бесконечной протяженности и неизбывности, — и в то же время страшное знание неизбежности конца, такая беспросветность, которая может владеть разве что по настоящему неверующими людьми. Вот оно — знание в чистом виде, словно только что сорванный с райского древа ядовитый плод. А еще — сомнение, вкушенное вместе с пресловутым знанием…
Жизнь заканчивается и начинается каждое мгновение. И каждое новое мгновение я уже другой. Значит, нельзя умереть — можно только измениться… Нет — нет, бред. Я не меняюсь каждое мгновение — я всегда тот же что и прежде. Я вообще не меняюсь. Значит, смерть — это смерть, а жизнь — это жизнь.
Уже во второй или в третий раз возник в поле зрения дядя Володя. Этот чудак появлялся то в одном конце усадьбы, то в другом. Торопливой походкой он обходил дальние уголки сада, парка, пересекал луг, скрывался в лесу, чтобы появиться вновь со стороны реки. Я почти успел задремать в тенечке, когда вдруг почувствовал, что меня легонько треплют по плечу.
— Ты случайно не видел его? Где-нибудь поблизости? — услышал я и снова увидел его, дядю Володю.
Оказалось, он разыскивает Косточку. Мальчик куда то пропал. Я недоуменно пожал плечами. Наш директор был до того взволнован, что даже сбегал расспросить насчет мальчика старика садовника. Но и тот, конечно, ничего не знал. Старик был всецело поглощен телевизионной трансляцией: Папа, благословленный владыкой, уже выехал из Кремля и направлялся в Белый Дом.
Дядя Володя обнаружил исчезновение Косточки только поздно утром. За предпраздничной суетой, поднятой накануне в Деревне, от его внимания как то ускользнуло, чем занят Косточка и какие у него планы. В тот момент дядя Володя больше был обеспокоен тем, как последнее время вела себя Майя. Еще поздно вечером он уговаривал девушку остаться в Деревне, снова заняться делами Пансиона, которых накопилось предостаточно. Он еще надеялся отвлечь ее от сомнительных развлечений в обществе Папы и его лакеев. Кроме того, как было известно, на завтрашней церемонии Папа намеревался быть повсюду с Мамой.
Дядя Володя уже опросил немногих оставшихся преподавателей и воспитателей, но, странное дело, никто из них не помнил, когда последний раз видел Косточку. Возможно, его не видели со вчерашнего дня. Персональный телохранитель, сменившийся утром, уже уехал, а сменивший его охранник сам находился в растерянности.
— Может быть, просто Папа или Мама взяли сына с собой, а тебя не предупредили? — предположил я. — Свяжись с ними, поинтересуйся.
Дядя Володя замахал на меня руками. Если бы это было так, он бы непременно знал. Кроме того, он ужасно боялся обращаться за разъяснениями к Папе и Маме: а вдруг Косточка не с ними?!
Те несколько детей, которые остались в Пансионе, в том числе и мой Александр, находились в учебном классе под наблюдением наставников и утверждали, что о Косточке им ничего неизвестно.
— Но они знают! — воскликнул дядя Володя. — Я уверен в этом!
— Никуда он денется! Найдется конечно.
— Ладно, — кивнул дядя Володя, — побегу! Видно, придется поднимать на ноги охрану…
Глядя в след нашему чудаку, я еще какое то время помнил о его проблеме, а затем забыл про Косточку и снова погрузился в свои мысли. Кажется, по телевизору сообщали о том, что Папа уже прибыл в Белый Дом и началась церемония введения в должность.
