В восемь заявился Барт со своей шестеркой Брайаном. Такое случалось редко. Обычно Барт приезжал перед началом вечерней смены всем вставить пенделя, чтобы лучше работалось, но ужинать в собственном ресторане ему бы никогда не пришло в голову. Он в некотором волнении сел за столик у окна и жестом подозвал меня к себе.
— Стретч, как у нас дела на этой неделе?
— Хорошо. Тысяч десять уже сделали.
— Сколько смен отработал?
— Пока четыре. Как обычно.
— Твою мать, Фрэнк, а чаще ты выходить не можешь? У нас конкретно выручка больше, когда ты работаешь.
— Спасибо, добрый вы наш. Не могу я выходить чаще. У меня крыша поедет. И сверху ты не станешь платить. Я скорее в пидоры наймусь.
— Не дрочи писю, Фрэнк, сделай еще пару смен.
— Не-а.
— Как дела на этой неделе, говоришь?
— Десять или десять с половиной.
— Ладно. Неплохо. Мы останемся выпить, принеси мне пару сотен из кассы.
— Еще пока не набралось. Снять налик со счета?
— Соображаешь, валяй, три сотни хватит. Я потратился, а бумажник у Мосассы.
Я догадался, что Мосассой была та самая фигуристая мулатка, с которой я его пару раз видел. Я натянул свое жуткое пальто и на выходе сказал Сэди: «Принеси им выпить, Сэди», указав на Барта с Брайаном.
Выскочив на ветер, я потрусил к банку, испытывая смутную тревогу. Барт снимал со счета по три-четыре штуки в неделю, и сумма эта продолжала расти. Похоже, я ему нужен прежде всего для того, чтобы бегать в банк за наличкой. Барт никогда не снимал деньги сам, всегда посылал менеджера. Бодрые заверения бухгалтера Тони Линга, что это нормально, меня не успокаивали. Тони всегда мог сговориться с Бартом у меня за спиной. Возможно, я похож на параноика, но вы не имели дело с Тони. У него маленькие острые зубки, из-за которых он дико похож на мелкого грызуна.
Когда я вернулся в «О’Хара», Барт и Брайан стояли на улице со злыми рожами.
— Кто эта рыжая сучка?
— Сэди, первый день работает.
— Я ее увольняю. Давай сюда бабки.
— То есть как увольняешь? Что она сделала?
— Сам у нее спроси. Мы поехали.
Я отдал ему плотную пачечку денег и вошел в ресторан. Сэди нигде не было видно. Я заглянул на кухню:
— Паоло, где Сэди?
Паоло ткнул большим пальцем в направлении мусорных баков. Сэди я нашел созерцающей грязный двор и медленно пускающей табачный дым.
— A-а, вернулся. Это что за хрен с бугра был?
— Этот хрен с бугра — владелец ресторана.
— Что-о?
— Это — Барт, Грэм Бартон. Хозяин заведения.
— Черт. Я думала, что владелец — ты.
Я не знал, то ли радоваться, то ли обижаться.
— Нет, не я. Что ты там натворила?
— Пошел ты.
— Да говори уж..
Она потупила очи и пыхнула сигаретой.
— Ну хорошо. Я сказала ему, что он — старый, жирный мудак.
Сэди посмотрела на меня и рассмеялась.
— И зачем ты ему это сказала?
— Не знаю. На нервы он мне действовал.
— Как же он умудрился за две-το минуты?
— Он сказал: «Рыжая-бесстыжая, а ну, епть, сообрази нам выпить». Вот я и послала его, тогда он назвал меня сучкой, а я его — старым, жирным мудаком. А потом он ушел.
— Как галантно все получилось.
— Господи. Ну, извини.
На ее лице вовсе не было сожаления. Она явно дурачилась.
— Он потребовал, чтобы я тебя уволил.
Сэди закинула голову и посмотрела в небо, выпустив затейливую струйку дыма.
— Нет, какая жопа!
— Ты разве удивлена?
— Мне и вправду не помешали бы деньги.
Я прислонился к дверному косяку, рассматривая ее профиль. Нос у нее был вздернутый и круглый, но все остальное выглядело неплохо. Широкий рот, губы хоть и тонкие, но линия чувственная. Рыжина угадывалась даже в полутьме. И при зимнем лунном свете невозможно было ошибиться. Рыжее не бывает. Эта мысль вывела меня из состояния восхищенной мечтательности.
— Вот что я тебе скажу. Я пока ничего не буду делать, подожду, пока Барт не позвонит и не повторит свое требование. Теперь он не покажется здесь пару недель, так что попробую спустить дело на тормозах.
— Серьезно?
— Мне что так, что эдак.
Она затоптала окурок.
— Чудесно!
Мне показалось, что Сэди вот-вот меня поцелует, но она, проходя мимо, лишь слегка ущипнула меня за ляжку. Результат был тот же самый — я двадцать минут бесплодно боролся с эрекцией, мысленно убеждая себя, что работникам общественной сферы нельзя верить. Мое предубеждение по отношению к рыжим таяло на глазах.
Из Сэди получилась хорошая официантка. Несмотря на то что она путала заказы, умудрялась полностью избегать визуального контакта с посетителями, готовыми сделать заказ, и у нее постоянно все валилось из рук, никто не обижался, потому что она была симпатичная и веселая. Походка тоже была классная. У нее были чуть кривоватые ноги, обувь сорок второго размера и оттопыренный, как у африканской велосипедистки, зад, но ходила она прямо, быстро перебирая ногами и приятно, в меру покачивая бедрами.
Я стоял в своем углу около стойки бара и, грызя авторучку, наблюдал, как она яхтой снует туда-сюда. И тут зазвонил телефон.
— Ты что, мать твою, ее еще не выпер?
Это Барт, с мобильника из машины. Прием был ужасный, но суть не оставляла сомнений.
— Пока нет.
— Чего ждешь? Ей, на хрен, место на помойке, Стретч.
— Послушай, Барт, она нормально работает. Я ей сказал, кто ты такой. Она в полном атасе. У нее правда хорошо получается.
— А мне-το что! Я никому не дам называть себя жирным мудаком. Гони ее в шею.
— Я считаю, что это неправильно.
— Не дергай мне залупу, Стретч, гони эту шлюху, и дело с концом.
— Пусть сегодня и завтра доработает. Потом найдем кого-нибудь вместо нее, и я ее рассчитаю.
— Я не пойму, что с тобой сделалось, Стретч. Ты нанимал — ты и гони.
Я посмотрел на Сэди. Она окучивала парочку в дальнем конце зала. Мужик улыбался как идиот, его дама нервно барабанила пальцами по бокалу.
— Почему бы не дать ей еще один шанс?
— Тупая щелка! Никаких шансов! И выгонишь ее ты сам, Стретч! Я так хочу.
— Всего один шанс!
— На хер! Ты эту шлюху нанял, ты и выгонишь.
Меня проняло.
— А сам что? Ты всегда говорил, что тебя хлебом не корми — дай кого-нибудь уволить.
— Не всегда. Ты, блядь, менеджер или кто? Надеюсь, ты не успел прилипнуть к ее дырке, Стретч? Было бы очень глупо, очень, блядь, непрофессионально.
— Ты меня знаешь, Барт.
— Да, ты еще та наглая морда. Так ты выходишь работать в выходные или нет? Мне деньги потребуются.
— Ладно уж Кажется, я всех друзей распугал, никаких дел вроде не осталось.
— Кончай! Мне твоя биография на хер сдалась. Гони ее вон, Стретч.
Барт бросил трубку. Он присвоил себе право ползать по моей жизни как мокрица. Три года изучая историю Европы, я усвоил одну вещь: бунты проистекают от несправедливости. Я решил стоять насмерть.
К полуночи мы закончили, и я сидел с Паоло, обсуждая меню на выходные. Сэди за стойкой бара листала журнал.
— Чего домой не идешь?
— Меня подвезут.
— Симпатичный?
— Официанты-итальянцы в твоем вкусе?
Меня кольнула ревность. Вспомнилось, что Генри говорил, будто она свалила вчера вечером с каким-то официантом. Слишком быстро я становлюсь неравнодушен, нельзя так.
— Девятнадцать лет, пресс как стиральная доска.
— Это дело наживное.
— И с большим членом.
Она снова зарядила свой гнусный хохот. Паоло улыбнулся из национальной солидарности.
Я отвернулся, стараясь не злиться. «Твою мать. Не удивительно, что повсюду в Европе считают, что снять английскую бабу проще простого».
— О-о-о! Что я вижу! Гордость англосаксов под угрозой! Паоло, ты как считаешь, англичанку легко снять?
Паоло лукаво ухмыльнулся:
— Это! Нормально. Не легко, нормально.
— Так, давай вернемся к меню, Паоло.
Сэди вновь углубилась в «Эль», «Мари Клер», «Кошечки с хлыстами», или что она там читала. Эти журналы давно пора привлечь к ответственности. С какой стати они перешли от пропаганды женской гигиены к ее противоположности? «Анальные исследования!! С помощью вибратора!!!», «Трахаешься с коллегами?!! Почему не со всеми сразу?!! Почему бы не снять это на видео?!», «Пусть он спустит тебе на лицо!! Это дешевле косметики!!!» Существует предел, и бабские журналы через него давно переступили.
Когда мы с Паоло закончили, Сэди уже вышла из ресторана, но ее хахаль так и не приехал.
Я запер двери и опустил стальные жалюзи. Сэди стояла на краю тротуара, посматривая то вправо, то влево. Я перешел на другую сторону улицы, где припарковал свой «кавалер». Мне было больно от того, что даже Сэди, которую я, возможно, больше не увижу, понимала, что я потащусь по городу на этой развалюхе.
